coollib.cc Open in urlscan Pro
185.197.162.22  Public Scan

Form analysis
2 forms found in the DOM

POST /b/393785/read?destination=b%2F393785%2Fread

<form action="/b/393785/read?destination=b%2F393785%2Fread" accept-charset="UTF-8" method="post" id="user-login-form">
  <div>
    <div class="form-item" id="edit-openid-identifier-wrapper"> <label for="edit-openid-identifier">Войти по OpenID: </label> <input type="text" maxlength="255" name="openid_identifier" id="edit-openid-identifier" size="13" value=""
        class="form-text">
      <div class="description"><a href="http://openid.net/">Что такое OpenID?</a></div>
    </div>
    <div class="form-item" id="edit-name-wrapper"> <label for="edit-name">Имя пользователя или e-mail: <span class="form-required" title="This field is required.">*</span></label> <input type="text" maxlength="60" name="name" id="edit-name" size="15"
        value="" class="form-text required"></div>
    <div class="form-item" id="edit-pass-wrapper"> <label for="edit-pass">Пароль: <span class="form-required" title="This field is required.">*</span></label> <input type="password" name="pass" id="edit-pass" maxlength="60" size="15"
        class="form-text required"><label class="password-toggle"><input type="checkbox">Показать пароль</label></div>
    <div class="form-item" id="edit-persistent-login-wrapper"> <label class="option" for="edit-persistent-login"><input type="checkbox" name="persistent_login" id="edit-persistent-login" value="1" class="form-checkbox"> Запомнить меня</label></div>
    <input type="submit" name="op" id="edit-submit" value="Вход" class="form-submit"><input type="hidden" name="form_build_id" id="form-dfmu5T2Oj6TTQUQ-_HGyTcC96zP2f2JRDkhCWauWdjU" value="form-dfmu5T2Oj6TTQUQ-_HGyTcC96zP2f2JRDkhCWauWdjU"><input
      type="hidden" name="form_id" id="edit-user-login-block" value="user_login_block"><input type="hidden" name="openid.return_to" id="edit-openid.return-to" value="https://coollib.cc/openid/authenticate?destination=b%2F393785%2Fread">
    <div class="item-list">
      <ul>
        <li class="openid-link first openid-processed"><a href="/%2523">Войти по OpenID</a></li>
        <li class="user-link last openid-processed"><a href="/%2523">Скрыть вход по OpenID</a></li>
      </ul>
    </div>
    <div class="item-list">
      <ul>
        <li class="first"><a href="/user/register" title="Создать новую учетную запись пользователя.">Регистрация</a></li>
        <li class="last"><a href="/user/password" title="Запросить новый пароль по электронной почте.">Забыли пароль?</a></li>
      </ul>
    </div>
  </div>
</form>

/booksearch

<form action="/booksearch">
  <div><label title="Поиск в библиотеке"><input name="ask" size="30" type="text" onblur="if (this.value==''){this.value='Что ищем?'}" onfocus="if (this.value=='Что ищем?') this.value='';" value="Что ищем?"></label>
    <input type="submit" value="Поиск">
  </div>
</form>

Text Content

ГЛАВНОЕ МЕНЮ

 * Главная
 * Полка
 * Блоги
 * Форум
 * Статистика
 * Правила
 * Правообладателям


ВХОД В СИСТЕМУ

Войти по OpenID:
Что такое OpenID?
Имя пользователя или e-mail: *
Пароль: * Показать пароль
Запомнить меня
 * Войти по OpenID
 * Скрыть вход по OpenID

 * Регистрация
 * Забыли пароль?


НАВИГАЦИЯ

 * Новые книги
 * Жанры
 * Фильтр жанров
 * Авторы
 * Сериалы
 * Издательства
 * Города
 * Рекомендации
 * Случайная книга
 * Фильтр книг
 * Теги книг
 * Библиотечное
   * Библиотечное
   * Авторы на КулЛиб
   * ББК
   * В процессе OCR
   * Жанры (файлы)
   * Инструкция FTP
   * Карта сайта
   * Коды языков
   * Объявления
   * Рацухи и ответы
   * Софт
   * Список иноагентов РФ
   * Ссылки
   * Требуется OCR
   * УДК
   * Fb2 валидатор
   * Memory
 * Аудиокниги
   * Аудиокниги
   * Жанры
   * Авторы
   * Чтецы
   * Сериалы
   * Издательства
 * Статьи


ПОИСК КНИГ


 Популярные книги
 Расширенный поиск книг


ПОСЛЕДНИЕ КОММЕНТАРИИ

Последние публикации

--------------------------------------------------------------------------------

 * Re: "Посторонние" уже не те... (lopotun)
   2 дней 5 часов назад
 * Re: "Посторонние" уже не те... (чтун)
   2 дней 11 часов назад
 * Re: "Посторонние" уже не те... (lopotun)
   2 дней 19 часов назад
 * Re: "Посторонние" уже не те... (ANSI)
   2 дней 19 часов назад
 * Re: "Посторонние" уже не те... (lopotun)
   2 дней 19 часов назад
 * Re: "Посторонние" уже не те... (чтун)
   2 дней 20 часов назад





ЗВЕЗДОЛЕТЫ ПОГИБШЕЙ ИМПЕРИИ [АНТОН МАЕВСКИЙ] (FB2) ЧИТАТЬ ОНЛАЙН

- Звездолеты погибшей империи (и.с. Новый фантастический боевик) 2.47 Мб, 447с.
скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Антон
Маевский

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Цвет фоначерныйсветло-черныйбежевыйбежевый
2персиковыйзеленыйсеро-зеленыйжелтыйсинийсерыйкрасныйбелый Цвет
шрифтабелыйзеленыйжелтыйсинийтемно-синийсерыйсветло-серыйтёмно-серыйкрасный
Размер шрифта14px16px18px20px22px24px ШрифтArial, Helvetica, sans-serif"Arial
Black", Gadget, sans-serif"Bookman Old Style", serif"Comic Sans MS",
cursiveCourier, monospace"Courier New", Courier, monospaceGaramond,
serifGeorgia, serifImpact, Charcoal, sans-serif"Lucida Console", Monaco,
monospace"Lucida Sans Unicode", "Lucida Grande", sans-serif"MS Sans Serif",
Geneva, sans-serif"MS Serif", "New York", sans-serif"Palatino Linotype", "Book
Antiqua", Palatino, serifSymbol, sans-serifTahoma, Geneva, sans-serif"Times New
Roman", Times, serif"Trebuchet MS", Helvetica, sans-serifVerdana, Geneva,
sans-serif

Насыщенность шрифтажирный Обычный стилькурсивШирина
текста400px500px600px700px800px900px1000px1100px1200pxПоказывать менюУбрать
менюАбзац0px4px12px16px20px24px28px32px36px40px Межстрочный
интервал18px20px22px24px26px28px30px32px


  [Оглавление]
 * От автора
 * Глава 1 Межзвездная Цусима
 * Глава 2 От Порт—Артура до Византии
 * Глава 3 Путь ворона
 * Глава 4 Гондвана
 * Глава 5 Рокировка
 * Глава 6 Генеральное сражение
 * Глава 7 Начало зимы
 * Глава 8 Битва при Пангее
 * Глава 9 Черный ферзь
 * Глава 10 Полет буревестника
 * Глава 11 Игры генералов
 * Глава 12 Ответный удар
 * Глава 12+1 Carthago delenda est
 * Глава 14 Точка перегиба
 * Глава 15 Победа над Ураном
 * Глава 16 Когда нас в бой пошлет товарищ Велизарий
 * Глава 17 Конец войны
 * Глава 18 Плыть необходимо
 * Приложение Краткая история Галактики




СЕРГЕЙ ЯСТРЕБОВ ЗВЕЗДОЛЕТЫ ПОГИБШЕЙ ИМПЕРИИ

Мечтанья детские в те дни уже светлели;
Мне снились: рощи пальм, безвестный океан,
И тайны полюсов, и бездны подземелий,
И дерзкие пути междупланетных стран.
Валерий Брюсов
И он услышал шум воды, шум Млечного Пути.

> Редьярд Киплинг


ОТ АВТОРА

Авторское предварение к историческому роману — вещь, строго говоря, лишняя. В
этом смысле романист мало отличается от автора хроники: его дело — рассказать о
событиях, но ни в коем случае не диктовать читателю выводы. Поэтому все, что я
позволю себе тут сделать — это откомментировать несколько встречающихся в тексте
названий.



Византия — то же, что Восточная Римская империя. Последние несколько сотен лет
управляется императорами из династии Каподистрия. Официальный язык — греческий,
также широко распространены немецкий и русский. Главные планеты: Ираклий,
Антиохия и Карфаген.



Гондвана — на текущий момент самое крупное из человеческих государств.
Управляется императором. Название получила в честь древнего индийского царства.
Заселена выходцами из разных стран Азии с примесью потомков южноафриканцев и
австралийцев. Официальный язык — санскрит. Главные планеты: Шакти, Токугава,
Укурмия и Варуна.



Северный альянс — государство чуть меньше Византии, являющееся по политическому
строю республикой. Заселен почти исключительно потомками англосаксов и русских.
Главные планеты: Глория, Рэли и Онега.



Спиральное море — обширная зона доступной навигации в Млечном Пути, в рукаве
Стрельца. Именно в пределах Спирального моря находятся основные владения трех
названных держав.



Север, юг, запад, восток — названия сторон света. В системе координат, связанной
с Галактикой, севером считается направление в сторону ее края, югом — в сторону
ядра, а востоком и западом — соответственно, направления в сторону ее вращения и
против него.



Война двух империй — затяжной конфликт между Византией и Гондваной, при строгом
нейтралитете Северного альянса.



Вот, пожалуй, и все. Интересующие нас события начинаются в конце 3–го
тысячелетия от Рождества Христова и примерно через 60 лет после начала Войны
двух империй. Именно в этот момент Византия предприняла наступление на одну из
главных планет противника — Варуну.



В тексте использованы отдельные термины из произведений И. Ефремова, А. и Б.
Стругацких, Ф. Герберта и Ё. Танаки.




ГЛАВА 1 МЕЖЗВЕЗДНАЯ ЦУСИМА

— Она красивая…



Андроник Вардан смотрел на экран дальнего обзора. Георгий Навпактос бросил
взгляд, осторожно обошел кресло, сел рядом.



Экран был настроен на оптический диапазон. В черном небе висел голубой шар с
разводами облаков. Квантовое изображение. В безоконный корпус линкора информация
поступала только от внешних датчиков. Правда, их было очень много — как у
некоторых морских животных, где органы зрения сидят вдоль всего длинного тела.
Тысячеглазый небесный Аргус…



— Я иногда думаю, что каждая планета похожа на какой–нибудь драгоценный камень,
— сказал Андроник. — Бывают, как рубин, красные… бывают туманные, как молочный
опал… или даже желтые, как янтарь — Карфаген, например, такой… Даже зеленые, как
изумруд, бывают. А эта вот — голубая. Как Земля.



— Это славно, когда у командующего флотом поэтическое настроение, — пробормотал
Георгий.



Андроник улыбнулся краем рта. Они были знакомы пятнадцать лет — со времен, когда
сам Андроник был на четвертом курсе космического коллегиума, а Георгий на
втором. Круглолицый тихоня с черными, как оливки, глазами, Георгий не отличался
боевым азартом, зато был прекрасным аналитиком. Когда Андроник полгода назад
получил звание контр–адмирала и буквально на следующий день — назначение
командующим ударным флотом, он назвал кандидатуру своего начальника штаба сразу
же. Никто не возразил.



— Не волнуешься? — тихо спросил Георгий.



— Волнуюсь, — признался Андроник. — Всегда волнуюсь, хоть и уверен, что делаю
все правильно. Наверное, так и должно быть.



— Наверное, — согласился Георгий. — Я понимаю, мне–то легче. Мне решений не
принимать.



— Станешь еще адмиралом, — сказал Андроник. — Может, после этой кампании и
станешь… хотя не загадывать бы, конечно.



— Ну да, стану. Наверное. Только меня все равно на штабной работе оставят,
скорее всего. Хорошие штабисты в большей цене, чем командиры ударных соединений,
— он мягко улыбнулся, и Андроник не смог не улыбнуться в ответ. К дружеской
иронии они давно привыкли.



— Давай еще раз прокачаем ситуацию, — попросил Андроник. — Напоследок.



Георгий кивнул, на секунду прикрыл глаза и заговорил — монотонно, как на любом
оперативном совещании:



— Цель операции — планета Варуна. Наша задача — обеспечить высадку десанта.
Стратегического десанта. У нас пять линкоров: «Пафлагония», «Никополь»,
«Диоклея», «Паристрион» и наша «Фессалия». У противника линкоров, насколько мы
знаем, шесть: «Идзанами», «Лакшми», «Астарта», «Гэсэр», «Тантра» и, если
разведка не соврала, «Зерван». Еще у нас есть семь крейсеров — три тяжелых и
четыре легких — но они нужны для прикрытия десанта на планету, а при эскадренном
бое значения иметь, скорее всего, почти не будут. Так что, если учесть только
линкоры — у нас пять против шести. Все шесть линкоров противника относятся к
устаревшему типу, который отличается от нашего по трем параметрам. Во–первых, у
них меньше прямолинейная скорость. Во–вторых, раза в полтора меньше масса.
В-третьих, орудия у них рассчитаны на больший диаметр лучевого пучка, но с
меньшей амплитудой. Предназначены для того, чтобы поражать точки на планете, а
не пробивать силовые поля других линкоров. Довоенный еще проект, тогда это было
актуальнее… Что из этого следует? Если будет классическая дуэль «строй на строй»
— мы их вынесем сразу же, в течение каких–то минут. Их командующий это,
безусловно, понимает. Поэтому классической дуэли не будет. Основной факт, из
которого он должен исходить — пробить нашу защиту его пушки могут только на
очень маленькой дистанции. Меньше пяти космолиг. Значит, он будет ловить
тактические шансы, используя свою маневренность. Подобраться и ударить. В этой
ситуации я, как тактик, рекомендую построение цепочкой. Плотной цепочкой, с
расстоянием между нашими кораблями не больше трех лиг, чтобы он не мог никуда
вклиниться. Крайние корабли цепочки при этом окажутся в опасности, но я ее
оцениваю как минимальную. Пока он будет подходить на нужное для поражения
расстояние, любой наш корабль успеет развернуться и ударить носовыми гразерами.
Или кормовым, если так будет удобнее. Это мы, если помнишь, считали. А вот когда
дуэль завяжется — завяжется в нашей конфигурации, а не в его — тогда и
посмотрим, что он для нас приготовил.



— А что бы приготовил на его месте ты?



— На его месте я бы обозначил встречный бой, стараясь никого не потерять, и
отходил бы в сторону Токугавы. И я был бы уверен, что командование от меня этого
и ждет. Если бы они собирались всерьез защищать Варуну, они бы сюда новые
линкоры прислали. А так… Бесполезно умирать за позицию, которая уже проиграна.



— Хорошо, если он думает так же, — пробормотал Андроник.



Георгий пожал плечами.



— Может быть, я ограниченно мыслю, но я не вижу, что бы он мог нам
противопоставить. Просто не вижу. Если, конечно, у него нет нового секретного
оружия.



Андроник задумался.



— Меня беспокоят фланги, — признался он. — Ты не считаешь, что построение
ячейкой все–таки надежнее?



— Цепочка мобильнее, — напомнил Георгий. — Ее можно быстро перестроить во что
угодно.



— Ну да… — Андроник сам не понимал, что его тревожит. — Ты говорил о развороте,
а разворот, если мы пойдем на крейсерской скорости, как раз будет затруднен. Не
забывай, какая у нас инерция.



— Потому я и предлагаю идти не на крейсерской скорости, а на малой. Это не тот
случай, когда надо спешить. Развернуться мы успеваем — это не моя интуиция, это
расчеты. Я расчетам верю.



Андроник опять задумался, вызывая в памяти знакомые схемы. Он представил себе
пять линкоров, идущих плотным строем, и стену огня перед ними. Это впечатляло.
Что такое современные орудия, он знал очень хорошо. Огня одного такого линкора,
как «Фессалия», хватило бы, чтобы выжечь на землеподобной планете целый
континент. На что хватило бы флота, даже не хотелось прикидывать. Слава богам,
космические линкоры еще никогда не применялись для огня по планетам; и никогда,
надо надеяться, не будут. Так что — к чертям дурацкие мысли. Георгий прав:
современное сражение — это прежде всего поединок энергетических мощностей. У
кого больше энергии, тот и побеждает. Значит…



— Фрегаттен–капитан Навпактос, прошу вас держать расчеты построений наготове.
Основной вариант — «цепочка», резервные варианты — «сфера», «ячейка»,
«веретено». Они ведь уже, наверное, сделаны?..



— Так точно, ваша блистательность, — Георгий ответил строго по уставу. Иронии
как не бывало.



Андроник кивнул и — впервые с начала разговора — обвел взглядом помещение, в
котором они сидели. Центральный пост флагманского линкора: экраны по стенам,
мониторы, коммуникаторы, огромный тактический дисплей посреди. Капитан корабля
Рюдигер Кранке, работающий за своим пультом. Навигаторы, офицеры–тактики,
связисты — всего в центральном посту сейчас находилось человек десять, и все
были заняты. Нормальная рабочая обстановка.



Он вдруг почувствовал уверенность. Есть ли что–то, о чем мы еще не подумали,
когда готовили эту экспедицию? Корабли новые, но основательно проверенные во
всех тестовых режимах; зная технику, в них можно быть так же уверенным, как в
собственном теле. Если не больше. Специалисты в этот флот подбирались из самых
лучших. Энергетические системы — в отличном состоянии. Астрографию окрестностей
цели знаем досконально, все–таки два месяца убили на ее изучение…



И — вот она, наконец. Цель. Голубая капля, плывущая по экрану.



Все готово. Ничего не упущено.



В центральном посту линкора «Гэсэр» тоже шла работа. Жужжание коммуникаторов,
движущиеся огни на экранах, тихие голоса…



— Минут пятнадцать осталось, — сказали сбоку.



Контр–адмирал Виндзор Уайт рывком повернулся в кресле, посмотрел на говорящего.



— И что у тебя за манера бесшумно подходить… — проворчал он. — Сядь, что ли.
Посмотрим на картинку вместе.



Капитан первого ранга Томас Бахарат развернул соседнее кресло и сел. Смутить его
было невозможно. Законченный флегматик. Лишних слов он обычно не тратил.



Какое–то время они молча смотрели на экран. Византийский флот приближался, уже
готовый развернуться в боевой ордер. Иконки чужих кораблей — желтые треугольники
— красиво смотрелись на темно–синем фоне, обозначавшем небо. Правда, многие
параметры пока были неясны; Вин сам не мог точно сказать, где тут линкор, а где
тяжелый крейсер. Ну, вот подойдут сейчас поближе…



— Не передумал?



Бахарат ухмыльнулся.



— Как я могу передумать? Ты командир, я начальник штаба. Ты приказываешь, что
делать — я считаю, как это сделать лучше. Вот, посчитал.



— Молодец, — проговорил Вин. — А если я прикажу вести корабль в центр звезды —
ты посчитаешь, как сделать, чтобы он подольше не расплавился?



Бахарат расплылся в улыбке и до ответа не снизошел. Впрочем, Вина сейчас мало
занимала болтовня. То, к чему он непрерывно готовился последние две недели,
надвигалось. Если что–то сделано не так — исправлять поздно. Разве что
уклониться от сражения вообще; дать пару залпов, обозначающих, что Варуна
все–таки сопротивлялась, и скомандовать отход. Но Вин знал, что он скорее умрет,
чем так поступит.



Он очень удивился, когда его, сравнительно молодого офицера, вдруг назначили
командовать флотом. И удивился еще сильнее, когда узнал, какие ему дают корабли.
Флот, состоящий из устаревших линкоров, Варуну не удержит! Вин был готов сказать
это в Главном штабе — и сказал бы, если бы вице–адмирал Дхарван не запретил ему
вообще поднимать этот вопрос.



Дхарван, старый ворон… Старый покровитель Вина, чего уж тут. Они были знакомы
десять лет. Скорее всего, Вин никогда бы не дослужился до адмиральского чина,
если бы не этот человек. И теперь он не знал, кому верить, если не ему.



«Слушай, что я тебе скажу. Тебя назначили не просто так, это ты понимаешь. Твой
проигрыш запланирован. Когда мы потеряем Варуну в результате поражения флота,
возглавляемого тобой, кое–кто в столице будет этому очень рад. Круги пойдут… я
тебе не буду говорить, какие. Штабные дела — это моя проблема, а не твоя. Твое
дело — понять боевую ситуацию. Никаких новых линкоров тебе не дадут. Ни одного
нового корабля. И даже я тут ничего не смогу сделать. Будешь просить — углубишь
яму, в которую ты должен упасть, по их мнению. И все. Между тем назначение ты
уже принял — конечно, они знали, что ты не откажешься. Так что, боюсь,
переиграть это теперь будет очень трудно…»



«Я не хочу переигрывать».



«Тебе почти не оставили выбора. Ты считаешь, что все–таки можешь победить?»



«Я хочу попытаться».



С этого разговора прошел месяц. Надо отдать Дхарвану должное: разведывательную
информацию о вражеских флотах Вин получал отличную, и снабжение его собственного
флота тоже было на высоте. И людьми ему Дхарван помог. Но — ни одного нового
корабля, как и было сказано. Что же там такое происходит, на столичной планете,
в Ледяном дворце? Вин запретил себе об этом думать. Не время. Если есть хотя бы
один шанс из миллиона провести это сражение так, чтобы император Вичупака, сожри
черти его кости и печенку, остался доволен, — этот шанс должен нам выпасть. А
там уж как ляжет, так и ляжет.



— До выхода флота противника на дистанцию эффективного огня осталось пять минут,
— доложил офицер–тактик.



— Сближаемся…



Андроник и Георгий стояли у большого тактического экрана. Перед ними был
гондванский ударный флот — множество ползущих по синему полю малиновых
треугольников и овалов. Траектории пока выглядели довольно путаными. Ничего,
скоро развернутся…



Вместе с командирами на экран глазели два лейтенанта–тактика. Пусть смотрят, это
им полезно. Срочных дел у них все равно нет. В идеале работа штабного офицера
вообще должна заканчиваться до начала боя — не нами это впервые сказано…



Движение на экране изменилось. Малиновая россыпь выделила из себя группу крупных
треугольников, которые начали строиться в линию.



Что–то в этой картинке было неправильно. Через мгновение Андроник понял, что
именно.



— Почему их девять? — И тише, обращаясь к Георгию: — Какого черта?



— Не знаю… — Георгий всмотрелся в экран. — Судя по сигнатурам, все их линкоры —
однотипные. То есть новых среди них нет. Я не знаю, откуда они вытащили еще три
штуки.



Андроник чертыхнулся про себя. Вот и первый сюрприз. Командующий гондванским
флотом явно не дилетант.



— Предложения есть?



— Действовать по первоначальному плану, — сказал Георгий, не задумываясь. — Они
проявят себя. Скоро уже…



Девять малиновых треугольников на экране выстроились в четкую цепочку. Отлично…
Нам предлагают поверить, что командующий противника все–таки решился на линейный
бой? Или у него есть какой–то козырь в кармане? Или — что тоже возможно — он
решил сойтись, а потом перевести линейный бой в беспорядочную свалку, чтобы с
ближней дистанции уничтожить хоть кого–то?



Нет смысла гадать. Через какие–то минуты все увидим.



Андроник сел в кресло у эскадренного коммуникатора и вдавил нужную кнопку.
Сообщение, которое должно было сейчас пройти по флоту, следовало передать
голосом. И желательно — по так называемой громкой связи. Чтобы услышали все, кто
находится на боевых постах.



— Всем кораблям! Артиллерию — к бою!



— Готовятся открывать огонь, — сказал Бахарат, сидевший в кресле рядом с Вином
Уайтом.



Вин кивнул. Гразер главного калибра — это тебе не ствольная пушка, его нельзя
привести в действие мгновенно. Получив команду, главный энергетик корабля
активирует магистраль, соединяющую термоядерный реактор с орудиями; идущая по
этой магистрали энергия запускает систему многоступенчатой накачки — пять–шесть
последовательно усиливающих друг друга контуров, каждый из которых сам является
довольно мощным лазером; наконец, ионизированные частицы рабочей плазмы
полностью переходят в возбужденное состояние, и корабль становится способен
выбросить сноп огня, сравнимый по мощности со звездным протуберанцем… На все это
нужно время. Самое меньшее — минут пять, если системы новые и корабль хороший. У
наших византийских друзей корабли хорошие. Не пропустить бы…



Вин достал из кармана и положил перед собой механический секундомер. Пригодится.
Этот инструмент уже вызывал у младших офицеров улыбки, но Вин игнорировал такие
мелочи. Если сегодня все удастся, отношение к нему изменится сразу. Ох, как
изменится… Ну а если не удастся — тогда уже все равно.



Желтые треугольники на экране шли ровной короткой линией. Кажется, пора, подумал
Вин. Ладно… Он переключил тумблер на щитке эскадренной связи.



— Тройка — старт!



Андроник Вардан смотрел, как его линейные корабли движутся по экрану. Крайней
слева шла флагманская «Фессалия», на которой он сейчас находился; дальше —
«Пафлагония», «Никополь», «Паристрион», и крайней справа — «Диоклея». Расстояние
между ними было минимальным. Очень устойчивое построение. Очень. Трудно
представить, как противник сможет что–то с ним сделать.



Может, все проще, чем мы думали? Если нас сейчас никто не остановит, и путь на
планету окажется открыт — то… собственно, надо будет начинать высадку. А что
медлить? Константин Стратиотик, командующий амфибийным флотом, готов привести
сюда свои корабли через час — ему надо только сигнал дать. А добивание
гондванских так называемых линкоров… если, конечно, они сами не догадаются
отойти… это можно будет вообще предоставить тяжелым крейсерам. Крейсер слабее,
чем современный линкор, зато маневреннее; и у него, в отличие от линкора, есть
орудия по бортам. Как раз то, что надо для такого противника.



Только вот почему их все–таки девять вместо шести?..



Тут картинка на экране опять поменялась. От строя противника, который до этого
был четким и плотным, отделились три крайних корабля и пошли под углом к
остальным, направляясь к левому флангу византийской эскадры — то ли к
«Пафлагонии», то ли к «Фессалии». И — неожиданно быстро.



Георгий Навпактос тихо выругался, отошел к пульту навигационного центра и быстро
о чем–то заговорил с работавшим там дежурным лейтенантом.



Андроник сам видел, что дело неладно. Старые линкоры типа «Гэсэр» просто не
могут идти с такой скоростью. Не могут! А вот же идут… Он покосился на командира
«Фессалии» Кранке, который как раз что–то говорил в микрофон. Ну, тут
вмешательства не требуется, ситуация штатная…Что бы это ни были за корабли — они
сейчас свое получат.



…Если это не какой–то стратегический сюрприз. Кто знает, какое новое оружие
могли изобрести на Востоке? По штабам бродили глухие байки о разработках самых
невероятных ударных систем — например, боевых сингуляторов, способных мгновенно
создать локальный аналог черной дыры… Слухи? Кто его знает! Что ж, сейчас во
всем убедимся, остались секунды…



И тут «Фессалия» открыла огонь.



Корабль противника, шедший самым крайним, просто исчез. Андроник даже не успел
толком прочитать на дисплее параметры вспышки. Тут же «Фессалия» ударила по
другому чужому кораблю, и «Пафлагония» — по третьему (лучи их орудий
пересеклись). И все.



Впереди стало чисто.



Андроник повернулся к Георгию. Тот выглядел мрачным.



— На этих кораблях не было двигателей Лангера. Это очевидно по характеристикам
взрывов. Скорее всего, на них даже людей не было. Это не линкоры. Это макеты. По
которым мы благополучно отстрелялись, — с каждым словом Георгий мрачнел все
больше.



Совсем мне это не нравится, подумал Андроник.



— И… — он не договорил. Обстановка на экране менялась вновь — и как! Линкоры
противника — шесть, их таки было всего шесть… — стремительно отходили. С
максимальной скоростью, возможной для кораблей этого типа. Отходили, сохраняя
строй, причем не прямо назад, а назад и вправо — выходя из секторов обстрела
византийцев и одновременно смещаясь в сторону планеты.



Охват, подумал Андроник. Мы можем сделать охват. Если сейчас изогнуть нашу
линию, они останутся в зоне обстрела… только делать это надо быстро, они
удаляются… Нет. Не стоит. Будем двигаться вперед, как двигались. Невозмутимо.
Тактически это ничего не изменит, а с точки зрения психологии — так даже лучше…



Византийские офицеры молча смотрели, как флот противника отступает.



Вин Уайт тоже внимательно следил за движением своего флота. Пока все шло именно
так, как он задумал. Он ожидал, что противник ответит на отступление попыткой
провести маневр охвата, и был к этому готов. Но командующий византийцев,
очевидно, решил проявить выдержку. Что ж, еще лучше.



Вин переключил связь на режим «всем командирам кораблей» и взял микрофон.



— Флот, маневр «Зеркало». Повторяю: «Зеркало». Во имя Кали, — он для верности
закончил приказ фразой, обычно заменявшей в таком бою пожелание удачи. А потом
выключил микрофон и откинулся в кресле. Теперь лучше было не вмешиваться.



— Что они делают?!



Андроник Вардан быстро крутил верньер объемной настройки — плоская картинка
нужной информации о положении кораблей противника больше не давала. Теперь они
отошли довольно далеко и там строились… Господи, неужели вогнутой полусферой?
Конечно, полусфера из шести кораблей — это очень условно… но сомнений у
Андроника не было.



Было непонимание.



— Самый ближний из них — в двадцати четырех лигах от нашего крайнего корабля, —
сообщил Георгий. — От «Диоклеи» то есть. На такой дистанции даже мы не факт, что
пробьем чью–нибудь защиту, а при их вооружении… Ничего не понимаю. Если они
хотят в нас стрелять, им бы надо было расположиться раз в пять ближе.



Андроник кивнул. Все это он прекрасно знал и сам… только вот в идиотизм
гондванского командующего он не верил.



В следующую секунду корабли противника открыли огонь — все одновременно. В
«Диоклею», оказавшуюся будто в фокусе огромного вогнутого зеркала, уперлось
сразу шесть гразерных лучей.



Андроник знал, что силовое поле «Диоклеи» им не пробить. Это невозможно
физически, и плотность огня тут ничего не решает; с таким же успехом можно
пытаться, например, пробить броню танка, стреляя по нему сразу из десяти
винтовок. Неужели это такой отвлекающий маневр? Если не отдать другой команды,
«Диоклея» сейчас начнет разворачиваться, чтобы ответить нахалам своим главным
калибром. Главным его, конечно, называют по привычке, другого–то на линкорах и
нет… но тому, в кого попали, это уже неважно. А она попадет. Наверняка. Несмотря
на расстояние.



Рядом с иконкой «Диоклеи» на экране загорелось маленькое подобие циферблата. Это
означало, что она начала поворот. Красная ось на «циферблате» смещалась по
часовой стрелке.



— Медленно… — тихо простонал Георгий.



Андроник ничего не ответил. Медленно, конечно, как же еще… У стальной громадины
длиной почти в километр инерция — чудовищная. Ее поворот нельзя ускорить никакой
силой. И то, что гондванские корабли в полтора раза меньше, дает им в смысле
маневренности большое преимущество. Но как все–таки они его собираются
использовать?..



Между тем «Диоклея» не стала дожидаться полного поворота. Все вооружение
современного линкора, как правило, состоит из десяти орудий одинаковой мощности
(«одного калибра», как говорят профессионалы). Восемь из них находятся в корпусе
и бьют через порты в носовом срезе. И еще два расположены во вращающихся башнях
— носовой и кормовой. Вот эти два орудия «Диоклея» и привела в действие. От
изображавшей ее иконки к строю противника направились два желтых луча.



А потом «Диоклея» взорвалась.



Контр–адмирал Вин Уайт щелкнул секундомером. Да, расчет подтвердился. Он
старался не выдать своих чувств. Никаких других действий, кроме как сидеть в
кресле и изображать равнодушие, от него сейчас не требовалось. Он мог бы
включить микрофон и сказать всего два слова: «Перенос цели», но он знал, что это
совершенно бессмысленно. Диспозиция была разработана подробнейшая; то, что надо
сделать, наверняка уже делается.



…Уже.



Лучи уперлись в следующую цель — линкор «Паристрион».



Фрегаттен–капитан Георгий Навпактос, грубо нарушая устав, схватил микрофон
эскадренной связи и сказал — почти крикнул:



— Говорит «Фессалия»! «Паристрион» — полный вперед! Никаких поворотов! Главная
скорость!



Андроник вежливо взял у него микрофон и сказал:



— Здесь флагман. Предыдущий приказ подтверждаю. «Никополь» — скорость три
четверти глaвной, носовое и кормовое орудия к бою. «Пафлагония» — скорость две
трети главной. Носовое и кормовое орудия к бою. Стрелять, как только откроется
горизонт.



…Что произошло? Что, черт побери, произошло?! Этот вопрос горел, как свежий
ожог, но ответа искать не стоило: участок мозга, занимающийся решением загадок,
был пока просто выключен. Потом все придет — и вопросы, и ответы, и память… и
боль…



Он с облегчением увидел, что к строю противника протянулись четыре лучевые
нитки. Четыре — это, конечно, не восемнадцать, и расстояние великовато, но… но…



Но и корабли противника двигались. Они смещались во всех трех плоскостях, сбивая
артиллеристам прицелы и — главное — умудряясь все время удерживать «Паристрион»
в фокусе «зеркала», несмотря на его быстрое движение. Огонь по нему не
прекращался ни на секунду.



Вот это балет, успел подумать Андроник.



А потом вокруг треугольной иконки вспыхнул алый кружок, и по экрану поплыли
буквы: ПАРИСТРИОН, подчеркнутые сплошной чертой. Это означало, что корабль
перестал быть боевой единицей. Попросту говоря — что его больше не существует.



Еще две тысячи человек, подумал Вин.



Был бы верующим — не замолил бы.



Но выбора уже нет. Ни у меня, ни у них.



Корабли Уайта, в том числе и его флагман, на борту которого он сейчас сидел
сложа руки, уже перенесли огонь на следующую цель. «Никополь».



В жизни Андроника Вардана не было ничего страшнее этих минут. Смотреть, как
противник один за другим расстреливает твои корабли, и ничего — ничего! — не
иметь возможности сделать…



Впрочем, кое–что он сделать может.



Например, застрелиться.



«Никополь» взорвался после двух минут обстрела. Гондванские корабли продолжали
удерживать свое построение, стремительно внутри него маневрируя; ни один из них,
кажется, так и не был задет.



Андроник с трудом нащупал микрофон — рука казалась чужой.



— «Пафлагония»! Переходите в сверхсветовой режим! Уходите любой ценой!



Движение предпоследнего желтого треугольника на экране заметно изменилось.
Корабль, идущий на сверхсвете, не может участвовать в бою, но и сам неуязвим ни
для кого извне. Совершить такой маневр без приказа означает дезертирство. К
сожалению, переход с досветового режима в сверхсветовой нельзя произвести
мгновенно. Движение «Пафлагонии» на глазах ускорялось; еще чуть–чуть — и она
исчезнет с экрана. Еще чуть–чуть…



Георгий Навпактос издал рычащий звук.



Вокруг символа «Пафлагонии» вспыхнул кружок, но не красный, а синий. И тут же
рядом возник «циферблат», ось которого стала странно колебаться. Казалось,
линкор собирается описать циркуляцию.



— Попали в ходовую часть, — сказал Георгий без всякого выражения.



— «Пафлагония», ответьте флагману. «Пафлагония», ответьте флагману… — это голос
связиста за пультом.



Поздно.



Почти все уже поздно.



— Разворачиваемся им навстречу, — сказал Андроник. — «Фессалия», поворот плюс
сорок–ноль–ноль. Это приказ.



— Это ловушка, — быстро сказал Георгий.



Андроник его не слушал.



— Носовые орудия к бою, — сказал он. — Хоть кого–то точно подобьем… — он
взглянул на экран и осекся.



Гондванская эскадра уходила. Стремительно — и в разные стороны. Шесть кораблей,
и все в разных направлениях. Во все стороны света.



— Соединятся уже за планетой, — сказал Георгий. — Кажется, я ошибся насчет
ловушки. Не хотят они рандеву с нами.



Андроник опустился в кресло.



— Отставить поворот плюс сорок, — сказал он. — Вернуться на прежний курс. Служба
связи — проверьте, как работает связь с крейсерами. Со всеми.



Потом он рывком развернул кресло и переключил дальнюю связь на видеорежим. Это
совсем не было необходимо в таких случаях. Но Андроник хотел видеть лицо
человека, с которым сейчас придется говорить.



Он набрал номер.



Командующий амфибийным флотом контр–адмирал Константин Стратиотик появился на
экране сразу. Он был лет на пятнадцать старше Андроника, и гораздо опытнее. Он
подтвердил связь — аккуратно подстриженные седеющие усы шевельнулись — и теперь
спокойно ждал, что ему скажут.



Андроник зачем–то попытался представить, как сейчас выглядит он сам — и не смог.



— Десант отменяется, — сказал он. — Моим экстренным приказом. У нас потеряны
четыре линкора. Возвращаемся на Пандемос.



У Стратиотика чуть расширились глаза — и только.



— Чем я могу помочь? — спросил он.



— Вышлите, пожалуйста, инженерный корабль. Большой. И госпиталь. На «Пафлагонии»
могут быть выжившие, — сказал Андроник и отключился.



Через семь часов Андроник и Георгий сидели в малом командирском салоне
«Фессалии», которая в это время уносилась на запад, к базе Пандемос. Говорить не
хотелось. Все распоряжения, какие только можно отдать, были уже отданы. Все
спасательные работы, какие можно было провести — проведены. Чтобы попасть внутрь
«Пафлагонии», инженерной команде пришлось резать борт лазером — корабль не
отвечал ни на какие сигналы. Андроник прибыл туда на боте и настоял на том,
чтобы пройти внутрь мертвого корабля, когда его наконец вскрыли. Конечно, там не
было выживших. Ни одного. Лучевой удар в корму повредил на «Пафлагонии»
компенсатор внутренней гравитации — самую большую и самую энергоемкую часть
двигателя Лангера; именно компенсаторы с их сложной механикой занимают в линкоре
чуть ли не всю последнюю треть корпуса. На кораблях с двигателями Лангера
гравитация бывает только искусственной — всегда, даже в инерциальном полете.
Даже в покое. Если, конечно, двигатель не выключен. Но на «Пафлагонии» его
выключить не успели, поврежденный компенсатор заработал в нештатном режиме, и за
несколько секунд погибли все — просто от чудовищной силы тяжести. А скорее
всего, от ее стремительных колебаний. Ремонтная команда Стратиотика обыскала за
три часа весь корабль — Андроник хорошо представлял себе, что это за задача:
обыскать линкор! — но ни одного выжившего так и не нашли. Они и войти–то смогли
только потому, что еще до отправки корабля–спасателя Андроник выключил на
«Пафлагонии» двигатель Лангера дистанционно, перехватив управление со своего
флагманского пульта. Плавающие в невесомости тела… кто с вылезшими глазными
яблоками, кто с лопнувшей от прилива крови кожей, кто просто раздавленный… он
знал, что забудет это очень нескоро. Он старался не воображать, как эти люди
умирали.



Но ситуация с «Пафлагонией» была, по крайней мере, ясна. Защитное силовое поле
(на его поддержание уходило процентов семьдесят всей энергии корабля, поэтому
включали его только в бою) прикрывало большую часть корпуса, за исключением
носовой и кормовой оконечностей. Двигатель Лангера был, разумеется, весь прикрыт
силовым полем с боков, но теоретически его можно было поразить, если попасть в
кормовую незащищенную оконечность под очень острым углом. Именно это с
«Пафлагонией» и произошло. Что же касается остальных кораблей…



…Поражение. Таких поражений космический флот Византии не знал вообще никогда. И
даже древние морские флоты — знали редко. И не это главное. О стратегии, о
личной судьбе, о личном позоре можно не думать — но как отделаться от мысли, что
погибло восемь тысяч человек? Твоих подчиненных. По твоей вине. Андроник сейчас
почти ничего не чувствовал — наступила анестезия, он понимал это. Легче все
равно не делалось.



— Перестань, — сказал Георгий, сидевший в кресле напротив. — Ты не виноват. Во
всяком случае, я виноват больше. Это моя работа — просчитывать все возможные
варианты. Я не справился.



— Давай посоревнуемся… — пробормотал Андроник. — Все–таки чего мы не учли?



Георгий закрыл глаза, явно давя нахлынувшие чувства.



— Мы не учли, что мир устроен гораздо менее разумно, чем мы обычно думаем, —
сказал он. — Устаревшие корабли — и гениальный командующий. Который почему–то
решил выиграть этот бой любой ценой. Ну кто мог такое выдумать?.. Как его,
кстати, зовут?



— Представь себе — не знаю, — сказал Андроник. — Не удалось выяснить. Известно
только, что это кто–то недавно назначенный.



— Как и ты… — тихо сказал Георгий.



— Как и я, — согласился Андроник. — Только он оказался умнее. Скажи, ты
понимаешь ход его мыслей? Как он к этому пришел?



Георгий потянулся, располагаясь на диване удобнее. Он тоже устал.



— Кажется, понимаю более или менее. Сначала он убедился, что никаких новых
кораблей ждать не приходится: или они не успеют прийти, или ему их не дадут. Это
странно… но ладно. Примем это за условие задачи. Значит, он сравнил
тактико–технические данные — наши и его — и увидел, что в правильном эскадренном
бою у него никаких шансов нет… впрочем, это и так было видно… В нормальной
ситуации никто бы его за поражение при таком раскладе не упрекнул. Это точно.
Ему сказали бы: сберег людей — и то спасибо. Но ему зачем–то было очень нужно
победить… Ладно, пусть так. Я уверен, что девять человек из десяти на его месте
выбрали бы бой на ближней дистанции. На очень близкой. Почти вплотную.
Отвлекающий маневр, заставляющий нас нарушить строй, потом свалка — а уж там кто
кого достанет… на расстояниях порядка двух–трех лиг у нас с ним возможности были
бы уже примерно равные, вообще–то говоря. Весь фокус в том, как приблизиться. Ну
и дальше — тактические ухищрения, какие уж он там смог бы придумать… Но все это
было бы, во–первых, слишком ожидаемо, а во–вторых — недостаточно надежно. И он
выбрал парадоксальный вариант. Бой на необычной дистанции, но не на сверхмалой,
а на сверхбольшой.



Георгий прервался. На низком столе перед ним стояла бутыль с золотистым
карфагенским вином — он налил в бокал, сделал глоток. Глаза у него стали
совершенно пустые.



— Все это уже было, — сказал он. — Когда–то на Земле японский флот именно так
выиграл сражение против флота Российской империи… Уж не знаю, вспомнил ли он,
или придумал самостоятельно. Конечно, пробить нашу защиту из его орудий с
расстояния в двадцать лиг невозможно. Но! Силовое поле ведь не абсолютно
непроницаемо. Какая–то маленькая часть энергии все равно проникает. А если бить
в один корабль несколькими лучами, в его окрестности создается очень сложная
дифракционная картина. Энергия излучения, потерявшего когерентность, сквозь
силовое поле все–таки чуть–чуть проходит… а главное — она, так сказать, затекает
через неприкрытые этим полем оконечности. А двигатель Лангера к такому
воздействию очень чувствителен. Дальше разбалансировка его главной оси… и — то,
что мы видели.



Георгий отпил еще вина. Усмехнулся.



— Ему надо было просто поймать любой наш линкор в прицел минимум двух своих
кораблей. Ну, и удерживать его в фокусе огня несколько минут. Правда,
обязательно непрерывно. Он знал — наверняка посчитал заранее — что развернуться
и толком ответить мы не успеем. Это все равно потребовало от него сложных
маневров, ты сам видел — перестраивать эскадру так, чтобы все корабли при этом
продолжали вести огонь по цели… которая тоже движется. Но самое главное — он
знал наверняка, что в таком фортеле мы его не заподозрим. В чем угодно, только
не в этом. Взрывы кораблей из–за сложной дифракции в принципе случались… но
никто никогда не применял этот эффект в бою. Никто не думал, что так вообще
можно. До него.



Андроник сидел неподвижно. Ему вдруг очень захотелось улечься, благо вытянутый
диванчик позволял. Лечь и сдохнуть… У нас были минуты, чтобы понять, с каким
эффектом мы имеем дело. Минуты три, если точно. Проклятие. И ведь действительно
же — никто никогда… И — как всегда — все выглядит совершенно очевидным, когда
тебе объяснили. То есть он сам, конечно, понял все куда раньше; покрутил в
голове физические детали и довольно легко догадался, в чем дело.



Как раз к этому моменту бой и закончился…



Он посмотрел в висевшее на стене салона зеркало. В зеркале отражался усталый как
черт, но вполне уверенный в себе космический офицер. Черный повседневный китель,
сейчас расстегнутый. Светлые волосы, правильные черты лица. Еще бы выпрямиться…



Что я скажу Нике, подумал он. Скорее всего — ничего. Благо она никогда и не
расспрашивала о флотских делах. Хватало такта. В любом случае, до встречи с ней
надо дожить… Он знал, что доживет. Самоубийство исключалось — именно из–за Ники.
Если уж оставлять ее, то надо оставить вдовой адмирала, погибшего в бою, а не
застрелившегося при подозрительных обстоятельствах; это вопрос простой
порядочности. Он мельком удивился холодности собственных рассуждений. Восемь лет
назад, делая Нике официальное предложение, он был уверен, что любит ее. И сейчас
тоже уверен… Наверное.



Андроник налил себе вина, отпил и стал пытаться сообразить, что еще надо прямо
сейчас обсудить с Георгием. Кроме того, что они оба — безмозглые идиоты.



И, подумав так, он понял, что на самом деле его интересует только один вопрос.



— Кто он?



Георгий понял с полуслова.



— Вот уж не знаю… Единственное, что могу сказать — ему наверняка не больше
сорока лет. Иначе бы мы о нем уже услышали. По званию, скорее всего,
контр–адмирал, как и ты. Любит математику… скорее не просто любит, а знает
профессионально — судя по тому, что он вообще сумел спланировать такую операцию.
Там же прорва расчетов, и довольно хитрых. Не удивлюсь, если он за месяц начал
готовиться. Уж за две недели — точно. Иначе бы не успел.



Андроник покрутил в руке бокал, поставил на стол. Внезапная мысль обожгла его…
но он умело придержал вызванное этим чувство.



— Ты хочешь сказать, что он за две недели знал о нашем наступлении? — спросил
он, выделяя каждое слово.



Георгий пожал плечами.



— Совсем не обязательно. Он просто должен был рассчитывать на такую возможность,
раз уж его поставили оборонять Варуну. И если он был уверен, что ему не дадут
новых кораблей. Вот почему ему их не дали — это загадка. Еще одна.



Андронику стало совсем тошно. Утечка информации? Но как? Как они могли узнать
что–то о нашей подготовке? Или это все–таки совпадение? Ничего ж себе —
совпадение…



Лучше просто проигранное сражение, чем поиск предателя у себя дома. Ну честное
же слово. Об этом даже думать не хотелось.



Андроник знал точно, что этими мыслями он не поделится ни с кем. И не только
потому, что разгромленный адмирал, сваливающий вину за свое поражение на
воображаемых шпионов, выглядел бы совершенно глупо. Просто сама мысль о
предательстве — даже чтобы произнести это слово про себя, потребовалось некое
усилие — выглядела слишком… страшной. Что угодно, только не это, право.



— Самое главное, — сказал Георгий. — План, по которому нас разгромили — это
творение одного человека. Одного–единственного. Тут я уверен абсолютно. Ему
тридцать с небольшим лет, он недавно произведенный контр–адмирал и отличный
математик. Хотел бы я с ним познакомиться…



— Я тоже хотел бы, — сказал Андроник. Видно, что–то было необычное в его
интонации. Георгий посмотрел на него с усталым интересом.



— А ты что думал? — Андроник сам не заметил, как разозлился. — Он — мой враг. И
я буду относиться к нему как к врагу, пусть это и глупо… Я не смогу по–другому,
пойми.



Георгий только головой покачал. По старой традиции слово «враг» в византийском
космическом флоте не употреблялось. Только «противник». С первого курса
коллегиума офицеров приучали смотреть на сражение как на математическую задачу.
Это помогало — особенно тем, кто видел результаты боев только на экранах. В
наземных силах подход к таким вещам был совершенно иным, но это космических
офицеров не волновало. На того из них, кто перед боем стал бы открыто говорить о
своей ненависти к врагу, в лучшем случае посмотрели бы странно. В худшем —
усомнились бы в его профессиональной пригодности.



— Не заводись, — только и сказал Георгий.



Андроник махнул рукой.



— Сам знаю. Со мной… сделал что–то этот бой. Ударное соединение, называется… И
почему мы шли не на том фланге, с которого он атаковал? Превратились бы сейчас в
пыль, и не думали бы ни о чем. Это же случайность.



— Не уверен, — сказал Георгий. — То, что флагман будет идти именно слева, было
легко вычислить, исходя из нашего положения относительно противника и планеты.
И… Мне кажется, он вполне сознательно хотел разгромить флот, но нас оставить в
живых. Это было частью его плана.



— Зачем?



— Грубо говоря, затем же, зачем в старинных химических войнах предпочитали
применять кожно–нарывные отравляющие вещества, а не удушающие. Одно дело — много
мертвых солдат, которых уже похоронили. Другое дело — много тяжело пораженных
солдат, которые перегружают санитарные службы противника и деморализуют его
людей… Так и тут. Адмирал, героически погибший в бою, или адмирал, вернувшийся
живым после позорного поражения. В каком случае Византия потеряет больше?



— Ты беспощаден, — сказал Андроник после паузы.



— Я просто разумен.



— Спасибо тебе, — сказал Андроник.



Георгий не ответил.



Корабль несся от звезды Варуна на запад, во тьму.




ГЛАВА 2 ОТ ПОРТ—АРТУРА ДО ВИЗАНТИИ

Планета Антиохия была похожа на Землю. Правда, на более уютную и мягкую Землю,
чем реальная. Всего два континента, ровный климат — ни полярных шапок, ни
невыносимо жаркого тропического пояса. Антиохия сильно отличалась и от
Карфагена, на котором большую часть суши занимали пустыни, и от Ираклия, так и
оставшегося планетой–столицей — слишком большого населения он просто не вмещал.
Люди заселяли Антиохию плотно, но равномерно. Здесь не было чудовищных
мегаполисов, но не было и пустынных зон. Сеть поселений заметно сгущалась к
огромному проливу, разделявшему Северный и Южный континенты, — местное
Средиземноморье, только шириной в тысячу миль и не замкнутое узкими проходами, а
прямо выходящее в океан. Собственной столицы планета не имела. Ее сердцем
считалось южное побережье Северного континента; вдающийся огромной дугой залив,
по берегу которого были венцом раскиданы прекрасные города — Теофания, Береника,
Ларисса,Тиана, Севастиополь, Аполлония, Оксиринх, Каракка…



Край между прозрачным морем и прозрачным небом. Отсюда никто не хотел уезжать.
Иногда казалось, что здесь нет даже смерти.



Родиной Андроника Вардана был огромный дом в десятке миль от города Аполлония. С
детства помнилось: цветник с качающимися пышными водосборами… каменные плиты у
дома — и забившийся в щели между ними мох… карниз над лестницей, ведущей на
второй этаж… запыленная комната, пробитая светом из узкого окна… шкаф в этой
комнате, с трудом открывшийся, набитый внутри старинными бумагами… ровный свет,
большое пространство… запах… Ему тогда было лет пять–шесть. Мир, как мозаика,
состоял из деталей. И дальше — взросление, год за годом. Мир упрощался, но и
делался шире. Он узнал окрестности дома, и не забыл их уже никогда. Луга с
высокой травой вокруг. Чуть дальше начиналось лесистое плоскогорье; леса здесь
были в основном из генмодифицированного быстрорастущего клена, но встречались и
дуб, и сосна. Ближе к морю — желтые фермерские поля. А проехав еще несколько
миль, можно было увидеть и само море — голубую поверхность с треугольными
парусами тартан, вышедших на ловлю моллюсков. Разве что в совсем плохую погоду
их не было, но дождливые дни здесь случались очень редко…



Потом Андроник уехал учиться в Севастиополь… ничего не изменилось, этот дом все
равно был с ним. Всегда. А еще потом появилась Ника; и Андроник, получив отпуск
с крейсера, на котором тогда служил, с гордостью показал невесте места своего
детства. И они провели свадебный обряд — через три недели. Как был счастлив этот
старый дом, принимая в себя новую, юную жизнь!..



И сейчас, после поражения, Андроник спешил домой. Прежде всего — домой.



В гнездо…



Ему казалось, что это просто инстинкт.



— Как ты добрался?



Теофил Вардан принял сына в своем кабинете на втором этаже. Кабинет, по сути,
был жилой комнатой — в последнее время старик отсюда почти не выходил. Темное
бюро с бумагами. Книжный стеллаж. Шкафчик с коллекцией трубок. Походная кровать
с клетчатым пледом на ней. Маленький терминал связи.



Ничего здесь не изменилось…



Андроник вытянулся в предложенном ему причудливом кресле.



— Я от Пандемоса на «Сапфире». Это легкий крейсер такой. В Неоптолемаиде сели,
как обычно. И на атомном пакетботе — сюда. «Пингвин», забавный такой кораблик,
небольшой, но очень быстрый… Мама, я так понимаю, на Ираклии?



— Уже полтора месяца там, — Теофил сосредоточенно набивал трубку. — Придворный
стиль жизни имеет свои преимущества, сам знаешь…



Андроник постарался никак не реагировать. Его мать, Ольга, принадлежала к
знатнейшему роду Палеолог и имела множество родственников и знакомых на Ираклии,
на столичной планете. Когда отцу и матери надоедало жить бок о бок, они просто
без всяких ссор разъезжались. На время. Андроник привык считать, что это хорошо…
только вот в последние годы родители были порознь все чаще. Почти всегда, если
честно. Он изо всех сил старался об этом не судить…



Отец, кажется, заметил его замешательство.



— Можешь сказать, что там у вас произошло? — спросил он. — Здесь никакой
информации… кроме слухов. То, что Варуна не взята, я уже понял… Но насколько все
серьезно?



— Серьезно… — Андроник подумал и решил не сдерживаться. В конце концов, никакой
клятвы о неразглашении он не приносил. — Очень серьезно, если честно. Из пяти
линкоров потеряно четыре. Безвозвратно. При том, что противник потерял только
вспомогательные корабли, которые и так служили приманкой. Я даже… даже не знаю,
что мне скажут завтра в Главном штабе. Если снимут погоны — не удивлюсь.



Теофил с легким сожалением покачал головой. Как будто сын сообщил ему о двойке,
полученной в школе: неприятно, но заурядно и не смертельно.



— Все зависит от того, разойдется ли информация, — сказал он. — Ну, если не все,
то многое. Пожалуйста, кроме меня — никому ничего. Даже Нике. О твоем поражении
найдется кому сказать без тебя, самому это делать незачем.



Андроник кивнул. От мальчишеских иллюзий он давно избавился.



— Я следил за тем, что говорят в городе, — сказал отец. — И не только в нашем.
Ты знаешь, у меня хватает знакомых, и отделять зерна от плевел я умею.
Официальная информация вроде бы закрыта наглухо, но… откуда–то протекают слухи.
Глухие такие слухи, но упорные… Например, о том, что вся наша флотилия была
уничтожена у Варуны каким–то новым оружием. Насколько это правда?



Андроник поморщился.



— Это чушь, — сказал он. — Никакого нового оружия вообще не было. Были старые
линкоры, все характеристики которых мы давно знаем наизусть. И был очень
остроумный тактический прием. Исключительно остроумный… — Он не удержался —
скрипнул зубами. Отец взглянул на него с тревогой.



Андроник махнул рукой, расслабляясь.



— Если разобраться, это был не такой уж и сюрприз. Каждый образованный тактик… —
Он помолчал. — Наш… оппонент — он использовал прием, который уже был в ходу.
Русско–японская война. Почти тысячу лет назад. Тогда корабли ходили только по
морю…



— Да, — сказал Теофил. — Русско–японская. Я вот никогда не был на Земле, и даже
представить не могу, что это было для тогдашних людей. Когда мир ограничен
планетой, а океан — как космос. Огромный континент… с дремучими лесами, с
каменными горами, с холодными реками, с тысячелетней темной историей… и вдруг
кто–то доходит до края земли, и видит море. Бесконечное. И ставят на берегу
этого моря крепость. Голубой залив, горы, ясное небо… и флаг с крестом Святого
Андрея. «Золотые кораблики в синей дали, как святые лампады от грешного мира,
развернув паруса горделивые, шли прямо в небо по трепетным волнам эфира.
Золоченые мачты в резных облаках и на солнце рубиновом легкие снасти зарождали в
душе жгучий сладостный страх от щемящего в сердце огромного счастья»1.



— А крепость тогда не удержали, — сказал Андроник, чтобы сказать что–нибудь. Он
не ждал от отца таких лирических излияний.



— Не удержали, — подтвердил Теофил. — И очень жаль, что не удержали. Я иногда
думаю: наш мир несравненно громаднее, чем тот, но как раз из–за этой громадности
мы что–то потеряли… Ладно. Давай начнем с простого. Ты лично цел?



— Да что мне сделается, — сказал Андроник зло. — Получить ранение на современном
линкоре — это постараться надо. Мы и в бой–то не вступали… — Он зажмурился.



— Спокойнее, — сказал Теофил.



Андроник кивнул, так и держа глаза зажмуренными.



— Все нормально. Все, черт его побери, нормально… — и он неожиданно для самого
себя улыбнулся. — Главное — я дома, ведь правда?..



Отец тоже улыбнулся и ничего не ответил. Все было ясно без слов.



Теофилу Вардану было уже семьдесят два года. Отцом он стал поздно; сейчас,
сравнивая с ним себя, Андроник начинал думать, что это фамильная черта. Титул
патрикия Теофил имел с рождения, происходя из аристократов, хотя и не из
придворных. Когда пришло время выбирать путь в жизни, он не стал мудрить, а
просто продолжил семейную традицию — поступил после коллегиума в министерство
экономики. Его служба там продлилась сорок лет и увенчалась титулом
действительного статского советника, полученным, правда, уже при отставке. Так
или иначе, Андроник уважал отца не за успехи в карьере, а за ум. Блестящий
аналитический ум, отточенный огромной эрудицией. Андроник догадывался, что и
сейчас, «на покое», отец не только читает книги и пишет в стол корявые мемуары,
но и ведет для правительства серьезную работу экономического консультанта.
Переписка у него была обширнейшая.



— Хочешь бренди? — неожиданно спросил отец. Не ожидая ответа, он встал и прошел
к настенному шкафчику — вроде аптечки, думал Андроник каждый раз… Ничего здесь
не менялось… Кроме самого отца, к сожалению. Он хорошо держался — пожилой нобиль
с красивой серебряной бородкой — но примет старости с каждым годом прибавлялось:
сутулость, затрудненность движений… Андронику всегда было страшно думать о том,
что делает с человеком Время. Всепожирающее Время. Хронос Панфагос. Он знал, что
в Каракке есть храм Хроноса, но сам ни разу не решился даже подойти туда. Ладно…



— За возвращение, — сказал отец, разлив бренди по бокалам.



Андроник отсалютовал и сделал глоток, привычно насладившись вкусом.



Жидкость в бокале казалась оранжевой. Закат…



— Я ничего не понимаю в военных делах, — сказал отец. — Другое дело экономика…
но влияние экономики на стратегию — это особый разговор. И, может быть, надо
поговорить об этом как–нибудь… все же ты мальчик уже большой, — он усмехнулся. —
Ладно, не сейчас. Заседание в Главном штабе у тебя когда? Завтра?



— Завтра в десять, — сказал Андроник.



Отец кивнул.



— После этого заседания тебя хочет видеть Терентий Мильтиад, — сказал он.



У Андроника вздернулись брови.



— Терентий? Он еще…



Старик хмыкнул.



— Хотел спросить, жив ли он еще? Вполне. Он на год моложе меня, между прочим.
Так вот, он сейчас в Аполлонии. И хочет тебя видеть. Он просит тебя сразу после
заседания позвонить ему вот по этому номеру, — Теофил положил на столик
карточку.



Андроник растерянно взял ее.



— Он не говорил — зачем?



— Нет. Думаю, скажет прямо тебе… — старик вздохнул, и Андроник вдруг как–то
сразу почувствовал, что говорить больше, собственно, не о чем. Общих тем не
осталось.



— Помнишь, что я тебе подарил на семнадцатилетие? — спросил Теофил неожиданно.
Андроник даже вздрогнул.



— Помню… «Атлант», восемь миллиметров. Здоровенный такой, очень красивый. Я из
него так никогда и не стрелял, кроме как по мишени.



— Это понятно… А пластинку с гравировкой помнишь? На коробке, точнее — на
внутренней стороне крышки. Помнишь, что я там приказал написать?



— Запомнил наизусть, — сказал Андроник. — «Надейся только на своих друзей и на
свое оружие. Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит».



— Да, — сказал отец. — Это из устава одного тайного общества, еще на Земле… Да.
Я человек кабинетный, но я считаю, что у мужчины обязательно должно быть личное
оружие. Это знак статуса. Понимаешь, я тебе очень долго не напоминал ни о том
подарке, ни… о том, что прилагалось к нему. Но сейчас пришло время напомнить.
Мне так кажется.



Андроник не нашелся, что ответить, и около минуты они сидели молча. Потом отец
подошел к окну, отодвинул штору.



Секундой позже Андроник услышал слабый и знакомый звук мотора. Он тоже подошел к
окну. По дороге–бетонке, шедшей между рощами высокой генмодифицированной сосны,
ехал красный автомобиль.



— Ника, — сказал отец. — Возвращается. Мне есть еще что тебе сказать, но —
продолжим после. Сейчас иди встречай…



…и, когда они сидели с Никой в так называемой гостиной комнате, и Андроник опять
украдкой смотрел в зеркало — статный офицер в белой форменной рубашке, и рядом с
ним — невысокая изящная дама с красивой, тяжкой каштановой гривой… его всегда
восхищали волосы Ники, обрамлявшие точеное лицо… Он обхватил ее за плечи и
ткнулся в эти волосы, стараясь хоть минуту ни о чем не думать. И все–таки
подумал: обычно они встречались куда холоднее, тем более — после таких кратких
разлук…



— Я хочу детей, — сказал он, когда смог от нее отстраниться. — Я… серьезно.
Хватит ждать…



Она почему–то загадочно улыбнулась.



— Прямо сейчас?



Он помотал головой.



— Не прямо. Сначала… — он обнаружил, что не знает, как сказать. — Сначала надо
закончить то, что я делаю там. На небе…



Она погрустнела.



— А это закончится? Когда–нибудь? А то мы, жители твердой земли, уже
сомневаемся, — усмешка.



— Да, — сказал он, стараясь, чтобы звучало уверенно. — Закончится. Обязательно.



— Вы хорошо поработали, Андроник…



Андроник заглянул в глаза собеседника, ища следы насмешки. Не нашел.
Лейтенант–адмирал Михаил Докиан был собран, доброжелателен, чуточку ироничен —
все как всегда, Андроник его другим и не видел… И он говорил серьезно.
Добродушный человек средних лет, сдержанный, круглолицый, забавно помаргивающий.
Его мундир — такой же, как у Андроника, мундир имперских космических сил, сплошь
черный, только со снежно–белыми кантами погон и петлиц, — этот мундир даже
здесь, в кабинете, был застегнут на все пуговицы. Командующий Объединенным
флотом Византийской империи не позволял себе расслабляться на службе.



— Не совсем вас понимаю, ваше могущество, — услышал Андроник свой голос. — Не
проще ли сказать без обиняков? Мой провал — не секрет… И в утешениях я не
нуждаюсь. Простите.



Докиан улыбнулся.



— Очень резко, — констатировал он. — Андроник, я вас понимаю. Поверьте, что я и
не думал над вами шутить. Вы все делали совершенно правильно. В космических
силах империи нет сейчас ни одного командира, который при тех же вводных не
оказался бы в вашем положении. Ни одного. Никто никогда не применял дифракцию от
нескольких гразеров как боевое средство, вы это и сами знаете… Он сорвал банк.
Но это у него могло получиться один раз. Только один. И теперь наше дело —
ответить.



Андроник сделал глубокий вдох.



— Ваше могущество… Имею ли я право? Адмирал, который потерял в одном бою четыре
линейных корабля… Даже если я не виноват… Будут ли мне доверять офицеры? Я… — он
замолк, остановленный движением руки Докиана.



Командующий Объединенным флотом встал, жестом велев Андронику остаться сидеть, и
прошелся взад–вперед по комнате. Андроник был вынужден следовать за ним
взглядом. Кабинет был квадратный, просторный; по стенам шли барельефы с не то
растительным, не то животным рисунком — типичное византийское псевдобарокко.
Впрочем, долго любоваться не пришлось. Докиан вернулся к своему столу, присел на
его край и — Андроник увидел это впервые в жизни — расстегнул верхнюю пуговицу у
себя на кителе.



— Надо поговорить, — сказал он. — Прежде, чем мы с вами пойдем на заседание
оперативной группы… да, да, ваша сегодняшняя экзекуция встречей со мной не
ограничится, — он усмехнулся. — Но самое неприятное вам предстоит услышать
именно сейчас. Можете готовиться. Можете, например, честно ответить мне: чего вы
ждали, когда сюда ехали? Снятия с должности? Разжалования?



Андроник помедлил.



— Я… был готов. К снятию с должности, да. Разжалования, если честно, все–таки не
ждал. Хотя… — он сбился. — В общем, принял бы без звука.



Докиан задумчиво кивнул.



— Вы ждали наказания, — проговорил он. — Символического наказания, надо
заметить. Когда–то генералы в подобных случаях стрелялись, но вашу совесть
устроило бы и простое смещение с должности командующего флотом… Нет–нет, не надо
пока ничего говорить, пожалуйста. Я же предупреждал, что вам придется услышать
неприятное. Вы ожидали, что вас снимут с должности и отправят воевать с
понижением: и при деле будете, и в комфорте не потеряете, и совесть будет
спокойна… Ваше сознание, разумеется, понимает, что восьми тысячам погибших нет
до страданий вашей совести никакого дела. Но подсознание шепчет: надо
расплатиться. Не так ли?



Андроник кивнул. Сейчас был не лучший момент для спора.



Докиан тоже кивнул, подтверждая, что между собеседниками есть согласие.



— Вы расплатитесь, — сказал он весело. — Так расплатитесь, как и не ожидали.
Поймите вот что… Доверие исполнителей к командиру — очень важная вещь, я
согласен. Это — цемент, скрепляющий здание войска, извините за высокий слог… Но
существуют резервные механизмы управления. В демократических государствах…
понятно. А в абсолютных монархиях, вроде нашей — это решение высшей власти.
Императора. Прямое и личное решение. Человеку, которого почтил доверием
император, подчиненные доверять обязаны — просто потому, что они давали присягу.
Это грубый метод, и злоупотреблять им нельзя. Все так. Но… это бывает
необходимо. Как стоп–кран в поезде. Для особых ситуаций. И я подозреваю, что
сейчас ситуация именно такая…



Докиан, видимо, намеренно сделал паузу. Андроник ждал.



— Сегодня в семь часов утра император подписал указ о вашем производстве в
вице–адмиралы, — сказал Докиан.



Семь часов — я в это время завтракал, подумал Андроник. Кофе пил… Потом он
осознал сказанное.



Он понимал, что командующий Объединенным флотом не шутит. Он допускал и раньше,
что получит вице–адмирала годам к тридцати пяти, — для империи такое не было
очень уж большой редкостью. Но, черт возьми… Лучше бы не сбывалось.



— Вот так, — сказал Докиан, внимательно за ним наблюдавший. — И вместе с
производством вас ожидает назначение. Так что — извольте думать не о своей
совести, а о пользе дела. Остальное узнаете на совещании. Нам, кстати, почти
пора…



На совещании такого высокого уровня Андроник присутствовал впервые. В небольшом
зале находились лейтенант–адмирал, гросс–адмирал и три вице–адмирала… включая
его самого, черт возьми… и, кроме того, еще генерал–полковник, командующий
наземным корпусом Вернер Циннеман, единственный, чей мундир был не черным, а
серым… И еще здесь был офицер, ни адмиральского, ни генеральского ранга не
имевший. Только один. Конрад фон Хемниц, когда–то однокурсник Андроника в
коллегиуме, а теперь — капитан цур люфт и начальник оперативного отдела штаба
Объединенного космического флота.



Именно он первым вышел к экрану.



— Господа… — Конрад прокашлялся. Он был светлоглаз, худощав и нервен. — По
поручению командования Объединенного флота я докладываю вам подготовленный нашим
штабом обзор текущей обстановки. Простите… — он завозился с пультом. На экране
появилась карта, изображавшая восточную часть Спирального моря.



Конрад фон Хемниц подошел к карте вплотную и взял указку.



— Как нам всем известно, структуру Гондванской империи образуют четыре
центральные системы, окруженные несколькими десятками так называемых
систем–сателлитов. Центральные планеты — это, с севера на юг, Варуна, Укурмия,
Токугава и Шакти. Варуна расположена очень эксцентрично, то есть выдвинута в
нашу сторону; это главная причина, почему она была выбрана Космическим
генеральным штабом для предыдущей атаки… — Начальник Космического генерального
штаба гросс–адмирал Гидон пошевелился, но ничего не сказал. — Разведка
Объединенного флота высказывает сомнения в том, что захват Варуны мог бы
привести к миру. Даже если бы он удался. Я не хочу вдаваться в политические
подробности, но все говорит за то, что император Вичупака решительно настроен
как раз на продолжение войны, — Конрад зачем–то оглядел своих слушателей. — Как
это ни парадоксально звучит, очень похоже, что операция против Варуны
закончилась наилучшим для нас образом. Потому что наихудший — это было бы
втягивание в многомесячную битву, которая бы перемалывала все новые и новые
корабли и из которой нельзя было бы выйти, не потеряв лица. Если бы захват
Варуны удался, именно так бы и случилось.



Конрад замолк и еще раз обвел аудиторию взглядом.



— В дальнейших рассуждениях я буду исходить из политической оценки ситуации. А
именно — из того, что договориться с Вичупакой невозможно. Чтобы заставить его
прекратить войну, необходимо оставить его без физической возможности ее вести.
Разгромить. Штаб Объединенного флота считает, что именно это мы и должны
сделать.



Тишина была полной. Адмиралы смотрели на докладчика, не отрываясь. Возражения
готовят, подумал Андроник. Ну, сейчас Конраду достанется…



— …Начну с общих положений. Как вообще можно силой вывести государство из войны?
Первый вариант — это полный захват его территории. Второй вариант — захват
столицы. И третий — это овладение ресурсной базой противника, после чего он
просто лишается возможности продолжать воевать. Первый вариант мы пока
рассматривать не будем, что же касается второго и третьего — хочу предложить еще
раз взглянуть на карту…



Конрад повернулся.



— Давайте посмотрим на южную часть театра. Здесь находятся две из четырех
главных планет нашего противника: Токугава и Шакти. Токугава — это столица.
Расположена она очень неудачно для нас, далеко в глубине, то есть на востоке.
Поэтому удар по ней никогда не планировался. Что касается Шакти, то она
представляет собой в первую очередь промышленную базу. Вот здесь, — Конрад
показал, — к западу от Шакти… это так называемый архипелаг Неймана. Целое облако
звездных систем, которые имеют относительно маленькое население, но служат
добывающими центрами. Больше сорока планет — там, например, добываются почти все
металлы в нужных для промышленности Гондваны количествах… Ну, и прямо на них
расположено множество заводов. Шакти — это в основном центр уже высоких
технологий, а первые звенья промышленных цепочек сосредоточены именно на
архипелаге… Итак, предложение штаба Объединенного флота состоит в том, чтобы
нанести решительный удар по архипелагу Неймана. Это поставит под угрозу саму
способность Гондваны продолжать войну.



Конрад Хемниц замолчал. На него смотрели скорее одобрительно; гросс–адмирал
Гидон даже кивнул.



— У вас все? — спросил он.



— Нет, ваше могущество. Осталась еще завершающая часть доклада. Всего две
минуты, если вы позволите…



Гидон опять кивнул.



— Благодарю вас, ваше могущество… Итак, — Конрад вновь повернулся к карте, — мы
можем нанести сильный удар по архипелагу Неймана, после чего начнем захватывать
там одну систему за другой. Возникнет встречное сражение, которое будет идти на
наших условиях. Но, к сожалению… По нашим расчетам, такое продвижение будет
слишком медленным, чтобы привести к окончанию войны. Поэтому план Объединенного
флота имеет второе звено. Как только наше основное ударное соединение — назовем
его группой флотов «Юг» — захватит в архипелаге Неймана несколько планет,
противник будет просто вынужден ответить на это, ввязавшись в непрерывные бои.
Есть, конечно, надежда, что после этого мы и дальше будем захватывать одну
планету за другой — когда–то на Земле такая стратегия называлась «от острова к
острову»… Когда же основные космические силы Гондваны в эти бои втянутся, наше
соединение, расположенное к северу от архипелага Неймана и служащее не более чем
прикрытием центрального сектора — назовем это соединение группой флотов «Центр»…
для противника она должна выглядеть более слабой, по сути просто оборонительной
завесой… и такой она и будет в действительности. До момента «икс», когда мы
решим, что маховик квазипозиционных боев за архипелаг уже достаточно
раскрутился. Когда же этот момент наступит, группа флотов «Центр», игнорируя
выставленные против нее заслоны, молниеносно двинется вперед, в глубину
пространства противника, и захватит Токугаву.



Конрад сделал паузу. Все молчали.



— Все расчеты показывают, что среагировать на такое Гондвана не успеет. Просто
физически: не успеет перебросить корабли, чтобы навязать группе флотов «Центр»
бой на равных… — Конрад перевел дух. — Благодарю за внимание, — закончил он.



— Садитесь, пожалуйста, — вежливо сказал лейтенант–адмирал Докиан. — Итак, мы
выслушали рассказ о плане Объединенного космического флота… То есть — о нашем
плане. Позволю себе так сказать. Как командующий Объединенным флотом, я принимаю
на себе ответственность за все, что сейчас сказал капитан фон Хемниц, и заявляю,
что согласен с каждым его словом. Однако мы здесь для того, чтобы провести
обсуждение, — он оглядел огромный стол, за которым сидели люди. — Кто желает
начать?



— Я, — сказал гросс–адмирал Алексей Гидон. Он был старше Докиана и совсем
по–другому выглядел: высокий, сухой, в маленьких очках. Обычно корректный,
сейчас он был в бешенстве.



— Я хочу высказаться, — повторил Гидон. — «Авантюра» — слишком мягкое название
для того, что нам сейчас предложили. Штаб Объединенного флота высказал отличную
идею, чтобы ее тут же зачеркнуть! Наступление на архипелаг Неймана только и
может нас спасти, а вы хотите превратить его в отвлекающую операцию! Которая
потребует больше ресурсов, чем главная — одно это против всех принципов военного
искусства! Я знаю, что вы — азартный игрок, адмирал Докиан. И я знаю, что в
вашем штабе сидят хорошие математики. Но звезды — это не только математика, черт
возьми! Вы предлагаете рискованнейший маневр, при неудаче которого может рухнуть
фронт… и который, с другой стороны, срывает наш план по овладению ресурсной
базой. О, я не сомневаюсь, что вы сейчас покажете мне расчеты, из которых
следует, что ваша операция должна получиться! Только, кроме расчетов, должен
быть еще и здравый смысл! Вы наверняка будете ссылаться на историю старых времен
— на то, например, как Наполеон когда–то захватил Вену. Извините, адмирал
Докиан, но это смешно. Во–первых, у нас принципиально другие условия. Мы
оперируем не кавалерийскими корпусами, и передвигаемся не по суше. А во–вторых,
самое главное в тех операциях — именно то, что они были импровизированными.
Планировать невероятное событие заранее… — Гидон закашлялся. — Я против этого
плана. Категорически.



Андроник посмотрел на адмирала Докиана. Тот сидел, сложив руки и равнодушно
моргая.



— Мнение Космического генерального штаба ясно, — сказал он. — Кто еще хочет
высказаться?



Надвинулось молчание.



Только не меня, подумал Андроник. Влезать в склоку двух высших штабов ему сейчас
хотелось меньше всего на свете.



— Тогда давайте по протоколу, — сказал Докиан со вздохом. — Для начала послушаем
наземные силы. Генерал Циннеман?



Командующий наземным корпусом задрал брови, как бы удивившись. У него была такая
манера. Правильное, твердое, очень офицерское лицо. Очки без оправы, с круглыми
стеклами. Приталенный серый китель. И — перчатки. Он единственный здесь был в
перчатках, мягких, светло–коричневых. Прусский офицер из девятнадцатого века.



— Я обдумал предложение штаба Объединенного флота, пока шла дискуссия, — сказал
Циннеман. — Это заманчиво — не разбрасываться на десятки мелких целей, как у нас
бывало, а сосредоточиться на одной, пусть даже хорошо укрепленной. Есть моменты,
о которых стоит поговорить… это главным образом касается транспорта. Я понимаю,
что с перевозкой людей космофлот справится, но для Токугавы нам будет нужно
кое–что потяжелее. Не просто десантные корабли — а траки, пригодные для массовой
перевозки тяжелых танков. Это узкое место. Но в целом такая оперативная задача
выглядит привлекательно. Да. Доставьте нас на Токугаву — остальное мы сделаем.



— Спасибо, — сказал Докиан. — Позиция наземных сил тоже понятна… Адмирал
Тарханиат?



Вице–адмирал Александр Тарханиат шумно вздохнул. Грузный, плешивый, усатый, он
был чем–то похож на пиратского капитана совсем старых времен. И служил он всю
свою жизнь не в штабах, а в линейных частях. Один из самых опытных боевых
адмиралов современности. Сейчас он командовал космическими силами столичного
района.



— При всем уважении к адмиралу Докиану, я все–таки поддерживаю Космический
генеральный штаб, — сказал он. — Нельзя основывать победу в войне на цепочке
случайностей. Штаб Объединенного флота предлагает нам очень, конечно, красивую,
но авантюру. А Космический генеральный штаб — нормальную войну, в которой все
будет решать обычное искусство боя. И я считаю, что тут у нас шансы есть. Так
что… Я готов включиться в борьбу за архипелаг, если моим белым катафрактам будет
это доверено. Готов в любой роли, — поправился он. — Я всего лишь тактик.



Адмиралы Докиан и Гидон оба кивнули. Андроник знал о неодобрительном отношении
высших штабов к ситуации, когда кто–то из адмиралов постоянно держал при себе
выращенное им соединение, считая его «своим». В этом видели зачатки феодализма —
явления для империи очень опасного. Да, все так… но бороться с феодализацией,
проходящей таким путем, было почти невозможно. Закон о ротации командования,
который попытался ввести личным указом император Константин Семнадцатый, уже
привел в свое время к попытке государственного переворота, и спасибо, что не к
войне. Больше так никто не рисковал… А Александр Тарханиат был, конечно, одним
из самых ярких образцов того самого феодального типа командира. Он командовал
«белыми катафрактами» уже пятнадцать лет. Собственно говоря, он их создал.
Ударная эскадра, эмблемой которой был закованный в латы белый всадник. Тарханиат
буквально жил своей эскадрой, тщательно подбирал для нее корабли и людей,
заботился о ремонте, знал лично не только каждого офицера, но и каждого унтера.
И это давало плоды. Пока что «белые катафракты» выигрывали все свои операции —
все до одной. Считалось, что во Вселенной нет такого созданного людьми
препятствия, которое они не могут преодолеть. И вот сейчас, в преддверии
крупнейшего наступления, Тарханиат открыто заявил, что претендует на главную
роль. Это он, конечно, правильно…



Только вот штурмовать столичную планету противника он не вызвался.



— Нам осталось спросить двух человек, — сказал Докиан. — Вице–адмирал Вардан и
вице–адмирал Ангел. Вардан только что узнал о своем производстве, так что я
предлагаю дать ему время подумать…



Адмирал Гидон нехотя кивнул, соглашаясь.



— Итак, вице–адмирал Ангел, — сказал Докиан как ни чем не бывало. — Прошу.



С кресла, стоявшего у самого дальнего конца стола, поднялся высокий человек с
белыми волосами. Черный мундир смотрелся на нем почти карикатурно. Он прошагал к
экрану, встал там и развел руками, улыбнувшись смущенно. Андронику даже
показалось, что он сейчас поклонится, как актер.



Ох, как обманчива бывает внешность!



Тиберию Ангелу было всего тридцать лет. Он отнюдь не был выскочкой, происходя из
вполне благополучной семьи нобилей с Карфагена. Но в детстве у него произошла
катастрофа — погиб отец. Не на войне; просто, когда он возвращался на родную
планету из деловой поездки, галактический лайнер оказался слишком близко от
дрейфующего скопления темной материи, о котором не успели вовремя сообщить
навигационные службы. Положение семьи Ангелов после этого изменилось крайне, и,
поступая в космический коллегиум, Тиберий уже буквально спасался от голода. С
его способностями он быстро стал одним из первых на курсе, получил «золотой
диплом» — и, конечно, был сразу направлен в действующий флот, благо тогда как
раз шло сражение за Беренику.



Воевал он там, по–видимому, отлично. Но его звездный час пришел, когда Береника
уже эвакуировалась. На неповоротливый конвой, везущий людей, внезапно вышла
гондванская ударная группа — два линкора в сопровождении тяжелого крейсера. Вся
охрана конвоя состояла из семи эсминцев под общим командованием старшего
лейтенанта Ангела; более крупных византийских кораблей поблизости не было. По
всем канонам даже один линкор мог бы в этой ситуации устроить эсминцам бойню,
уничтожив по очереди их все; такие примеры военная история, к сожалению, знала.
А против трех крупных кораблей сразу шансов было… Это потом пытались подсчитать
— сколько именно их было. Выходило что–то около одного из ста тысяч. Бой длился
два часа; все три тяжелых корабля противника были в итоге повреждены и отогнаны,
являвшаяся их целью атака конвоя — сорвана. Византийцы не потеряли ни один
корабль. Этот результат был настолько невероятен, что Генеральный штаб дважды
перепроверял отчеты о нем — не исказилась ли информация помехами.



Сказать, что Тиберий Ангел оказался блестящим тактиком, было бы недостаточно. С
ним потом, преодолев сопротивление, провели психологические тесты, показавшие
совершенно особое устройство его интеллекта. Предельное количество логических
операций, совершаемых мозгом этого человека за секунду, заметно превосходило
среднюю норму нашего биологического вида. И, кроме того, у него было необычно
сильно развито пространственное воображение. Что из этих способностей Ангел
получил от родителей вместе с генами, а что развил в себе постоянными
упражнениями — психологи выяснить так и не смогли. И, наверное, это к лучшему.
Было бы слишком жестоко делать предметом научных исследований жизнь человека,
который навсегда потерял способность даже нормально спать, втайне от всех
пожертвовав ради своей карьеры и юношескими развлечениями, и душевным
равновесием, и обычным здоровьем.



За бой у Береники Тиберий Ангел был произведен из старших лейтенантов сразу во
фрегаттен–капитаны. Больше того, он был включен в номенклатуру — этим латинским
словом в Византии назывался список чиновников, приказы о назначениях и смещениях
которых мог подписывать только лично император. Обычно туда входили высшие
советники и адмиралы, для младших офицеров исключения делались вряд ли чаще, чем
раз в поколение. Это был успех. Еще через год Ангел стал капитаном цур люфт и
принял бригаду крейсеров. Во всех операциях он действовал по–прежнему
блистательно. За ним быстро закрепилась репутация человека, физически
неспособного проиграть бой. Проблема, однако, была в том, что в царствование
Велизария Пятого боевые действия шли не непрерывно, а как бы импульсно,
спазматически, толчками. И производство Тиберия Ангела в контр–адмиралы (оно
случилось еще через два года), к сожалению, совпало с началом очередного периода
затишья.



Ангел в этот момент чувствовал себя как корабль, только–только набравший вторую
космическую скорость. Затишье было невыносимо для него. Он принялся
бомбардировать вышестоящие штабы проектами новых наступлений. Его доклады, в
которых он предлагал проработанные до мелочей новые планы и обещал взять на себя
всю ответственность, приходили и в штаб Объединенного флота, и Космический
генеральный штаб, и в ставку императора. Он всем надоел. Наконец, ему поручили
одну периферийную операцию. Надо было освободить от гондванцев Гарпию, маленькую
планету в сырьевом поясе, на которой имелись не уникальные, но все же
стратегически достаточно важные залежи платины. Силы ему, как будто нарочно,
выделили очень маленькие — легкий крейсер и несколько фрегатов. «Пусть
попробует», — сказал Велизарий.



А сражение за Гарпию Ангел проиграл. Проиграл. Невероятная случайность —
признавали все. По сути, это была ошибка разведки. Ну, не может же разведка быть
всеведущей… Дело было в пиратстве, вернее — в корсарстве. Хотя, если уж совсем
правильно, называть этот род действий сейчас следовало рейдерством. Тиберий
Ангел никогда не был рейдером, никогда туда не рвался; но — именно с рейдерами и
был связан сюжет, подпортивший ему судьбу. Связан косвенно; а впрочем — как
судить. Виктор Мюллер, вспомогательный крейсер «Минерва».



Да, Византия с некоторых пор не брезговала корсарской войной, направленной
против коммуникаций противника; и Виктор Мюллер был одним из самых успешных
капитанов этой разновидности войны. Да что там — просто самым успешным, без
оговорок. Однажды он разгромил конвой, везший продовольствие на Токугаву — из
восьми тяжелых сверхсветовых барж, груз каждой из которых мог в течение месяца
прокормить целую планету, были уничтожены семь, плюс космическая мелочь вроде
внутрисистемных галеотов; эта победа была уникальной — по крайней мере, за все
время Войны двух империй ни один рейдер таких успехов еще не достигал. А затем
Мюллер совершил нечто и вовсе невероятное. Аккуратно маневрируя в «черной зоне»,
где не работают детекторы силовых полей, он вошел в систему крупной, но
малонаселенной планеты Сансара и уничтожил находившийся там гондванский линкор.
Это было настолько неожиданно, что адмиралы противника, видимо, даже не сразу
поверили в случившееся; Мюллер умудрился открыть огонь, еще оставаясь в «черной
зоне», и на линкоре его заметили, только когда там замигали тревожно–красные
светильники–молнии и вовсю загудели ревуны — сигналы разгерметизации,
означающие, что корабль теперь уже можно только оставить… После этого за
Мюллером и его «Минервой» началась настоящая загонная охота. На его перехват
были брошены совершенно неадекватные силы, включавшие два линейных крейсера —
«Тяньлун» и «Вук Огнезмий», которые превосходили «Минерву» по скорости и имели
гразеры линкорного калибра; гондванское командование не хотело оставить наглецу
даже тени шанса на спасение. И вот на этой стадии в операцию вмешался случай…
Да, чистый случай — иначе это объяснить нельзя — вывел «гончих псов» Гондваны не
на искомую цель, а на маленькую эскадру Тиберия Ангела, которая пересекала этот
сектор с совершенно самостоятельной задачей, ровно ничего о приключениях Мюллера
не зная. Гарпия и Сансара — они на одном луче расположены, если от Антиохии
смотреть. Вот в чем все дело. Гондванские линейные крейсера в горячке,
натурально, приняли единственный крейсер Ангела — «Аметист» — за единственный
крейсер Мюллера, грамотно разошлись и открыли по нему огонь.



Противопоставить этому Ангел не мог ничего, ибо есть предел возможностям даже
самого великого стратега; когда ты почти безоружен, а тебя избивают дубинами два
болвана, которые к тому же быстрее тебя бегают, самое разумное решение —
сдаться. Но Ангел сдаваться не пожелал, а открыл по линейным крейсерам огонь в
ответ. На этом его карьера, несомненно, имела все шансы закончиться навеки.
Помогло то, что гондванцы по капризу какого–то своего адмиралтейского чина
получили приказ взять Мюллера непременно живым. Поэтому вместо того, чтобы
распылить «Аметист», они очень аккуратно ударили в область его носовых гразеров
(в результате полностью разрушив переднюю треть корабля, в которой капитана быть
не могло), а потом подошли к нему с разных сторон и просигналили, что предлагают
почетную капитуляцию. Ангел с остатками команды перешел на борт «Тяньлуна», где
и выяснилось недоразумение. Сам Мюллер к этому времени успел на своей «Минерве»
благополучно уйти в окрестность Антиохии, под защиту византийского флота
метрополии; преследовать его дальше было бесполезно. Капитаны «Тяньлуна» и
«Огнезмия», наверное, получили выговоры за то, что не сумели отличить легкий
крейсер от вспомогательного. А контр–адмирал Тиберий Ангел, проведя шесть
месяцев в тюрьме на планете Укурмия, вернулся на родину по соглашению об обмене
пленными. Вернулся побежденным.



Как раз к этому времени действия на главном фронте затихли совсем, и неудачливый
адмирал, к тому же слишком молодой (так вполне мог кто–то подумать), был
преспокойно отчислен командованием в резерв. Оставлен в распоряжении
Космического генерального штаба — так это официально называлось. Положение было
идиотским. Не имей Ангел адмиральского чина, он наверняка получил бы сейчас хоть
какой–нибудь, но все же корабль. А в роли адмирала ему только и оставалось, что
слоняться по прибрежным городам Антиохии, меняя гостиницы и любуясь знаменитыми
пляжами. Уже через две недели такой жизни Ангел плюнул на все, взял билет на
транспорт и улетел на Карфаген. Домой. Хотя никакого дома–то у него, на самом
деле, давно уже не было.



Карфаген вообще был довольно мрачной планетой (по крайней мере, так считали
почти все некарфагенцы). Единственный чудовищных размеров континент, страшнейшая
жара в тропиках и толстые ледяные шапки у полюсов — полная противоположность
Антиохии с ее мягким ровным климатом и лазурным, уютным морем. Император Лев
Восьмой по прозвищу Таурус в свое время вынес на Карфаген большую часть
византийской тяжелой промышленности; в жаркой экваториальной зоне там теперь
находились грандиозные индустриальные мегаполисы, самый крупный из которых —
Литория — насчитывал около сорока миллионов взрослого населения. В мегаполисах
жили простые работяги, потомки тех, кто на заре империи или не сумел, или не
захотел, или не успел войти в нобилитет. Подавляющее большинство этих людей
никогда не покидало ни Карфагена, ни даже своего города. Они вообще ничего не
видели в жизни, кроме бесконечных улиц с многоэтажками и — если им везло —
серо–стального холодного океана. И самое страшное — безнадежность. Почти никто
них не мог рассчитывать вырваться в другую жизнь ни сейчас, ни через двадцать
лет, ни через поколение. После серии указов Константина Восемнадцатого
вертикальная социальная мобильность в империи практически прекратилась: слой
аристократии был и без того переполнен. Даже культура мегаполисов Карфагена
скоро стала совсем другой, чем на аристократических планетах. Это был наглухо
закрытый социальный котел, давление в котором постепенно росло.



Что до карфагенских нобилей, то их владения находились в основном в приполярных
областях планеты, где начинались хвойные леса и заснеженные горы. Разбросанные
там замки, как правило, были укреплены — предосторожности от разбойников, в
местных лесах вполне водившихся. От идиллической Антиохии, а тем более от
стерильно–прозрачного Ираклия все это отличалось разительно.



Прибыв на Карфаген, Тиберий, конечно, не поехал в родовой замок Ангелов, который
был давно занят представителями другой ветви семейства и в котором его никто не
желал видеть. Он остановился у друзей. У знатной семьи Аргиров, владевшей
крепостью на севере континента, между отрогами так называемого Геодезического
хребта. Места там были красивые — скалы, сосны, бесконечный свет, дальние горы
на горизонте — и опальный контр–адмирал с чистой душой ими наслаждался, пока
однажды утром в его комнату не вошел Филиппик Аргир с распечаткой комм–сообщения
в руках.



— Разбойники сожгли замок Вранов, — сказал он глухо.



Тиберий мгновенно вскочил с кровати.



— Когда?



— Штурм был вечером. Кто–то у них хорошо владеет оружием… Враны не продержались.
Сегодня туда прибыл аварийный десант, так что… — Филиппик сглотнул. — Нет больше
семейства Вранов. Никого. И убивали с мучениями — тут есть подробности.



Тиберий Ангел молчал, напряженно смотря в окно, на выглядывающее из–за края
лесистых гор оранжевое солнце. Возможно, он вспоминал в этот момент черноволосую
Софию Вран, девушку лет на восемь моложе него самого. Значит, теперь — все… Он
спросил, не оборачиваясь:



— Что у них было?



Филиппик понял.



— У повстанцев? Сначала просто пехота, это не страшно… а потом они подкатили
«маус». Всего один, но на замок Вранов хватило… Это не обычные горные
разбойники, ты же понимаешь. В Мегалополе восстание. Этот «маус» — он оттуда
пришел.



— Лучше бы ты с этого начал, — сказал Тиберий. — Извини, но я возьму твой
самолет.



— И куда полетишь?



— В Мегалополь.



…К моменту, когда Ангел на легкой спортивной «веспе» приземлился в Мегалополе,
восстание там действительно шло уже вовсю. Мегалополь был вторым по размеру
мегаполисом Карфагена. Центр оружейной промышленности. В распоряжении повстанцев
оказалось несколько десятков готовых танков (вместе с людьми, способными их
водить — управлять танком ведь ненамного сложнее, чем трактором) и просто море
стрелкового оружия. Восточная часть мегаполиса уже была полностью под их
контролем.



Войдя в кабинет командующего обороной города полковника Эренфельда и посмотрев
на карту, Ангел очень быстро оценил ситуацию. Никто из повстанцев не имел
никакого военного образования. Но на их стороне была, во–первых, техника,
обращаться с котороймногие из них отлично умели, и во–вторых — совершенно
подавляющее численное превосходство. У Эренфельда был очень хороший, элитный, но
всего лишь один полк… а в Мегалополе — тридцать миллионов взрослого населения, и
если к восстанию примкнул хотя бы каждый тридцатый… Полицейские части, которые
поддерживали здесь порядок в мирное время, перестали существовать еще несколько
часов назад. Если бы у повстанцев нашлось толковое командование, они уже сейчас
могли бы свободно двинуться от города в любом направлении.



Впрочем, кто сказал, что командование у них не толковое?..



Спасти положение могла только авиация. У восставших авиации не было вообще; то
есть самолеты были, но не было ни одного человека, способного на них летать.
Воздушные же силы имперцев стояли сейчас на Геликонии — маленьком острове в
океане, всего в двадцати милях от отвесных скал континентального берега.
Эскадрилья универсальных тяжелых штурмовиков типа «тандерболт», способных
действовать как в атмосфере, так и с орбиты. В умелых руках — вполне
стратегическое оружие.



Ангел размышлял недолго. Никого равного ему по чину в Мегалополе сейчас все
равно не было. Уже через полчаса он был на Геликонии и принял там командование.



Дело осложнялось тем, что силы мятежников были крайне рассредоточены. Восточный
сектор города, где никого верного правительству уже не осталось, был набит
мелкими вооруженными группами, как многослойный пирог. За этим чувствовалось
чье–то тонкое штабное искусство. Было похоже, что мятежники чего–то ждут, но вот
чего?..



Ясность внесло очередное комм–сообщение, поступившее около часа дня. Новый мятеж
вспыхнул не где–нибудь, а в Литории, и положение там, судя по проговоркам, сразу
стало тяжелым. От Мегалополя до Литории — всего двести километров на север. Если
оба города восстанут и объединятся — получится не более и не менее как
семидесятимиллионное государство, способное выставить против остатков имперской
власти настоящий фронт, не хуже фронтов Первой Мировой войны. Плюс мощная
военная промышленность. Можно, конечно, будет задавить их голодом, блокируя все
поставки, но… но… И вот эти (и подобные) мысли мелькали в головах у офицеров
штаба, а спутниковые мониторы тем временем показывали, как из восточных,
захваченных мятежниками ворот Мегалополя один за другим выезжают четыре тяжелых
танка типа «аттила» — выезжают и, вертя хоботами, находят направление как раз на
север. А следом за ними из ворот начинают вытягиваться грузовики с пехотой, тут
же строясь в правильные колонны.



Ангел получил эти новости, когда его «тандерболты» уже выруливали на взлет.
Колебался ли он — неизвестно. Ключ к победе — в уничтожении ресурсов противника,
в том числе мобилизационных; сейчас этот тезис выступил с трагической ясностью.
Штурмовики поднялись на сотню миль над поверхностью геоида, выстроились там
ячейкой и открыли огонь по восточному сектору Мегалополя. По площадям.
Пятнадцать минут непрерывной работы бортовых лазеров, пока не сели батареи —
Ангелу было нужно, чтобы никого не осталось и в подземных сооружениях тоже.
Потом «тандерболты» перестроились, описали над остатками города длинную
восьмерку и сели на Геликонии, один за другим.



Восстание на Карфагене на этом, по существу, закончилось. В Мегалополе подавлять
было больше некого; немногие уцелевшие там инсургенты или сдались сами, или ушли
в горные леса разбойничать. Погасить события в Литории после этого удалось
местными полицейскими силами, без привлечения армии; всю ночь там шли расстрелы,
а наутро стало спокойно. Но на месте восточной части Мегалополя теперь были даже
не руины, а просто дымящаяся и излучающая дыра. Лазеры «тандерболтов» выжгли не
только почву, но и весь осадочный чехол до скального основания, — и даже оно
оплавилось. Живого там не осталось ничего.



Население Мегалополя после этих событий значительно уменьшилось. Мятежники не
эвакуировали гражданских — им было некуда. Так что те, кто называл потом Ангела
«убийцей шести миллионов человек», были, скорее всего, недалеки от истины.
Никакому восстановлению восточная часть города не подлежала — губернатор
Карфагена Разумовский просто закрыл ее, объявив запретной зоной. Даже стену
вокруг пришлось построить. Да, Мегалополь пострадал сильно.



Что же касается Тиберия Ангела, то сразу после событий он был вызван на Ираклий,
где император — Велизарий, но теперь уже Шестой — лично вручил ему регалии
вице–адмирала.



Немедленного нового назначения это, впрочем, не означало. После событий на
Карфагене прошло уже два года; все это время Ангел не делал резких движений и,
видимо, терпеливо ждал — когда выпадет нужный случай.



И вот этот момент пришел…



— Я поддерживаю план штаба Объединенного флота, — сказал Ангел. — Риск, да. Но
это рассчитанный риск. Если мы на него не пойдем… у нас будет победа, которая
обойдется дороже поражения. А так мы в самом худшем случае потеряем один флот.
Не хочу показаться нескромным, но — я готов этот флот возглавить… У меня все,
господа. Благодарю вас за внимание.



В неподвижном воздухе комнаты прошел будто бы легкий ветер. Ангел сел. И
Андроник почувствовал, что адмирал Докиан теперь смотрит на него…



Он поднялся.



— Господа… Я здесь по ошибке. Понимаю, это звучит глупо. Я — единственный, кто
не должен был здесь находиться. Если бы в мире действовали законы логики… Я не
снимаю с себя вины за разгром ударной эскадры, посланной к Варуне. И я не считаю
себя достаточно компетентным, чтобы высказаться за тот или другой из
предложенных здесь планов. Но я жив, и я готов выполнить любой приказ. Любой.
Ваше могущество может на меня рассчитывать, — Андроник поклонился Докиану.



И сел. Нечего ему было добавить.



Сидя вновь за столом, он искоса наблюдал реакцию присутствующих. Докиан был
непроницаем, остальные же… По крайней мере, они увидели что–то неожиданное. И то
хорошо.



Докиан встал.



— Спасибо, господа. Обсуждение закончено. Итак, я объявляю приказ…



— …И тут он достал из папки императорский указ, безоговорочно вручающий право
решения стратегических вопросов штабу Объединенного флота. Как фокусник,
понимаете ли, из шляпы… Гидона, по–моему, чуть удар не хватил. Да и остальные
удивлены были.



Терентий Мильтиад кивнул.



— Ну, и какое было решение?..



Андроник закрыл и снова открыл глаза.



— План Объединенного флота, разумеется, принят к исполнению. Формируются три
группы флотов. Группа флотов «Север», командующий — Тарханиат. Наступать он
вообще не должен. Просто послужить броневым щитом, чтобы за северное направление
все были спокойны. Группа флотов «Юг», командующий — Ангел. Его задача —
провести сражение за архипелаг. И группа флотов «Центр», которая должна
захватить Токугаву. Ей командую я.



Выговорив это, Андроник опять прикрыл глаза и откинулся на спинку скамейки. Они
с Терентием сидели на речном трамвае, на открытой площадке, которая служила
чем–то вроде кафе. Трамвай сейчас шел вверх по Сирени — реке, разрезающей
Аполлонию надвое. Здесь находились самые богатые кварталы города; по берегам
мелькали тылы особняков, полузакрытые зеленью. Здесь можно было дышать ветром,
ловить алмазные блики от подсвеченных закатом волн… и ни о чем не думать.



— Дядя Терентий, — сказал Андроник. — Ну что же это происходит? Видят боги, не
хотел я этого назначения! Да, я понимаю, что у Докиана какие–то… свои замыслы…
Ладно. Давайте я сначала вас послушаю — вы же меня, наверное, по делу позвали.



Терентий неторопливо кивнул. Он вообще почти все делал неторопливо,
основательно… и Андроник подумал, уже не впервые, что натура человека лучше
всего проявляется в манере его обращения с транспортными средствами. С Терентием
они встретились так: Андроник ожидал, стоя на условленном углу улицы, и вдруг
из–за длинного, занимающего целый квартал высокого дома вынесся огромный красный
«грифон» — машина–зверь, с высоким капотом, каплеобразно суженным кзади кузовом
и гордой серебряной эмблемой на носу; он развернулся, заложив такой крутой
поворот, что у Андроника едва голова не закружилась, и затормозил точно на
нужном углу. И оттуда, отдуваясь, вылез дядя Терентий со своей тросточкой.
Ничего в нем не поменялось, он и пять лет назад был точно такой же.



— По делу… Я бы хотел, чтобы тебя это не касалось, но оно уже коснулось,
понимаешь ли… Ладно. По порядку. Ты знаешь, кто я?



Андроник усмехнулся.



— Как ни странно, не очень. Я знаю, что вы действительный тайный советник. Знаю,
что вы консул. Знаю, что вы делаете какую–то работу для правительства там, на
Ираклии…



Терентий довольно легкомысленно махнул рукой.



— Уже неплохо. То, что я консул, ничего, как ты понимаешь, не значит — это
просто знак почета. То, что я действительный тайный советник… да, кстати, с
чином поздравляю… Ну а то, что я друг твоего отца, ты знаешь прекрасно, благо мы
с тобой с самого твоего рождения знакомы… Но у меня есть еще один чин.
Протохартуларий империи — говорит тебе это что–нибудь?



Андроник честно напрягся.



— Не особенно. Вроде бы это что–то по части кадровых вопросов…



Терентий хмыкнул.



— «Вроде бы…» Ну, хартуларий — это вообще чиновник по кадрам. Протохартуларий —
тот, кто смотрит по всей империи, кого куда назначили, и докладывает императору,
добавляя свое мнение. Только мнение, не больше. Нас таких… несколько человек. По
счастью, Велизарий иногда нас слушает… Дело вот в чем. Наша империя — это на
самом деле мозаика корпораций. Ты сам понимаешь, что любая группа нобилей,
связанных общей работой, достаточно быстро прорастает связями — вплоть до
семейных, например — и дальше уже с ней приходится иметь дело, как с единым
целым. Это касается всего… министерство лесного хозяйства, например,
какое–нибудь… ну, буквально всего. Иногда это приносит пользу. Чаще — вред. Но,
когда такие корпорации начинают возникать в военной области… — Терентий
скривился. — А это, вообще–то говоря, происходит постоянно. Любой успешный
высший офицер обрастает группой подчиненных, которые готовы за него почти на
все… без этого нельзя воевать, понимаю… Но и опасность от этого… я надеюсь, ты
ее понимаешь тоже. И в гражданской власти, и в промышленности… такие игры везде,
везде решительно. Бывает, что доходит и до убийств, если две группы что–то не
поделили… И, в общем, вот эти взаимодействия мы как раз и должны отслеживать. Мы
— это протохартуларии, я имею в виду. Куда кого назначили. Куда кого хотят
назначить и почему. Кого и куда ни в коем случае назначать нельзя. Мы просеиваем
эти данные постоянно, каждый день, и докладываем императору. Не для того, чтобы
повлиять на него, а для того, чтобы он понимал баланс в каждой области, которой
его решение может коснуться… И не стронул лавину там, где не надо. Да. Ты не
представляешь, как все хрупко… У Велизария очень тяжелая работа, и он с ней
неплохо справляется. Он абсолютный монарх, да. Но реально он ограничен в своих
решениях даже больше, чем президент какой–нибудь демократической страны. Просто
чудо, что у нас в империи до сих пор не было дворцовых переворотов… хотя, на
самом деле, кое–что было. Ладно, я пришел сюда не истории тебя учить… Я пришел
сказать, что в вашем военном ведомстве неладно. Конечно, у вас всегда были
группы, которые жестко боролись между собой за власть… ты это сегодня на
заседании наблюдал, полагаю… Но сейчас появился новый фактор, который делает
ситуацию очень неустойчивой. И опасной.



Андроник вздохнул.



— Имя этого фактора, полагаю, Тиберий Ангел?



Терентий тяжело кивнул.



Все же он постарел, подумал Андроник. Дядя Терентий… Да, он менялся медленно, но
— в его светло–карих глазах под кожистыми веками, в его пышных седых усах, в его
брыластых щеках была какая–то новая, грустная тяжесть. Пять лет не виделись, да…
Конечно, семьдесят — не конец жизни. Но — уже, наверное, время задуматься о
конце…



— Ты вряд ли хорошо понимаешь, насколько он опасен, — сказал Терентий. —
Биографию его ты, конечно, знаешь… но это не все. Как тебе сказать… Этот человек
сочетает в себе три особенности, которые делают его исключительно опасной
фигурой. Во–первых, он тактический гений. Во–вторых, он вполне сознательно
рвется к власти. И в-третьих, у него есть очень влиятельная политическая
поддержка. Граф Негропонти — такое имя не слышал? Еще услышишь… Понимаешь, в чем
дело: эти три фактора сочетаются в одном человеке действительно очень редко. Но
если уж сочетаются, то… Твой Докиан, например, его откровенно боится… — Терентий
помолчал. — Собственно, вот причина твоего производства. Можешь больше не ломать
над этим голову. Докиан сделал тебя вице–адмиралом и командующим ключевой
группой флотов только для того, чтобы на этой позиции не оказался Ангел. Вот
так.



Андроник провел рукой по лицу.



— Пешка, — сказал он.



— Пешка, — подтвердил Терентий. — Загораживающая дорогу другой пешке, проходной.



Они помолчали.



— Ты мне это и хотел сказать? — осведомился Андроник.



— Нет. Ну, то есть и это тоже… Я хотел сказать, что ты влез в очень опасную
игру. Твое назначение слишком многих не устраивает, понимаешь ли. Ангел и те,
кто за ним, этого так не оставят.



Андроник поднял бровь.



— И что они мне сделают?



Терентий хмыкнул.



— Разные есть варианты. Например, получить прямо на улице пулю в затылок — как
тебе такое? Ну, я не думаю, что они будут действовать так грубо, но прошу иметь
в виду: они на это способны. Или, например, методами контрразведки ввести в твое
окружение настоящего гондванского шпиона, а потом вместе с ним тебя прихлопнуть…
Зря улыбаешься: такое уже было. Правда, не с вице–адмиралами пока что… Между
разведкой и контрразведкой у нас тоже все сложно, надо сказать… Ладно, —
Терентий посмотрел на часы. — Читать тебе лекции у меня сейчас просто нет
времени. Слушай главное. Докиан дал тебе карт–бланш на подбор офицеров в штаб
группы флотов «Центр». Это соединение — совершенно новое, поэтому людей ты
будешь себе подбирать с нуля — широкие возможности… Так вот, я хочу, чтобы на
должность начальника отдела разведки твоего штаба ты назначил того человека,
которого я сейчас тебе назову. Не позже чем завтра он сам на тебя выйдет с
рапортом… Это надежный человек. Очень надежный. Он тебе щитом послужит — закроет
от всех ударов со стороны своих, чтобы ты мог в свое удовольствие заниматься
только войной. Вот его имя, — Терентий достал из кармана визитную карточку, на
обороте которой было что–то написано. — Понял меня? Сделаешь?



— Сделаю, — сказал Андроник. — Дядя Терентий, извини, но… ты не преувеличиваешь?



Терентий Мильтиад улыбнулся почти нежно.



— Можешь считать меня старым маразматиком. Пожалуйста. Только просьбу выполни.
Этот человек — прекрасный профессионал, гарантирую. Никаких проблем у тебя с ним
не будет. Он один будет знать, что на самом деле его основная задача — прикрыть
тебе спину. Если понадобится, он умрет сам, но тебя из–под удара выведет. У него
приказ такой.



— Фантастика, — сказал Андроник. — От кого он мог получить такой приказ?..



— От меня, — сказал Терентий.




ГЛАВА 3 ПУТЬ ВОРОНА

База Пандемос, несомненно, была одним из самых выдающихся инженерных творений
последнего века. Конструкция размером с небольшой астероид, составленная из
псевдометаллических труб, ветвящихся, пересекающихся, украшенных округлыми
варикозными расширениями, уходящих куда–то в глубину… Если бы не характерный
блеск, это напоминало бы кровеносную систему чудовищного шарообразного
животного. Впрочем, в оптическом диапазоне люди видели свою базу снаружи очень
редко, а на экранах блеск обычно отключали. Жилые объемы базы в норме вмещали
около шести тысяч человек: наблюдатели, штабисты, механики, оружейники,
астрографы, энергетики, всевозможный обслуживающий персонал, и на самый крайний
случай — пехотинцы. Но это было не все. База Пандемос вращалась в качестве
искусственного спутника вокруг планеты — безжизненной планеты земного типа, с
двумя скалистыми континентами и полностью покрытым километровым слоем льда
водным океаном. На этой планете — она называлась Таларктос, в честь какого–то
земного зверя — находились космодромы, ангары, временные жилые комплексы. При
необходимости здесь могло разместиться до десятка флотов. Главная оборонительная
мощь, конечно, была сосредоточена все–таки непосредственно на Пандемосе:
двенадцать гразеров небывалого даже на суперлинкорах калибра, перекрывающих
конусами поражения полный телесный угол, и генератор силового поля, самый мощный
в известной части Вселенной, способный мгновенно опоясать станцию парой
тороидальных обручей напряженности; защищаемый объект располагался между ними,
будто в центре перекрещенных велосипедных камер; это требовало чудовищной
энергии, но и защиту давало почти абсолютную. Планета Таларктос так защищена не
была, но считалось, что пушки крепости–спутника прикрывают ее достаточно
надежно. Весь этот комплекс вращался по практически круговой орбите вокруг
Фламмариона — звезды спектрального класса M, красного гиганта, в системе
которого Таларктос был пятой планетой.



Долгое время Пандемос считался просто восточным форпостом Византийской империи,
крепостью, построенной «на всякий случай». Война двух империй все изменила.
Система Фламмариона оказалась в самом узле расходящегося пучка трасс, идущих
буквально ко всем секторам Восточного фронта; если посмотреть на карту, это
видно даже в плоской проекции. Здесь образовались огромные, постоянно
расходуемые и постоянно же пополняемые запасы всех видов топлива и сырья,
боеприпасов, провизии; отсюда отправлялись во все стороны света ударные
соединения. Флот, недавно так неудачно сходивший к Варуне, тоже стартовал отсюда
— и вернулся сюда же.



Начальник этого злополучного флота Андроник Вардан, ныне — вице–адмирал и
командующий группой флотов «Центр», находился сейчас в самых недрах Пандемоса.
Он сидел в большом зале оперативного отдела, который младшие офицеры почему–то
называли «забоем», и мрачно смотрел в монитор. Линейный крейсер «Райнхард Шеер»
задерживался, и с этим пока ничего нельзя было сделать. Только что закончившиеся
учения в реальном пространстве пришлось проводить без него. Конечно, никогда не
бывает все идеально… Не везет. Просто не везет… Андроник сам прекрасно понимал,
что так говорить несправедливо. Грешно. В конце концов, то, что он уцелел при
Варуне — уже чудо. Хорошо кем–то спланированное чудо… да… Он оторвался от
монитора и посмотрел на стоявшего рядом старшего лейтенанта.



— Спасибо, лейтенант. Передайте контр–адмиралу Эрлиху мою благодарность: его
транспортный флот маневрировал отлично. — Андроник тряхнул головой: глаза устали
от сорокаминутного слежения за трассами мелких изображений на мониторе. Что ж,
это и есть штабная работа… — Спасибо, — повторил он.



Старший лейтенант из оперативного отдела молча кивнул. Светловолосый крепыш с
малоподвижным лицом, отличный специалист, способный разобраться в путанице
многомерных расчетов за долю секунды; Андроник попытался вспомнить, как его
зовут, и не смог. Плохо. Усталость…



Нельзя сейчас уставать. Сейчас, когда все только начинается.



Он боялся представлять себе весь объем происходящего. Девять линкоров, шесть
новейших линейных крейсеров… ну, пока пять, если не считать «Шеера», который
вроде бы прибудет вот–вот… Но это ведь не все. Ударные корабли — это хорошо, но
это только острие копья. А есть еще длинное древко. Транспортники для людей, для
наземных машин, для топлива, для бытовых запасов; пространственные ремонтные
мастерские, заправочные станции, госпитали разных специализаций; множество
автономных и эскортных боевых кораблей — крейсера, тральщики, дестроеры,
галеоты, фрегаты; энергетические корабли, корабли связи, инженерные корабли для
наземных работ, буксируемые искусственные спутники… Целая жизнь уйдет на то,
чтобы хотя бы научиться разбираться во всех этих моделях и профилях. Современная
война сверхтехнологична: тыловых специалистов на ней больше, чем оперативников,
и вообще больше, чем любых воинов. Впрочем, все это верно только для войны в
космосе. Не на планетах.



Андроник кивком отпустил старшего лейтенанта (тот сразу уткнулся в соседний
монитор) и повернулся в вертящемся кресле, собираясь встать.



И наткнулся взглядом на Георгия Навпактоса, явно только что вошедшего,
улыбающегося.



Встретившись глазами с начальником, Георгий, как положено, вскинул правую руку в
имперском салюте — но улыбка с его лица не сошла.



— «Шеер» подошел, — сказал он.



…Они стояли на выдвижном наблюдательном мостике корабля управления и связи
«Микеланджело де Караваджо». Прозрачная полусфера с искусственной гравитацией,
накрывающая площадку для людей. И — огромная пустота вокруг…



Ни на линкорах, ни на крейсерах таких мостиков не было, и даже на кораблях связи
ими пользовались на самом деле редко. В этом просто не возникало нужды: вся
информация, нужная для дела, все равно поступала внутрь кораблей в квантовом
виде. Но сейчас Андроник настоял на том, чтобы воспользоваться редкой
привилегией, доступной в космосе только высшим командирам: взглянуть на корабли
своими глазами.



Некоторые из них сейчас виднелись как движущиеся звездочки. Таких было мало:
учения закончились, и большая часть кораблей уже ошвартовалась в стационарных
шлюзах. Их команды отдыхали. Левую часть поля зрения занимал Таларктос —
огромный туманный шар с венцом магнитных переливов вокруг ближайшего полюса;
колоссальные дозы электромагнитных волн, исходившие от расположенной рядом базы
флота, постоянно создавали на планете полярные сияния. Сама база Пандемос отсюда
видна не была. Но «Шеер» шел прямо к ней. Андроник распорядился подвесить
«Караваджо» как раз на его пути — чтобы полюбоваться.



Вот он, «Шеер». Идет довольно быстро, пересекает черное небо примерно так, как
на планете реактивный самолет мог бы пересекать небо голубое, но только,
разумеется, без всякого следа за кормой; и никаких позиционных огней, вообще
никаких наружных сигналов — кораблю галактического класса они просто не нужны; а
скорость его сейчас ох как далека от галактической, иначе он не брался бы
никакими оптическими системами, не исключая и тех примитивных линзовых
анализаторов, которые сидят во впадинах черепа у теплокровных существ вроде нас…
Корпус у «Шеера» матово–черный, почти совсем не отражающий — для
пространственных боевых кораблей это стандарт; а вот компоновка у него,
наоборот, очень необычная — сразу за вздутием носовой батареи корпус сужается в
стебель; Андроник думает, что формой этот линейный крейсер напоминает старинный
шестиствольный револьвер, только с прямой и очень длинной рукоятью. Впрочем,
такой корабль он видит не впервые. Пять линейных крейсеров той же серии уже
пришли и уже стоят на приколах у базы: «Альфред фон Тирпиц», «Максимилиан фон
Шпее», «Вильгельм Сушон», «Франц фон Хиппер» и «Вильгельм фон Ланс». «Райнхард
Шеер» — шестой, последний. Теперь эскадра полностью сформирована, и, значит…



Вспыхнувший экран. Да, он ведь просил связи.



— Докладывает фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау, — говорит темноволосый
человек с очень правильными чертами бледного лица. — Ваше могущество, линейный
крейсер «Райнхард Шеер» под моим командованием…



Андроник прерывает его жестом.



— Давайте, когда не в бою — без чинов. Я рад вас видеть, капитан Рейхенау.
Кстати, познакомьтесь с капитаном Навпактосом, моим начальником штаба, —
Андроник поводит рукой, Георгий делает полшага вперед. Два капитана кивают друг
другу.



И их адмирал, наблюдающий за этой сценой, чувствует облегчение.



Наконец–то начнем…



— Можем начинать, — сказал начальник штаба вице–адмирала Ангела Григорий
Акрополит.



Тиберий Ангел кивнул, полузакрыв глаза. Сумасшедшая работа осталась почти
позади. Планета Ундина, на которую сейчас базировалась готовящаяся к удару
группа флотов «Юг», была заполнена кораблями и людьми вчетверо против штатной
емкости. На ее единственном пригодном хоть для какого–то освоения куске суши
разместилось уже несколько сотен тысяч человек, подчиненных только ему, адмиралу
Ангелу. Пейзаж здесь был для жителей терраподобных миров непривычен: континентов
как таковых не существовало вообще, вместо них почти на треть планеты
простирались очень мелкие — кое–где по щиколотку — отлично прогретые окраинные
моря, из которых торчали высокие гранитные плато; самое большое из таких плато
было размером, наверное, с остров Ньюфаундленд — именно на нем группа флотов в
основном и размещалась. Корабли стояли на равнине, которую даже и пустыней–то не
поворачивался язык назвать: потрескавшийся разноцветный камень, местами поросший
ржавой накипью каких–то не то лишайников, не то водорослей, а местами и просто
голый. Купаться здесь было нельзя по причине отсутствия береговой линии: плато,
на котором жили люди, возносилось над поверхностью океана метров на четыреста,
причем стена его была повсюду отвесной. Впрочем, в здешний океан людей и не
тянуло: даже с высоты в сотни метров было видно, что вода в нем мутная и
какая–то грязная. Все это великолепие освещалось местным темно–оранжевым
солнцем. Мрачная, почти бесполезная планета, но — очень удачно расположенная;
флот, размещенный на Ундине, мог при желании полностью контролировать южную
часть фронтового пространства, и до архипелага Неймана отсюда было всего
несколько часов пути. Граница…



Тиберий Ангел и Григорий Акрополит находились в наземном сооружении, а именно в
прозрачном штабном «пузыре». Отсюда были видны черные корпуса линкоров и закат:
пылающий, резкий, оставляющий длинные тени. Неуютная планета, что и говорить.



Тиберий Ангел повернул голову.



— Отдохни, — посоветовал он. — Сколько не спишь уже? Ты мне живой нужен и не
свихнувшийся. Все нормально. Я твою логистику проверил, все загружено, всего
хватает. То есть я, конечно, в твои дела не лезу, я оперативник… Но серьезно
говорю: отдохни. Верхнее чутье мне говорит, что в порядке все у тебя.



Контр–адмирал Григорий Акрополит сухо улыбнулся.



— Попробую последовать твоему совету. Завтра же.



Ангел фыркнул.



— Всегда так. Мне что — приказом по группе флотов тебя спать загонять?..



— Не ворчи, стратег. Где б ты был, если бы не моя тыловая мелочность? Работа у
нас — хуже вышивания, сам знаешь… И кстати. Ты сам–то когда отдыхал?



— Мне не нужно, ты же знаешь.



Акрополит поджал губы и не ответил. Он был старше Ангела лет на пятнадцать — то
есть ему было сейчас за сорок. Сдержанный, скучноватый, никогда не хватавший с
неба звезд, но побеждавший всех настойчивостью и аккуратностью — типичный
дотошный службист. Штабная крыса. Ангел никогда бы не поставил его командовать
соединением, но как начальнику штаба доверял ему всецело. Они встретились три
года назад, когда Ангел пребывал в опале, а его штаб — в лучшем случае в мечтах;
тем не менее, едва поговорив с Акрополитом, Тиберий уже решил, что на роль
«надежного второго» будет впоследствии необходим именно этот человек, и
действительно предложил ему назначение, как только дошло до дела.



— Меня беспокоит наземная часть операции, — угрюмо сказал Акрополит.



— Меня тоже, — сказал Ангел. — К сожалению, я не могу тебя ничем порадовать.
Корпус Циннемана остается с группой флотов «Центр», на Пандемосе. Нам из него не
дадут ни одного взвода.



Акрополит возвел глаза к оранжевому небу.



— Извини, — сказал он. — Твои связи… на Антиохии, на Ираклии… Они не помогают?



Ангел вздохнул.



— Не преувеличивай. Не такие уж у меня мощные там связи — это во–первых. А
во–вторых, их еще надо успеть привести в действие. Я — не успеваю. Допустим, я
поговорю с кем–то и добьюсь поддержки… пока они там продавят вопрос в
Адмиралтействе… если продавят… пока сюда к нам придет положительный ответ, пока
пройдет передислокация — а это еще та заморочка, ты лучше меня знаешь… Думаешь,
нам кто–то позволит отложить операцию? Нет. Григорий, ты понимаешь не хуже меня:
все уже решено.



Григорий Акрополит сел и провел рукой по лицу. Теперь стало наконец видно, как
он устал. Живая тень.



— Я понимаю, — сказал он. — Я понимаю, что в Адмиралтействе поставили все на
группу «Центр», и император это одобрил. Нам выделены наземные силы по
остаточному принципу. Тиберий, ты ведь знаешь, что это значит? В лучшем случае
нам придется одни и те же войска перебрасывать с планеты на планету, с одной
захваченной системы на другую — оперативный план «Льеж», ты его сам вчера
подписывал… (Ангел кивнул.) Для этой цели, специально, придется создать
отдельный транспортный флот… причем виртуальный, с постоянно меняющимся составом
— иначе кораблей не хватит… Ладно. Мы это проработали. Хотя даже это — безумие,
я тебе скажу честно. Все идет на пределе. Малейший сбой… Тиберий, ты понимаешь,
что случится при малейшем сбое?



Ангел медленно повернулся и посмотрел, словно изучая собеседника.



Акрополиту стало неуютно.



— …Понимаю. Если сопротивление на какой–то из планет сорвет график твоего плана
«Льеж», нам придется ввести в действие небесные силы. Подвесить над планетой
линкоры и выжечь очаги сопротивления лучами их орудий. Это будет неизбежно,
потому что иначе у нас вообще ничего не получится. И я окончательно заработаю
славу палача, — Тиберий усмехнулся. — Ты ведь это имел в виду?



— Да, — сказал Акрополит, поколебавшись.



Тиберий улыбнулся ему. Широко и тепло.



Слов было не надо.



Еще сутки… Еще двое суток, самое большое — и придется выступать. Группа флотов
«Юг» атакует одну из двух окраинных планет архипелага Неймана — или Фейсалабад,
или Порт—Стентон; то, что их две, позволит варьировать вектор наступления, и это
прекрасно; лучше, если даже мы сами до последнего момента не будем знать — какую
цель накроем первой… А вот потом начнется то, чего сейчас в штабе так боятся и о
чем стараются не думать. Неизбежно начнется. Архипелаг Неймана — это несколько
десятков звездных систем со сложнейшей сеткой путей сообщения между ними; у
Гондваны здесь нет единого ударного кулака, но есть множество небольших флотских
группировок, сквозь которые нам придется прорубаться, как садовнику сквозь
заросли крапивы. Кидаясь на одну систему за другой, наша группа флотов «Юг»
неизбежно начнет распыляться и увязать. А Гондвана к тому времени наверняка
подтянет корабли из метрополии, так что все станет совсем сложно. И вот тогда
Вардан — сволочь, марионетка, ничтожество, перчатка на руке старого подлеца
Докиана… когда мы тут как следует застрянем, его группа флотов «Центр» совершит
внезапный (для противника) бросок вперед и захватит Токугаву. И ему это удастся,
хоть он и бездарь, потому что к тому моменту во всей Галактике не будет силы,
способной ему помешать…



Два адмирала смотрели на закат, думая об одном и том же.



— Тиберий…



Ангел внимательно посмотрел на собеседника. У Григория Акрополита запали щеки.
Он явно на что–то решался.



— Слушаю тебя, — сказал Ангел мягко.



— Скажи честно: ты уверен в успехе?



— Я уверен, что Архипелаг мы займем. Это вопрос времени. По моим оценкам —
месяца за полтора, если не будем нигде задерживаться.



Акрополит неопределенно кивнул. Об уникальных расчетных и тактических
способностях Ангела он знал, пожалуй, больше всех. Он знал, откуда берутся слухи
на эту тему. А слухи были разные — это он знал тоже. Говорили, что Ангел
способен в уме мгновенно делать геометрические расчеты в 11–мерном пространстве.
Говорили, что у него в голове встроенный квантовый ординатор. Говорили, что он
никогда не спит. Говорили, что он продал душу дьяволу. Последняя выдумка была
тем более нелепа, что теистом–верующим Ангел никогда не был… хотя кто там знает,
какие души больше любит дьявол?..



— Тиберий… Если все–таки с Архипелагом мы что–то не учли? У тебя есть запасной
план?



— Запасной? — Ангел сделал вид, что удивился. — Нет. То есть у меня всегда
больше одного плана, ты знаешь. Но с Архипелагом ситуация однозначная. Все
деревья решений сходятся на том, что через несколько недель мы его занимаем:
минимум через полтора, максимум через два с половиной месяца. Тебя что–то
беспокоит?



— Нет… Пожалуй, нет.



Акрополит встал и подошел вплотную к прозрачной оболочке купола. Солнце уже
село. По дальнему морю пролегла черная полоса. Он долго смотрел туда.



Но сказано больше ничего не было.



Три часа ночи. Разумеется, часы здесь идут по времени центрального часового
пояса планеты Антиохия, по которому живет весь византийский космический флот; уж
лучше так, чем переводить их в каждой новой звездной системе — тем более что
крупные корабли космофлота, как правило, на планеты не садятся. Ундина —
исключение, и только потому, что здесь очень пустынная местность. Впрочем, из
каюты, в которой сейчас находится Тиберий Ангел, никакой местности не видно
вообще; эта каюта — на глубине трех этажей, в субгрунтовом комплексе, и похожа
она больше всего на железнодорожное купе, только без окна; лежа на откидной
койке, Тиберий как раз и вспоминает сейчас поезд Теофания — Каракка: есть такой
экспресс, идущий на Антиохии вдоль береговой линии Срединного моря, в котором
ему пришлось однажды прокатиться… На пути к Каракке железная дорога проходила по
перекинутому через залив огромному арочному мосту — мост святого Ворона, так его
почему–то называли; поезд несся, будто по воздуху, пробитый насквозь лучами
солнца, между золотисто–голубым небом и таким же морем… Тиберий не помнил, когда
и где еще ему было так светло — в буквальном смысле, физическом… А в Каракке он
встретился с Торвальдсеном. Да, именно там.



Это было девять лет назад. Тиберий тогда получил звание лейтенанта и отпуск — а
где проводить отпуск, если не на Антиохии, у моря? Особенно человеку, которого
никто не ждет на родине… В пути он думал о многом — например, о том, что,
поступив в космический коллегиум по так называемой императорской программе, он
определил свою судьбу на ближайшие, как минимум, сорок лет. Не поторопился ли?..
Согласно имперским законам, отставка космическим офицерам в возрасте до
шестидесяти предоставлялась только по полной инвалидности; гражданская служба
была для них закрыта. М-да, если и поспешил, то ходу назад уже нет… Была ночь.
Тиберий сидел в кафе на тридцатом этаже гостиницы «Телец», любовался на корабли
в заливе и пил какой–то коктейль, красный, чуть ли не флюоресцирующий. Черный
залив выглядел совсем как отражение черного неба: здесь — огни множества
атомоходов и яхт, там — звезды… Нет, ему не нравилась выбранная судьба. Решение
поступать в космический коллегиум было вынужденным — на что–то другое после
гибели отца просто не нашлось бы средств. И, принимая это решение, он знал, что
пути назад не будет. Но сейчас… Здесь… В шумной Каракке, где огромный порт,
храмы десятков богов, и вообще… этот город жил круглые сутки, жил весело и
разнообразно — какие только лица тут не мелькали… да-а… Одиночество. Тиберий
никогда не чувствовал себя таким одиноким, как в этом шумном городе, в этой
толпе. Миллионы возможностей, проходящих мимо, отрезанных навсегда. Заурядный
космический младший офицер… На секунду ему захотелось пробить прозрачную стену
тридцатого этажа и рвануться туда, вниз, к воде и воздуху, чтобы хоть в полете
почувствовать себя живым.



Вот тогда–то и появился Торвальдсен. Тиберий так и не понял, откуда он взялся.
Соткался из пересечения лучей прожекторов, из табачного дыма?.. Так или иначе,
когда Торвальдсен подсел к Тиберию за столик, он был уже вполне настоящим,
осязательным. Квадратная плотная фигура, белесые волосы, почти безгубый рот.
Варвар из–за северных морей — правда, очень хорошо одетый варвар: его серый
костюм в мелкую клетку Тиберий сразу определил как весьма дорогой. Вместо
галстука у него была маленькая черная роза.



— Лейтенант Ангел, если не ошибаюсь?



Тиберий медленно кивнул. Вспоминая потом этот эпизод, он пришел к выводу, что
если сделал там ошибку, то всего одну. Ровно одну: когда вступил в разговор.
Если бы он сразу пересел за другой столик… Но он не пересел, и все двинулось
своим чередом.



— …Откуда вы меня знаете? И вообще, могу ли я узнать, с кем говорю?



Человек напротив чуть–чуть улыбнулся и выложил на стол визитную карточку.
Несколько секунд Тиберий ее изучал.



— Научный центр при имперском министерстве флота… Мало что говорит, знаете ли.



Собеседник на миг закрыл глаза. Веки у него были красноватые, почти без ресниц.



— Я вас понимаю, — сказал он. — Подобные вывески — они всегда настораживают.
Эдакая крыша для чего угодно, защищенная секретностью. У вас ведь примерно такие
мысли, да?



Тиберий кивнул. Игра в открытость — на это он тогда легко покупался.



Торвальдсен кивком поблагодарил официанта за принесенный кофе.



— Должен сказать, что вы угадали. Наша контора — в самом деле довольно–таки
темная. О многих наших работах не знают даже на Ираклии. И вообще — очень мало
кто знает. Правда, я сам не ученый. Так, организатор…



Он отпил кофе. Возникла пауза, явно поощряющая собеседника к вопросам.



Поиграем, решил Тиберий.



— …Так чем я вас заинтересовал? Сколько себя помню, ни к какой науке я никогда
не имел отношения. У меня даже по технике балл не высший.



Торвальдсен прищурился.



— А по тактике?



Тиберий отпил своего коктейля.



— С тактикой у меня неплохо, — сказал он.



(…Вот здесь, наверное, и надо было прервать разговор… Последняя возможность.
Упустил. Упустил…)



— Вы можете мне помочь, — сказал Торвальдсен.



Тиберий, кажется, вопросительно поднял брови. Он ждал другого. Если бы ему
сейчас предложили помощь — он бы, наверное, насторожился. Но почему не послушать
человека, который о помощи просит ?..



— Я слушаю вас, — сказал он.



— Правильно делаете, — сказал Торвальдсен. — Не знаю, заинтересую ли я вас, но…
Я буду циничен. Есть некая программа, для которой нужны, попросту говоря,
подопытные экземпляры. Вот эту роль я вам и хочу предложить. Разрешите вопрос не
по теме?



— Да?



— Задумывались ли вы о военной карьере до того, как у вас погиб отец?



Тиберий почувствовал легкое головокружение. От коктейля… конечно, от коктейля…



— А по физиономии не хотите? — спросил он, стараясь все–таки держать себя в
рамках.



Торвальдсен иронически усмехнулся. Боги знают, как у него это получилось, при
его–то малоподвижной роже.



— Тиберий, вы имеете полное право меня ударить. Я даже не обижусь — не говоря
уже о том, что не буду никуда жаловаться. Только — разве это что–то изменит? Да,
я вторгаюсь в ваши личные обстоятельства. У меня такая работа. Но я ведь о
фактах говорю. Всего лишь о фактах… Я просто не знаю — думали ли вы о военной
карьере до того, как случилось то, что случилось. Подозреваю, что — нет. Я
неправ? Можете не отвечать… Так или иначе, то, что я знаю, дает мне основания
для некоего предположения. А именно — предположения, что вы сейчас жалеете о
своем вступлении во флот. Хотя, конечно, вы никому в этом не признаетесь… и,
может быть, даже боитесь признаться себе. Я понимаю, в шестнадцать лет, когда
решение принималось, вам это казалось выходом… А потом — где–нибудь, я полагаю,
курсе на втором–третьем — вы стали понимать, что выход–то был иллюзией, вы
попали в тупик. В соседнюю камеру, как говорил какой–то земной философ… Но
контракт уже был подписан, и бросить учебу было невозможно без большого
скандала, который бы обязательно имел последствия… И, кроме всего прочего, вы не
могли так подвести мать, — Торвальдсен внимательно посмотрел на лицо Тиберия. —
А неделю назад вы дали офицерскую присягу. И вот теперь — все. Теперь ваша жизнь
на ближайшие сорок лет расписана в деталях, и изменить нельзя ничего. Разве что
попадете где–нибудь под огонь… но этого я вам уж точно не желаю. Вы видели, как
выглядят офицеры, которым дают отставку по здоровью? Я — видел. Честно погибнуть
лучше… И вы, конечно, уже задумывались о том, какие у вас хотя бы здесь есть
перспективы. Что ж, они у вас неплохие. Но — не блестящие, вот в чем дело. Чтобы
выбиться в нашем флоте на адмиральскую должность, нужно или принадлежать к
высшему слою аристократии, или обладать какими–то совершенно уникальными
способностями, или, наконец, быть не моложе пятидесяти пяти лет — тогда могут
дать чин перед отставкой. Вы согласны ждать тридцать пять лет? Происхождение у
вас уважаемое, но все же среднее, такое не ценится. А уникальные способности —
как у вас с ними? Какая у вас оценка по тактике — шестьсот девяносто баллов из
семисот? Это хорошо, конечно… Но как вы думаете: сколько сейчас во флоте младших
офицеров примерно с такими же способностями, как у вас, и примерно с таким же
происхождением? Чуть выше, чуть ниже… учитывая обычную косность адмиралов, а
также возможность банального невезения. И что вас может ждать? Наиболее
вероятный вариант — должность командира легкого крейсера, годам к сорока. Ну,
или что–то подобного уровня. А на возможные вопли, что вы способны на большее,
вам ответят: наш флот потому и силен, что на нем отличными офицерами
укомплектованы не только «звездные» должности, но и невысокие… и это, кстати,
правда… Таким образом, вы получите свой корабль — какой–нибудь крейсер или
эсминец. Или баржу. Дальше лет в сорок пять станете фрегаттен–капитаном, потом,
по выслуге, капитаном цур люфт… ну, и чин контр–адмирала при отставке, если вам
очень повезет. Исправьте мои калькуляции, если я что–то сказал неверно. И
скажите: вас это устраивает?



…Дьявол, подумал Тиберий. Да, именно так он тогда и подумал: дьявол.



Что за предрассудки?..



— Вы можете мне что–то предложить?



— Да.



Так все и решилось.



— …Не очень много. Просто способности уникального тактика. Когда вы ведете бой,
вам надо маневрировать кораблем в пространстве, пусть даже просто в трехмерном…
да и сам корабль — это сложная система, не мне вам объяснять… И одновременно
надо видеть древо вариантов — а оно уж точно многомерно. Человек не может так
мыслить. Наш мозг формировался у наших предков, которые прыгали с дерева на
дерево. Три измерения. Всего лишь. Чтобы вести операции в современной войне,
нужно намного больше. Лично я считаю, что некоторые недоработки природы здесь не
грех и исправить.



— Будете вскрывать мне голову? — Тиберию удалось произнести это почти весело.



Торвальдсен улыбнулся.



— Не будем. У вас неправильные представления о современных методиках. Вообще,
все не так страшно… хотя и не сказать, что не страшно вовсе. Не буду ничего
скрывать. Образ жизни, например, у вас после этого прежним не останется…
Конечно, я открою вам все, что смогу, до того, как нужно будет решить
окончательно… тут все честно… Только вот… Вам некажется, что вы уже согласны?



Итак, ему предстояло стать ментатом.



Слово это Тиберий знал. Его придумал какой–то классик еще земной художественной
литературы, совершенно не имевший в виду, что обозначаемое этим словом явление
существует в реальности; точно так же гениальный Чапек придумал когда–то слово
«робот». Ментатом назывался человек, у которого в результате некой искусственной
обработки резко повысились логические и ассоциативные способности. Попросту
говоря — человек с патологическим интеллектом.



— Нет, череп мы вам вскрывать не будем, — повторил с улыбкой доктор Себастьян.
Доктор был быстр в движениях, кареглаз, обаятелен, и было ему лет тридцать. —
Понимаете, в чем дело: в нашем мозге есть зоны, обеспечивающие самые разные
функции. Есть зрительные зоны, есть тактильные, есть интегративные… слуховые,
обонятельные — много всего. Есть двигательные зоны, между прочим, это тоже очень
важно… Да вот, посмотрите, — доктор повел рукой в сторону распростертой на
огромном экране светящейся карты. — Разумеется, все эти многочисленные участки
связаны между собой. Мозг — это вообще единое целое. Но! Связи бывают разные.
Одно дело, когда две зоны связаны напрямую. Другое — когда только через цепочку
из промежуточных нейронов, захватывающую совсем другие сектора, с другими
функциями… а то вообще и через подкорку… Так вот, когда у нас появляется
возможность устроить между интересными нам зонами «короткое замыкание» —
мышление резко ускоряется. «Коротким замыканием» я называю передачу сигнала как
раз напрямую, через один нейрон… да. Конечно, такие нейроны надо вырастить — и
вот это мы научились делать. Вы же знаете, что нервные клетки не делятся? Так
вот, оказывается, что заставить их делиться все–таки можно. Есть способы. Если
направить на клетку очень узкий пучок излучения с определенными
характеристиками… тут надо подбирать и частоту, и амплитуду, и еще использовать
специальную установку, чтобы попасть в мишень — очень тонкая работа… Но, в
общем, мы можем таким способом не только заставить нервную клетку все–таки
поделиться, но и задать довольно точное направление — куда расти ее отростку.
Вот, теперь, собственно, вы знаете почти все, что может знать неспециалист…
Откроем окно?



Он сделал шаг и беззвучно отомкнул овальную раму.



Тиберий невольно подался всем телом туда, к океанскому воздуху.



Секретная база, на которую его привез Торвальдсен, находилась на южном побережье
Южного континента Антиохии. Край земли. Все здесь было как на Святой Елене,
маленьком острове. Брызги, ветер, мох, кривые сосны…



— Результат я обещаю, — сказал доктор Себастьян. — Вот чего я обещать не могу,
так это отсутствия последствий. Последствия будут. Вы говорили об этом? —
Себастьян повернулся к Торвальдсену.



— Вскользь, — Торвальдсен вынул трубку и стал набивать.



— Понятно… Значит… Знаете, что такое эпилепсия? — доктор Себастьян повернулся к
Тиберию.



— Слышал.



— Так вот, она вас ждет. Точнее, вы попадете по ней в группу риска. Есть,
разумеется, поддерживающие препараты, которые сведут этот риск к минимуму… но
без них — никак. Главное — бойтесь солнечного света. Это не значит, что дневной
образ жизни вам будет строго запрещен, но беречься будет необходимо:
перевозбуждение оптических полей может вызвать приступ чрезвычайно легко.
Хорошо, что у вас космическая специальность… Еще одно: вы не будете спать.



Тиберий вопросительно поднял брови.



— Ну, не совсем, — сказал Себастьян. — Но обычного ежесуточного сна у вас не
будет. После наших процедур в коре возникает очаг постоянно циркулирующего
возбуждения, который кое–где задевает подкорку и — через нее — ретикулярную
формацию… знаете, что это такое? ну и неважно. В общем, нормально вам не спать…
есть другие способы дать мозгу отдых, это мы обсудим… Ну, как? Не передумали?



— Нет, — сказал Тиберий.



Зачем он согласился?



Впрочем, страшного–то ничего не было. Уютная палата, совершенно безболезненные
процедуры, прогулки по берегу в свободное время — это не возбранялось. Только…



Сны. Да. Как раз тогда у него исчезли сны — навсегда.



И, наверное, исчезло что–то еще, чему он не знал названия.



Себастьян подгадал конец «терапии» к концу его лейтенантского отпуска. На
последнюю беседу Тиберий пришел, уже одетый в форму.



Конечно, Торвальдсен тоже был тут. Он вообще появлялся и исчезал мгновенно,
когда было нужно.



— Поздравляю, — сказал Торвальдсен. — Физически у вас все отлично, никаких
осложнений. Ну, а остальное — дело покажет. Вы еще не знаете, куда получили
назначение?



Тиберий помотал головой. Пакет с назначением, скорее всего, ждал его на главном
почтамте Теофании. Не позже чем послезавтра придется этот пакет получить и
открыть, но сейчас… Ему не хотелось спешить.



Торвальдсен, кажется, понял его настроение.



— Здесь хорошо, — сказал он. — Говорят, почти как на Старой Земле, разве что вот
птиц нету… Завтра пакетбот доставит вас в Неоптолемаиду, и оттуда — самолетом на
север. В Теофанию, да?



Тиберий медленно кивнул. Он уже привык к тому, что эти люди знают о нем чуть ли
не больше, чем он сам. Но — не настало ли время задать вопрос?..



— Господа… Я вам, конечно, благодарен, — он криво улыбнулся. — Но вам не
кажется, что пора открыть карты? Я понимаю, вы предъявили мне такие вводные,
что… — он закашлялся. — Вы знали, что я соглашусь. Но теперь–то — я в вашей
власти. Вы не считаете, что пора уже сказать мне главное?



Торвальдсен и доктор Себастьян обменялись быстрыми взглядами.



— Вы мыслите шаблонами, — сказал Торвальдсен. — Вы, видимо, решили, что за нами
стоит некий центр власти, который подготовил вас на свои средства и теперь
намерен использовать в своих целях… и что вам теперь придется чем–то
расплачиваться за ресурсы, которые в вас вложили. Вы рассуждаете в рамках земной
поговорки: «бесплатный сыр бывает только в мышеловках», — Торвальдсен улыбнулся.
— Но мы — не на Земле. Ментату пора отвыкать от провинциализма в мышлении,
извините, что я вас поучаю… Вы ведь меня поняли?



— Да. Ваши покровители… те, кто поддерживает эту базу — не хотите говорить мне
их имен, не надо… они хотят меня использовать, предоставив мне свободу.
Выстроить такое древо решений, чтобы любое мое действие могло обернуться им на
пользу. Основа стратегии — не выбор единственного пути, ведущего к победе, а
создание таких условий, чтобы все пути вели к ней… Тогда не говорить мне ничего
— даже логичнее. У меня останется полное сознание того, что я действую только по
своей воле…



— И это будет действительно так, — мягко сказал Торвальдсен. — Ваш анализ
неплох. Действительно, никаких приказов вам никто отдавать не будет. Делайте
карьеру, выбирайте какие хотите назначения, одерживайте победы… на здоровье.
Единственное, что… — Торвальдсен сунул руку во внутренний карман пиджака и
вытащил золотистую карточку. — Это номер телефона в городе Аполлония. Выйти на
него вы можете откуда угодно, хоть с борта корабля — с гарантией, что разговор
будет непрослушиваемым. Время суток и прочее значения не имеет, вам ответят
всегда. Заметьте, это ни к чему вас не обязывает. Может быть, вы никогда в жизни
туда не позвоните — тем лучше. Но если вам потребуется помощь… я не знаю, какая.
Любая. Тогда вы наберете этот номер и скажете: «Говорит Ворон». И изложите
ситуацию. Что–то не так?



— Нет… — Тиберий унял сердцебиение. — Все хорошо. Но почему Ворон–то?



Торвальдсен пожал плечами.



— Не знаю. Нужен же был какой–то код… Считайте, что это в честь места, где мы с
вами впервые встретились, — он ухмыльнулся.



Тиберий промолчал. Огромное окно было у его собеседников за спиной, и там как
раз сейчас прокатилось по сизой глади что–то белое.



Доктор Себастьян тоже это заметил — боковым зрением, надо полагать.



— А вот и ваш кораблик, — сказал он. — Торопиться не надо, у вас есть еще
несколько часов. Мы вряд ли еще увидимся, так что… Спасибо вам — за смелость.
Уверен, что у вас все будет хорошо.



— Спасибо, — сказал Тиберий искренне.



Искусство разведки, сопутствующее любой войне, преобразилось в галактическую эру
достаточно существенно. Основным направлением работы теперь стала разведка
дистанционная, а основным средством — беспилотный корабль–зонд. Такой зонд
приближался к заданной звездной системе, сканировал местное пространство,
регистрируя все долетающие до него комбинации электромагнитных возмущений, а
потом выходил в точку, откуда мог передать информацию импульсным лучом на свою
базу; в удачном случае это могло дать очень полную картину, вплоть до
расположения отдельных вражеских кораблей. Зондов было много, их сбивали, но
сколько–то из них всегда прорывалось… Основным занятием отделов разведки
космических флотов, собственно, и являлся анализ информации, получаемой от таких
зондов. Что касается агентурной разведки, то она в условиях Пространства
считалась почти неосуществимой — не потому, что так уж трудно было подготовить и
заслать в нужное место нужного человека (эта задача как раз вполне решалась), а
потому, что было совершенно невозможно обеспечить с ним потом регулярную связь.
Во–первых, доступ к электромагнитным передатчикам на всех объектах космических
флотов имели только офицеры. Во–вторых (и что гораздо важнее), эти передатчики
работали на маленьких расстояниях — чаще всего в пределах одной звездной
системы; для более дальних сообщений применялась или посылка идущих со
сверхсветовой скоростью курьерских ботов, или имевшиеся только на флагманских
кораблях гравитационные передатчики Шуле, действие которых было основано на
флюктуациях четырехмерной метрики и от расстояния вообще не зависело; ни то, ни
другое шпионам, как правило, доступно не было. Ни для византийских, ни для
гондванских штабистов не было проблемой отправить перевербованного человека на
ту сторону — например, при обмене пленными; но зачем посылать агента, от
которого все равно будет невозможно вовремя получать донесения? В свою очередь,
это обусловило почти полную ненужность в Пространстве контрразведки — ей там
было просто некого ловить. При штабах космических флотов были разведывательные
отделы, но контрразведывательных не было.



Правда, была еще теория «подземного червя», которую впервые предложил адмирал
Август—Иоганн Шефтель по прозвищу Барбабьянка, чудаковатый стратег из
севастиопольской космической академии. На самом деле адмирал употребил редкое
слово «werworm» — «червь–оборотень», образ, взятый вроде бы из каких–то
германских мифологий Старой Земли; для чудовища, существование которого
предсказывалось адмиральской теорией, такое название вполне подходило.
Представьте себе полностью «спящего» агента, который не добывает никакой
информации, не выходит ни с кем на связь… вообще не делает, даже скрытно, ничего
не соответствующего норме, предусмотренной легендой. И так — десятилетиями.
Контрразведка никогда не сможет раскрыть такого агента, если он «чисто» внедрен.
Между тем за 15–20 лет такой агент, если он хорошо выполняет свои прямые
служебные обязанности, вполне может дослужиться до высоких чинов — даже до
генеральских… А потом, когда что–то случится, он получит сигнал. В виде одного
короткого сообщения, по открытой связи — этому воспрепятствовать не сможет
никто. В конце концов, можно просто зажечь в нужной точке небосвода временное
светило, чтобы агент его увидел. И вот тогда агент начнет действовать. Как
проснувшийся вирус. Как взрыв… Он пожертвует собой, но вред, который он успеет
нанести, может быть громаден. Вплоть до стратегического перелома в войне,
говорил Барбабьянка…



Никто не знал, существуют ли такие агенты в действительности. Может,
когда–нибудь раньше, на Земле? Кто знает?.. Правда, Земля маленькая, там связь с
любым агентом всегда была хоть как–то все–таки возможна…



— Нет, — сказал корветтен–капитан Маевский. — Я отследил всю информационную
цепочку… в тех пределах, в каких мне позволяет секретность. Информация о
движении вашей эскадры к Варуне не могла протечь. Вернее, могла, но только из
центра.



Андроник Вардан и Георгий Навпактос переглянулись. Разговор шел в адмиральском
зале заседаний: овальный стол, золоченые кресла, экран на полстены. Кроме
Андроника и Георгия, здесь сейчас был только один человек: Антон Маевский.
Начальник разведки группы флотов «Центр». Тот самый, кого рекомендовал Андронику
Терентий Мильтиад в памятном разговоре на речном трамвае. Три недели прошло с
того разговора, а кажется, что — несколько лет уже…



— Поясните, — сказал Андроник. — Из центра — это откуда? Вы допускаете
присутствие вражеских агентов… на Антиохии? В главном штабе?



Маевский пожал узкими плечами.



— Я этого не говорил. Предположение об утечке принадлежит вам. Я только оцениваю
вероятности.



Андроник и Георгий переглянулись.



— Ну, а как вы лично считаете? Была утечка?



— Не убежден, — сказал Маевский. — Информация, на основании которой вас
разгромили, могла быть получена с помощью обычных зондов. Это, правда, означает,
что ваш оппонент должен был разработать ответный план за очень короткое время.
Чрезвычайно короткое. Но так вполне могло быть, если у вас гениальный противник.



Андроник чуть не выругался. К этому человеку было нелегко привыкнуть.



— И что это за противник? Может быть, вы его знаете?.. — Георгий. Тоже проняло.



— Знаю. Это Виндзор Уайт, контр–адмирал. Ему тридцать два года, он уроженец
планеты Шакти, отличный математик, признанный специалист по штурманскому
искусству. Выглядит он вот так, — Маевский щелкнул личным планшетом. Андроник и
Георгий рванулись к нему, чуть не столкнувшись лбами.



Очень молодое лицо. И очень обаятельное. Шелковые волосы, мальчишеская улыбка.
Остатки полноты, придающей всему облику какую–то наивность. Наверное, в школе
этот парень был тихоней–отличником — а потом расцвел.



— Где он сейчас? — спросил Андроник.



— Пока не знаю, — Маевский сменил фотографию на следующую: Уайт, веселый, в
расстегнутом кителе, шел по берегу какого–то моря. — Мы будем пытаться это
выяснить.



Андроник и Георгий помолчали, разглядывая фотографию. Корветтен–капитан Маевский
всегда отвечал на вопросы точно, буквально, не смягчая выражений, и очень редко
что–то добавлял от себя. Представить его ведущим светскую беседу было
невозможно; Андроник подозревал, что дара невербальной коммуникации у него нет
вообще. У него был длинный нос, длинные рыжеватые волосы и серые глаза.
Определить его возраст на вид не удавалось: может быть, двадцать пять лет, а
может быть, и сорок.



— К лучшему… К лучшему даже, если он здесь, — сказал Георгий. Очень напряженно
сказал.



Андроник повернулся к нему.



— Ты боишься? За меня?



— Возможно… — Георгий опять зачем–то посмотрел на фотографию. — Не знаю. Называй
это интуицией, если хочешь. Или бредом… Может быть, мы столкнулись с чем–то
более… более серьезным. Не поражение в отдельном бою. Что–то больше.



Андроник только головой покачал. Интуиции Георгия он доверял, без вопросов. Но
как это могло сейчас повлиять на действия? Все уже решено… Он представил себе,
как дрейфуют сейчас в пространстве у станции шесть линейных крейсеров, названных
по именам кайзеровских адмиралов… Надо бы, кстати, на «Шеер» зайти, посмотреть…
познакомиться… У кого еще есть такая сила? Как называется человек, который, имея
такую силу, не сможет победить?.. И вдруг он толчком почувствовал усталость. В
отставку надо уходить после этой кампании, вот что. Серьезно. Раз это можно
сделать только указом императора — значит, попрошу императора. И будет дом… и
отец будет, и Ника… каждый день вместе с Никой, а не от случая к случаю… «Это
закончится? Когда–нибудь?» Да, обещал он себе. Закончится обязательно… потому
что есть вещи важнее, чем война. Например, дом. Например, любовь… Боги великие,
да кто бы сказал, за что мы вообще столько лет воюем?!



К счастью или к несчастью, вслух Андроник этот вопрос не произнес. А потому и не
получил ответа.




ГЛАВА 4 ГОНДВАНА

Караван был засечен еще ночью. Пролетавший над лесной равниной Экваториального
континента самолет–разведчик типа «козодой» отметил внизу длинное инфракрасное
пятно, медленно движущееся. Явный транспорт повстанцев. При первых лучах
рассвета с базы, расположенной на плоскогорье, взлетели три вертолета: два
«ястреба», каждый со взводом «бессмертных» на борту, и трехвинтовой «альбатрос»
— для груза.



Хавильдар–лейтенант Рао часто вспоминал потом этот день, разделивший его жизнь
пополам. Но утром он ничего такого не подозревал. Все было как обычно. Пехотинцы
его взвода сидели в брюхе вертолета вповалку, кое–кто спал. Иллюминаторов в
грузовом отсеке, конечно, не было. И не надо. Рао и так прекрасно знал, что там
внизу. Однообразное зеленое море, слабо волнующееся, пересеченное довольно
частыми прожилками рек… Нет, такими словами он ничего не формулировал. Просто
зрительный образ жил в голове. Не первая ведь операция. И даже не десятая.
Никакого адреналина. Привычная, нудная работа.



Потом «ястребы» повисли, «бессмертные» выгрузились, и начались действия на
местности. Караван брали в клещи с двух сторон: справа и слева — по взводу.
Хавильдар–лейтенанту Рао и его людям выпало быть слева. Вода доставала почти до
колен. Хорошо, что чешуйчатые стволы здешних деревьев — Рао так и не выучил их
названия — стояли тут не слишком часто, так что поддерживать связь в цепочке
было легко. Пехотинцы шагали с привычной осторожностью, никуда не спеша,
отшвыривая ногами бревна и куски коры — брызги радугой сверкали на солнце.
Бегемот, Паук, Амбал, Штоф, потом сам Рао, потом Кнут… и так до конца цепи, до
огромного Кашалота, несущего ручной 13–миллиметровый пулемет. Нормально.
Успеваем.



Караван был большой — не меньше тридцати здешних трехпалых мулов, да еще два
маленьких лесных слона в самом конце. И людишки, конечно. Интересно, что у них
во вьюках?..



Рао усмехнулся под решетчатой маской шлема. Он знал, что его подчиненных
интересуют в караване не вещи, а люди. Особенно ценных вещей у здешних нищих
повстанцев не бывало. А вот оставшийся живой материал мог обещать развлечения.
Вражеское население после боя становится собственностью победителей — так
записано в уставе «бессмертных». У офицеров, конечно, привилегии…



Кто–то закричал, и тут же над головой Рао прошла пуля: с ближайшего ствола упал
кусок коры, всколыхнув воду. Кнут погасил стрелка сразу, одиночным выстрелом —
тот упал лицом вниз в зеркальную черноту. Мужчина? Женщина? В данном случае —
никакой разницы. Рао даже пистолет доставать не стал. Стрельба в бою — дело
рядовых. Офицер должен вмешиваться только в крайних случаях.



Все, вот и встречная цепочка: знакомые фигуры с опущенными забралами.
Сомкнулись. Почти без стрельбы. Мелькнула седая женщина с ярко–голубыми глазами,
что–то на своем языке кричавшая — кулак Штофа сбил ее в грязь. Хлопнули два–три
выстрела, вычищая беспокойных. Тихий караван, однако. Охраны всего ничего.
Надеялись, что их прикроет лес, и действительно могли проскочить… но не
проскочили.



Рао задрал голову: в небе, на стометровой высоте, висели оба «ястреба», готовые
в любой момент опуститься. И «альбатрос» — еще выше, его было еле видно сквозь
изрезанные кроны.



Так, первичная сортировка. Поехали. Трудоспособных мужчин в караване нашлось
шестеро; командир второго взвода хавильдар–лейтенант Родригес отвел их под
охраной в сторону, посмотрел каждому в глаза, после чего приказал троих
пристрелить, а еще троих готовить к погрузке. Было четверо стариков — их
пристрелили сразу, даже не разглядывая. Все. Остальные — женщины.



Рао напомнил себе, что тут надо быть повнимательнее. Если добычу не делят строго
по уставу — возможны конфликты.



Все, однако, обошлось. Люди Рао и Родригеса без особых раздоров выяснили, кто
кому достается, и закрепили на пленных метки. Рао счел возможным поднять
забрало. Закурил. И вдруг обернулся.



Прямо у него за плечом стоял Кнут. Тоже, значит, наблюдал.



Рао несколько секунд смотрел в лицо Кнута, в его абсолютно пустые черные глаза.
Следовало сказать что–то поощрительное, но слов не находилось. Кнут никогда не
интересовался женщинами. И никакой другой живой добычей он не интересовался
тоже. Зато он очень хорошо умел убивать. Пожалуй, лучше, чем любой другой
рядовой у Рао во взводе. Среди «бессмертных» это кое–что значило.



— Командир! Смотри, что мы тебе нашли! — это кричал Кашалот. Он двигался всегда
бесшумно, несмотря на гигантские свои размеры — Рао его не заметил.



— Ну? — Рао сделал шаг.



Кашалот толкнул перед ним кого–то, одетого в клетчатую хламиду. Рао приподнял
бровь. Нет, шутить над ним ребята не будут. Не осмелятся. Значит… Он поднял за
плечи упавшее в грязь существо и всмотрелся.



Девушка. Совсем молодая. Кудрявые волосы, ясные глаза, довольно толстые губы…
ключицы торчат под тканью — они там все недоедают, в пещерах своих… Сколько ей
лет — шестнадцать? Меньше? Красивая ли она? Рао не знал. И плевать ему было на
эти книжные слова. Но он что–то чувствовал.



Она была… чистая. Как правильно сыгранная мелодия.



Он поднял глаза и увидел стоящих рядом ребят. На страшной, обожженной когда–то
напалмом роже Кашалота расплылась улыбка — прямо до ушей. И Бегемот улыбался. И
Штоф. И даже Паук.



Они были рады. По–настоящему. Рады за него, за Рао.



Он еще раз посмотрел на девушку. Соблазнительно, конечно. Правила этому не
препятствуют: можно притащить ее на Базу, где у офицеров как–никак отдельные
комнаты, и держать там на положении домашнего животного. Но вот что с ней делать
потом? На Базе привыкли, что биоматериал оборачивается быстро. На офицера,
который продержит у себя такой живой сувенир дольше двух–трех месяцев, сперва
начнут коситься, а потом и прямо прикажут: избавиться. Тогда будет два выхода:
или пристрелить ее самому, или подарить рядовым. И если, когда они наиграются,
она будет еще жива — ее, скорее всего, выкинут на побережье, где пасется трэш. И
она станет добычей уже трэша. Может, конечно, в итоге и выжить, но… но…



Рао отработанным, незаметным для постороннего человека движением вынул из кобуры
свой 6–миллиметровый «тайпан» и выстрелил девушке в голову.



Она осела, как сложившаяся бумажная коробка. Будто ждала этого.



— Все, — сказал Рао. — Завязываем с развлечениями. Где груз? Почему он не
собран? Я должен был пять минут назад сообщить о конце операции — сколько мне
еще ждать?..



Легкий крейсер «Шакунтала» совершал облет планеты Архелон по так называемой
сферической орбите. Работа была для экипажа совершенно неинтересной. Патруль.
Рутина. «Шакунтала» двигалась вокруг Архелона по кругу, плоскость которого при
каждом обороте чуть–чуть наклонялась: от полярной до экваториальной, и обратно.
В данный момент орбита была очень низкой: «под крылом» крейсера (смешное
выражение: какие там у галактического корабля крылья?..) распластался, как
черепаха, Экваториальный континент Архелона, по форме которого эта планета
когда–то и получила свое название.



Командир «Шакунталы», капитан третьего ранга Нараян ди Суза, повернул винт
увеличения оптического проектора, чтобы посмотреть на зыблющееся прямо под
кораблем зеленое море. Он устал от дозорной службы. Он уже полгода не был ни на
одной планете. Даже посмотреть сверху на землеподобный грунт — было и то
приятно.



Помощник Нараяна, капитан–лейтенант Эдвард Спангенберг, встал со штурманского
кресла и подошел к экрану.



— Что, вниз хочется? — Эдвард ухмыльнулся. — На рыбалку…



— На этой планете рыбалка та еще, — Нараян ухмыльнулся в ответ. — Разве что
крокодилов наловить захочешь…



— Нет здесь крокодилов, — Эдвард уселся в запасное кресло, стоящее рядом с
капитанским. — И ты неправ: на таких планетах рыбы как раз полно. Воды много,
понимаешь ли.



— Это да, — согласился Нараян, делая увеличение еще больше. Среди леса стали
хорошо видны вытянутые зеркала озер и речек. — И ведь живет же тут кто–то…



Эдвард фыркнул.



— Насчет «живет» — это преувеличение, — сказал он. — То есть «бессмертные» — то
здесь живут, конечно… если про них можно так сказать. Штаб нашего флота вот
живет, на Белом Драконе… А местные… Они не живут. Они умирают.



Нараян быстро посмотрел на Эдварда.



— Ты в базу входил, да? Поднимал по этой планете данные?



Эдвард улыбнулся одними губами.



— Это ведь не запрещено… Ты знаешь, что здесь вообще творится?



Нараян неохотно кивнул. Он знал. Правда, знал мало — и совсем не стремился
узнать больше.



Система, второй планетой которой был Архелон, находилась в западной части
архипелага Неймана. В спорной зоне. Космические силы Гондваны заняли ее тридцать
лет назад. К этому моменту планета была уже заселена — византийскими
колонистами, среди которых преобладали потомки разнообразных европейцев.
Обитаемым, по сути, являлся только Экваториальный континент, остальные были
покрыты или льдом, или сплошными пустынями. При гондванском вторжении часть
колонистов была сразу уничтожена, а часть обращена в трудовую фракцию, о которой
заботились меньше, чем о рабочем скоте; остальные ушли или в заболоченный лес,
или в пещеры, которыми были пронизаны основания здешних поднимавшихся среди леса
плоскогорий. Пощады им не давали. Указом императора Вичупаки планета Архелон
была объявлена военной зоной, и на ней разместился 4–й гвардейский корпус
тяжелой пехоты. «Бессмертные».



В чудовищных условиях непрерывной войны не пожелавшие покоряться колонисты
Архелона продолжали как–то жить в своих подземных городах. Им приходилось хуже,
чем охотничьей дичи — потому что дичь, по крайней мере, убивают без мучений. А
когда они пытались сопротивляться, все становилось еще страшнее.



И Нараян, и Эдвард знали кое–что о делах «бессмертных». И, если без шуток, они
оба молили Вишну, чтобы им никогда не пришлось спуститься на грунт этой планеты.



Между тем именно здесь, на острове Белый Дракон, находился еще и наземный штаб
группы космических флотов «Б»…



Запищал сигнал. Офицеры разом повернулись.



По тактическому дисплею шла красная линия. Она удлинялась, и рядом бежали цифры
координат, постоянно менявшиеся.



Эдвард чертыхнулся на языке, которого Нараян не понимал, и приник к экрану. Его
задачей сейчас было дать описание цели. Задачей Нараяна — проверить готовность
бортового оружия.



Долго ждать не пришлось.



— Корабль с характеристиками корвета, — доложил Эдвард. — Идет с запада, по
дуге. Снижает скорость, как будто готовится к финишу. — (Нараян кивнул — слово
«посадка» в космическом флоте не употреблялось.) — Ваши указания, господин
капитан третьего ранга?



— Это точно не наш?



— Точно. Все сигнатуры другие. Сбиваем?



Нараян ответил не сразу. Все вроде бы просто, но… Зачем этот корвет сюда
сунулся? Ведь понимал же, что засекут и собьют… Отвлекающая операция? Приманка?
Очень похоже… Ладно. Будем соблюдать устав — и смотреть в оба.



— Пускай ракеты!



— Есть пуск! — Эдвард, кажется, готов был нырнуть в экран, как фокстерьер в
нору. Нараян даже усмехнулся, на него глядя. Ну что, попали? Сейчас придет
реплика…



Есть. Около значка чужого корабля зажглась зеленая звездочка. Замелькали цифры:
параметры вероятного поражения.



Но все–таки он продолжал двигаться. Если ранен — то не смертельно.



Эдвард резко выдохнул. Красная линия на тактическом экране вдруг разветвилась!
Теперь в пространстве шли два чужих объекта: относительно массивный и совсем
маленький. Массивный — надо понимать, тот самый корвет — начал разворот по очень
крутой дуге, с явным намерением рвануть, пока еще цел, от Архелона подальше.
Вот, значит, зачем он так курс прокладывал… А маленький — что это, черт возьми?
катер? посадочная капсула? — что бы это ни было, оно шло…



Вниз.



Прямо на Архелон.



У Нараяна было не больше секунды, чтобы принять решение.



— Отставить атаку корвета! Гравилуч!



В движениях Эдварда ничего не изменилось, но Нараян знал, что приказ понят.
Сейчас, сейчас… еще секунды две–три… Вот она, чужая капсула. Падает. Мы ее
подцепим гравилучом и втянем на борт. И тогда посмотрим — что там за подарок.



Так бы все и произошло, если бы Архелон не вмешался в операцию. На высоте около
ста километров капсулу стали догонять продолговатые тела — зенитные ракеты,
понял Нараян с опозданием. Розетка разрыва. Еще одна. И еще. Было непонятно,
задета капсула или нет, но ее курс теперь стал непредсказуем. Эдвард еще пытался
что–то сделать, но Нараян знал: бесполезно. Она падала. Неизвестно куда, в самое
сердце проклятого Экваториального континента, в зеленое болото…



Все.



Нараян повернулся к проектору — задвигал винтами, накладывая рамку на район
падения чужака. Всмотрелся. И выругался так, что Эдвард, у которого санскрит не
был родным языком, удивленно вскинулся.



— Вертолеты, — объяснил Нараян сквозь зубы. — Вертолеты «бессмертных». Мы
напоролись как раз на их акцию… — он не сдержался и произнес длинную
санскритскую фразу, где упоминались сразу несколько богов в весьма необычном
контексте, не богословском, а скорее анатомическом. — Теперь они эту штуку и
подберут. Ну что за невезение…



Эдвард пожал плечами.



— Мы все равно не имеем права действовать на поверхности планеты. Бесполезно
сожалеть.



— М-да… — Нараяну было все–таки обидно. — Упустили… Что, интересно, у них там за
операция, в таких дебрях?



Эдвард пожал плечами еще раз.



— Это как раз понятно. Смотри, вот малое плоскогорье, а вот большое, — он вывел
на экран карту. — А вот район падения нашей штуки. Видишь, он как раз на прямой
линии между ближайшими точками одного плоскогорья и другого. А в пещерах под
плоскогорьями живут повстанцы, и вот по этому пути они наверняка гоняют
караваны, когда им надо что–то переправить из одного поселения в другое. А
«бессмертные» их ловят. Перехват каравана — самое вероятное объяснение.



Нараян промолчал.



— Если хочешь, можешь посмотреть, как они нашу капсулу будут подбирать, —
предложил Эдвард. — Вдруг что выяснится…



— Не хочу, — сказал Нараян. — Я хочу знать совсем другое. Задача тебе, как
штурману. Куда эта капсула направлялась? Возьми запись траектории ее движения и…
ну, не мне тебя учить. Куда она должна была попасть, если бы возмущений не было?



Эдвард кивнул, вызвал на экран навигационную программу и погрузился в расчеты.
Уже минуты через четыре он получил результат. Но что–то его, кажется, не
устроило. Он нахмурился, вызвал программу заново и принялся пересчитывать.
Минута, другая… Эдвард посмотрел на данные, нахмурился еще сильнее и стал
пересчитывать еще раз.



— Ну давай уже, — не выдержал Нараян. — Ты же давно посчитал все. Что
получилось?..



Эдвард поднял голову. Он был задумчив.



— Извини, командир, — сказал он как–то медленно. — И правда, я больше считать не
буду. Бесполезно. Результат однозначный. Целью этой штуки был Белый Дракон.



— Посадочная капсула, — сипло сказал Кашалот.



Рао кивнул. Да, посадочная капсула, без сомнений. Она плюхнулась в очень
неудобном для инженерных действий месте — прямо посреди болота, которое, похоже,
было бездонным — и не затонула только потому, что успела выпустить опорные
плоскости, как раз, видно, на такой случай и предназначенные. Рао слабо
разбирался в планетной навигации. Не его это было дело. Но раз эта штука здесь
упала — значит, был корабль, который ее выпустил? Как интересно. Модель капсулы,
ее форма… все совершенно незнакомое, видеть такие не приходилось никогда. Неужто
не наша?..



Ладно. За самой капсулой можно послать «альбатроса», это успеется. А нас сейчас
интересует простое: что у нее внутри?



— Постучимся? — предложил Штоф, досылая патрон в ствол своего бронебойного
ружья.



Рао поднял руку, останавливая его. Тут следовало подумать. Ружье — хорошо, оно
хоть и короткоствольное, но на таком расстоянии башню легкого танка может
насквозь пробить. Уж не говоря о человеке. Ну, а если это свои все–таки? Если
какой–нибудь важный офицер там сидит? Уж лучше поосторожничать.



Рао повернулся к Кашалоту, который по–прежнему тащил свой пулемет.



— У тебя пули обычные? Дай–ка ему очередь в стенку. Вон туда, в пояс…



Кашалот зверски ухмыльнулся, перехватил пулемет в боевое положение и вдавил
гашетку. Рао привычно сморщился от грохота. Пули от странного аппарата, как и
следовало ожидать, отскакивали. Секунды через две Рао сделал знак рукой: хватит.



Если внутри капсулы кто–то сидит и он не идиот, он поймет этот обстрел
правильно: как вежливое предложение познакомиться. Вряд ли он думает, что
«бессмертные», обнаружив такую штуку, могут запросто уйти. Значит, вылезет сам.



А не вылезет — пожалеет.



— Ждем, — объявил Рао, поднимая забрало и закуривая.



Не повезло. Операция с караваном, считай, уже закончилась, когда по небосводу
вдруг чиркнул след от падающего тела. Ну что тут делать? Рао вызвал один из
«ястребов» и, пожелав Родригесу удачи, отправился к месту падения небесной
штуки. Благо полету было всего–то минуты три. Рядом совсем она упала.



Из рядовых с ним полетели четверо: Кашалот, Кнут, Штоф и Червяк. Прочие остались
помогать второму взводу разбираться с пленными. И с грузом.



Он покосился на ребят. Кашалот стоял как обычно: скала скалой. Идол каменный,
древний, с чудовищной изуродованной рожей. Кнут был неподвижен и незаметен; его
вообще было трудно заметить, пока он не начинал убивать. Штоф стоял
расслабившись, здоровенный, несимметричный, нескладный, с торчащим под
комбинезоном горбом — когда–то во время Возраста воспитания ему сломали спину, и
от списания его тогда спасла только злость. И Червяк… ну, он Червяк и есть (Рао
поморщился). Гвардия. Избранные воины. Боевая элита империи.



Самому Рао повезло, его уже лет в тринадцать выбрали для подготовки в офицеры. А
вот тем, кто годился только в рядовые, в Возрасте воспитания приходилось тяжко.
Многие или становились калеками, или навсегда ломались психически; их списывали
в трэш.



Зато из оставшихся получались солдаты, которые не боялись уже ничего.



«Бессмертные».



— Командир… — Кашалот повернулся к Рао, но тот уже сам видел: что–то двинулось.



Крышка. В загадочной капсуле открывался люк.



Все четверо рядовых без команды привели свое оружие в боевое положение. Рао тоже
проверил, свободна ли у него кобура. Мало ли…



Люк открылся. Оттуда выбрался человек. Он стоял на опорной плоскости,
оглядываясь.



Человек в форме «бессмертных». Очень интересно.



— Руки за голову, — сказал Рао. — Представьтесь!



— Сами представьтесь, — сказал гость. У него были светлые волосы и на удивление
правильное лицо.



Рао прицелился в это лицо из пистолета.



— Больше повторять не буду, — предупредил он. — Вы кто?



Человек, кажется, досадливо сморщился.



— Опустите пушку, — посоветовал он. — Я — дуффадар–лейтенант Джеймс Гупта.
Инженерная служба четвертого корпуса.



— Документы?



Дуффадар–лейтенант показал карточку.



Рао задумался. Конечно, случалось, что «бессмертных» поднимали на орбиту. Но
рядовой ситуацией это никак не было.



— Из какой вы части 4–го корпуса?



— Господин хавильдар–лейтенант, вы превышаете свои полномочия…



— Отвечать!! — Рао решил не вдаваться в объяснения. Он точно знал, что действует
сейчас по уставу. Пистолет смотрел странному человеку прямо в лоб.



— Аэромобильный отряд корпусного подчинения, — сказал тот, поколебавшись.



— Нет, — сказал Рао.



— Что нет?



— Ответ неправильный, вот что… Кнут, взять его! Аккуратно! Кашалот, связь!..



…Вот и все, и вертолет уже опускается… Части под названием «аэромобильный отряд»
в 4–м корпусе просто никогда не было, незнакомец сказал это наугад. В том, что
он шпион, Рао теперь не сомневался. Странный способ заброски шпиона… ладно, это
не наше дело. В контрразведке разберутся. В контрразведке… Ох… Рао (как он сам
считал) не был знаком с чувством жалости, но сдавать человека контрразведке
«бессмертных» ему приходилось все же впервые. Живым и целым из этого учреждения
не выходил, кажется, никто.



Он подошел к незнакомцу. Тот все еще был спокоен. Кнут придерживал его за руки.



— Признайтесь! — пришлось кричать, чтобы было слышно сквозь гул вертолета,
зависшего метрах в трех.



Незнакомец усмехнулся. Он ничуть не потерял уверенности в себе. Кажется, он даже
сказал что–то ехидное.



Черт с ним. Рао сделал знак — вертолет опустился как мог ниже, и хладнокровный
Кнут двинул незнакомца к трапу. Доставим на базу, а там — хоть трава не расти.



Операция закончена.



Старший следователь контрразведки 4–го гвардейского корпуса джемадар–полковник
Аджагара Хан пил кофе. Он пил кофе всегда. Во всяком случае — всегда, когда
работал с информацией. Он бы давно вылетел в трубу, если бы старшие офицеры
«бессмертных» не имели больших привилегий в снабжении. Нынешняя чашка была еще
только первой за день.



На столе у Хана, как всегда утром, лежала стопка присланных за ночь распечаток.
В основном — протоколы допросов. И данные службы наблюдения, конечно. Все это
сейчас следовало внимательно прочесть, отмечая ключевые места: зацепки,
способные вывести или на другие дела, или на перспективную игру с двойными
агентами. И составить экстракт с комментариями, который будет переслан
непосредственному начальству, субадар–полковнику Балу.



Запуская кофеварку (пусть вторая чашка будет на подхвате), Хан мельком увидел
свое отражение в прикрывавшей «кухонный угол» кабинета стальной пластине.
Уверенный в себе лысеющий блондин, тонкие губы, хрящеватый нос. В Гондване, где
все нации и народы давно перемешались, никого не удивляло, если человек
европейской внешности носил чисто индийское имя — или наоборот. Да и где она, та
Европа?.. Для Хана и миллиардов его сограждан это понятие было не более
реальным, чем, наверное, для какого–нибудь землянина ранней космической эры
Древний Вавилон. Знаем, было такое, ну… ну… и что?..



Вернувшись к столу, Хан принялся за бумаги. Ничего особенно интересного он там
не увидел. Большинство организаций Сопротивления на Архелоне представляли собой
маленькие группы, занимавшиеся боевой работой по отдельности; их приходилось
находить и уничтожать по одной. Это делало работу контрразведки очень рутинной.
Мечта хорошего контрразведчика — выявить с помощью своих агентурных возможностей
целую сеть, которую можно будет потом накрыть одним движением — была на Архелоне
крайне труднодостижима. Остатки византийских колонистов — пещерные крысы,
больные, покалеченные, месяцами и годами не видящие солнечного света — упорно не
желали сдаваться. Их можно было понять, после сдачи их ничего хорошего не ждало.
«Бессмертные» никогда никому ничего не обещали. Их командование не признавало
никаких договоренностей с противником: ни о сотрудничестве, ни даже о
капитуляции. По всем уставам, коренные жители занятых «бессмертными» планет и
людьми–то не считались. И при допросах их, понятное дело, не берегли.



Хан вздохнул. Большинство его коллег–следователей относилось к разряду так
называемых «батчеров» — Шива один великий знает, как удержалось в Гондване это
слово из полузабытого, почти мертвого здесь сейчас английского языка. Все, что
они умеют делать с допрашиваемым — наращивать и наращивать давление, пока воля
не исчезнет и остатки человека не выпустят всю информацию наружу. Только вот
грамотно ловить информацию они как раз и не умеют. Стандартный результат такой
работы — полутруп, который уже невозможно передопросить, и невнятный протокол на
одну–две страницы. В большинстве случаев этого, правда, достаточно. Любые более
тонкие методики требуют нескольких суток на одного подследственного; тратить
столько времени просто никто не позволит, если дело не особо важное. Вот поэтому
Хан и был доволен, что после получения нынешнего чина ему все меньше приходится
заниматься добыванием информации и все больше — ее обработкой.



Он глотнул кофе, положил перед собой первую бумагу из ночной пачки, и тут
зазвонил телефон.



— Хан, ты занят? — деловито спросил в трубке субадар–полковник Бал.



— Не особенно, шеф. А что, вас беспокоит моя занятость?



— Ни черта она меня не беспокоит, — Бал хохотнул. — Наглец ты, Хан. И почему я
тебя до сих пор не списал?.. Ладно, слушай. Что бы ты сейчас ни делал — бросай
все и готовься принимать клиента. Клиент интересный. Слышал, что в лесу вчера
нашли спускаемый аппарат?



— Нет, — ответил Хан, настораживаясь и кидая взгляд к ночным бумагам. Вот черт…
следовало бы, конечно, их уже просмотреть…



— Не копайся, — посоветовал Бал. — В материалах, которые к тебе пошли, этого все
равно нет. Ситуация такая: у планеты появился чужой корабль, который был
атакован, ушел, но выпустил капсулу с человеком. Она упала как раз там, где
вчера у нас шла операция по перехвату каравана — помнишь, да? — и ребята,
молодцы, сразу вышли на нужное место. Человека этого взяли. Он… Нет, не буду
говорить. Увидишь. Его уже, наверное, к тебе доставили.



— Понял…



— Я не сомневаюсь, что ты понял, — проворчал Бал. — Действуй давай. Расколи его
как хочешь. Во времени тебя не ограничиваю, хотя специально, конечно, не тяни…
Остальное знаешь сам. От всех других дел я пока тебя освобождаю. Все, удачи. Во
имя Кали.



Положив трубку, Хан некоторое время посидел, приводя мысли в порядок. Он
чувствовал, как его что–то греет внутри. Наверное, это называлось «азарт». Дело.
Настоящее дело. Как раз для него, для Хана. Носитель информации, из которого эту
информацию надо грамотно вынуть. Увлекательная задача. Профессиональная. И — как
же хорошо, что она досталась именно ему…



Что ж, поработаем.



— Давайте еще раз. Ваше имя?



— Джеймс Гупта.



— Звание?



— Дуффадар–лейтенант.



— Давно его получили?



— Восемь месяцев.



— Где в этот момент служили?



— Полуостров Наг. Восток Экваториального континента. Воздушная база. Я вам это
все говорил уже…



— Говорили, — согласился Хан. — И все это мы уже проверили. На полуострове Наг
воздушной базы нет и не было. Часть, в которой вы служили, не существует. И
никогда не существовала. И вас никак не могли поднять на орбитальный транспорт,
чтобы вы прямо там отлаживали двигатели пехотных вертолетов. Нет здесь ни одного
такого транспорта. И никакие воздухоплавательные средства с планеты в последнее
время никуда не отправляли, я проверял специально.



Допрашиваемый повел головой и не сказал ничего. Он сидел здесь уже два часа — в
кресле, похожем на зубоврачебное, пристегнутый специальными ремнями накрепко, но
умело, чтобы не допустить затекания конечностей. Очевидно было, что допрос зашел
в тупик.



Хан сделал знак своему коллеге, джемадар–капитану Микаве. Тот поднялся, подошелк
электрощитку и повернул тумблер рабочего осветителя. В лицо «лейтенанта Гупты»
ударил свет двух 500–ваттных ламп.



— Не надо… — прохрипел он.



Хан приблизился, оставаясь в тени, и заглянул ему в лицо. В перекошенное,
искаженное страшной гримасой лицо человека, старающегося хоть как–то уберечь
свои зажмуренные глаза от убийственного света.



— Почему же — не надо? — спросил Хан.



Допрашиваемый не ответил. Тогда Хан подошел к щитку и стал поворачивать ручку
реостата. Свет ламп постепенно уменьшился до обычного, комнатного.



«Лейтенант Гупта» чуть расслабился. Но по–прежнему молчал.



Хан подошел к нему совсем вплотную.



— Поставьте себя на мое место. Сейчас ничего не надо говорить, просто
послушайте. Вы одеты в форму «бессмертных» — это раз. У вас документы,
безупречные по исполнению — это два. Вы отлично знаете язык и даже
профессиональный жаргон — это три. Казалось бы, все в порядке, можно вас
выпускать на свободу и направлять в часть. Только вот часть в вашем
удостоверении указана вымышленная. Это первая проблема. Вторая проблема — ваша
биография полна неверных деталей. Так мог бы рассказывать о себе человек,
который видел планету Архелон только на карте… и который выучил наизусть
приблизительно составленную легенду. Всего этого уже достаточно, чтобы сделать
вывод. Сказать вам, какой? — Хан сделал паузу. — Вы шпион. Самый настоящий.
Скорее всего, вас сюда забросили с кратковременным заданием: пройти по нашей
территории несколько десятков километров, кому–то что–то передать — и обратно.
Для такой операции вашей подготовки должно было хватить: обычную проверку
документов на дороге вы бы выдержали. Правда, вот в контрразведку вам попадать
не следовало, — тут Хан отнял свое лицо от собеседника и прошелся по комнате.
Звуков никаких не было.



— Того, что я сказал, уже достаточно, чтобы проверить вас серьезнейшим образом.
Для этого достаточно и гораздо меньшего. Понимаете? Вы готовы выдержать самую
серьезную проверку, на какую способно наше учреждение?.. И обратите внимание: до
сих пор я игнорировал тот факт, что вы пришли сюда на спускаемом аппарате. На
чужом. На спускаемом аппарате византийского производства! Это просто редкостный
случай. По–моему, ни с одним шпионом никогда еще не было так очевидно, что он
шпион, — Хан улыбнулся. Собеседник по–прежнему молчал, как мертвый.



— У вас есть четкая альтернатива, — сказал Хан. — Или вы отказываетесь от
легенды и отвечаете на все наши вопросы — или… или нет. Нас будет интересовать,
кто вы, как вас на самом деле зовут, а также кто и — самое главное — к кому вас
направил. Но, кроме ответов на несколько вопросов, больше мы от вас ничего не
потребуем. Никакой измены. Вас бы не стали посылать сюда на задание, если бы вы
владели информацией, выдать которую смертельно опасно для вашей стороны.
Вероятность провала, она есть всегда. Если бы наш разговор слышал тот старший
офицер, который вас отправлял — он приказал бы вам согласиться со мной. Я
уверен. Я сказал, что у вас есть выбор? На самом деле нет. Мы получим от вас
информацию в любом случае. Вопрос только в том, каких усилий это будет нам всем
стоить.



Допрашиваемый молчал. Хан, у которого пересохло горло, понемногу начинал
злиться. Если бы этот лейтенант попал к любому из младших следователей, он бы
сейчас уже был хрипящим куском кровавого мяса. И он это понимает. Что ему пока
невероятно везет. Не может не понимать. Нормальная рабочая ситуация: попался —
выкладывай козыри, какие можешь. Если возможность дадут. А ему выпал шанс —
такой, какой из попадающих сюда достается, может быть, одному на десять тысяч. И
вот же — выпендривается…



Допрашиваемый молчал, и Хана это уже беспокоило. Не ушел ли он в психоз? Очень
было бы некстати. Получить что–то полезное, конечно, можно и на волне психоза,
но в данном случае осмысленный диалог будет куда полезнее… И тут Хан увидел, что
«лейтенант Джеймс Гупта» плачет.



Он не поверил своим глазам. Шагнул к электрощитку и повернул ручку реостата. По
лицу лейтенанта, освещенному рабочими лампами, текли самые настоящие слезы.



— Я… не понимаю… Чего вы хотите? Ну что я… чем мне поклясться? Я рассказываю,
что помню… Базу помню… командировку помню… ну спросите… ну… что я вам еще… — он
сбился, застонал, задергался, слезы потекли сильнее. — Это ошибка! Мне больше
нечего сказать! Нечего! Я просто лейтенант… механик… авиамеханик… Я не понимаю
ничего… Случайность какая–то… невероятная… не знаю… Ну мне нечего вам сказать!
Нечего!!!



Хан молча наблюдал за истерикой. Глаза лейтенанта расширились, в них был
настоящий ужас. Не игра. Никто бы не мог так сыграть. Этот человек прекрасно
понимал смысл угроз — и боялся по–настоящему.



Если бы ему было нечего сказать, его положение и вправду было бы безвыходным.



Значит, он… искренен?



— Что ты об этом думаешь? — спросил Микава.



Хан пожал плечами. С Микавой они вели вместе не одно следствие. Этому человеку
можно было доверять.



— Я думаю, что все плохо, — сказал Хан честно. — В том, что он шпион, сомнений
нет никаких. Но его поведение мне очень не нравится. Скорее всего, это
гипномаска. Ложная личность, закрепленная внушением — ты знаешь, есть такие
техники. Маска, конечно, грубоватая, но для такой короткой миссии, как у него,
она бы сгодилась… Если бы миссия прошла штатно. А тут он запаниковал. И, судя по
всему, замкнул маску на себя… понимаешь, что это значит?



Микава мотнул головой. Он подбирал с тарелки макароны. На обед они и так уже
опоздали.



— Послушай, — сказал Хан. — Любая гипномаска имеет предохранители. Такие
веревочки, за которые можно дернуть, чтобы ее снять. Обычно для этого служит
произнесение некоторых слов в правильном порядке. Кроме того, маска должна
сниматься от некоторых воздействий — например, при слишком сильной боли или при
реальной угрозе смерти. — Микава перестал жевать. — Но есть запрещенные приемы,
которые позволяют… ну, снять предохранители. Оборвать веревочки. Сделать так,
чтобы пароли больше не действовали. Тогда маска не снимется вообще. Никогда.



Микава отложил вилку.



— Никогда? — переспросил он.



Хан сумрачно кивнул.



— Вот именно. Понятное дело, на такое можно пойти только от отчаяния. Он,
видимо, решил, что это его единственный шанс хоть как–то спастись. Или… Не знаю
я, что там он решил. Это неважно. Важно, что мы с ним теперь будем делать.
Понимаешь, он теперь действительно искренне убежден в своей легенде: на
сознательном уровне — не прорваться.



Микава отодвинул тарелку и потер подбородок.



— Идиот, — сказал он с чувством. — Ответил бы на наши вопросы, был бы жив и цел…
Так и что? Пытать его теперь бесполезно?



— Не знаю я, — сказал Хан. — Может быть, и можно подобрать такое воздействие,
что маска слетит. Хочешь попробовать?



Микава покрутил головой.



— Не знаю, — признался он. — Попробовать–то можно. Но кто его знает, где у него
там порог? Если он сдохнет, ты же мне башку и оторвешь.



— Оторву, — подтвердил Хан. — А другие предложения есть?



Микава задумался.



— Я бы с медиками поговорил… — вымолвил он.



Хан тяжело вздохнул. И кивнул.



Ровно через сутки они сидели в этой же столовой, вымотанные до предела. Третьим
за столиком примостился гвардейский невропатолог доктор Патель.



Хан долго собирался с духом, прежде чем нарушить молчание.



— …Ладно. Объект мы потеряли. А теперь может мне кто–нибудь хотя бы объяснить:
что, черт возьми, случилось?..



— Надо было вагус блокировать, — высказался Патель.



Хан посмотрел на него с отвращением.



— Чего?



— Вагус… Ну, ядро блуждающего нерва. Я думаю, он на какой–то момент понял, что
мы с ним делаем, и остановил сердце. Просто усилием воли. Бывает так.



Хан возвел глаза к потолку, чтобы сдержаться.



— А блокада блуждающего нерва ему бы это сделать не дала?



— Ну… да.



— А какого же… (Хан проглотил слово) ты это сейчас говоришь? Во время работы — в
голову не пришло?!



— Ну… — Патель смутился. — Мы и так ему уже в мозг семь электродов ввели. Я
побоялся вводить еще один. Кто мог знать… Такое очень редко бывает…



От этого лепета Хан отмахнулся.



И тут подал голос Микава.



— Командир, да чего ты так кипятишься? Кое–что он нам все–таки сказал.
Сомневаюсь, что мы вытащили бы больше, даже если бы он не сдох. В конце концов,
он у нас двадцать часов продержался на нейростенде. Это же рекорд.



— Предложи еще благодарность медицинской службе выразить, — пробормотал Хан. —
Ладно. Что сделано, то сделано.



Все помолчали.



В принципе, методика глубокого допроса была разработана давно и применялась уже
лет сорок. В основе лежала простая мысль: если нам нужна информация, которую
собеседник хочет скрыть — почему не достать ее прямо у него из мозга? Да, читать
биотоки мозга непосредственно мы пока не научились. Но мы довольно хорошо знаем,
где находятся в мозгу центр боли, центр удовольствия, центр бодрствования, центр
перевода информации из оперативной памяти в долговременную… в общем, много–много
всего. Избирательно действуя на эти центры, можно поместить нервную систему
человека почти в любое состояние. В том числе и в такое, которое заставит
информацию выплеснуться наружу.



С точки зрения практики, у метода были недостатки. Он требовал вскрытия черепной
коробки — это раз, и не гарантировал выживания клиента — это два. Не говоря об
оборудовании, которое было необходимо. Тем не менее, метод работал… Иногда.



— Проваливай, — сказал Хан доктору Пателю. Тот торопливо поднялся.



Хан перевел взгляд на Микаву.



— Ну, и что мы теперь с этим будем делать?



Микава поежился.



— Я… Я не знаю. По тому, что он сказал, предположить можно всякое.



— Сваливаешь ответственность на меня, — констатировал Хан. — За свое
предложение, между прочим…



— Хан…



— Не Хан, а господин джемадар–полковник. Ты скажи, тебе самому не страшно от
того, что он наговорил? Или у тебя ума не хватает понять, что это значит? Сам на
его месте не хочешь оказаться?



Микава поднял руки, как бы защищаясь.



— Нет. Я не боюсь ответственности. Но сейчас… да, сейчас я думаю, что лучше бы
его вообще не допрашивали. Или это были бы не мы… Не знаю…



…Хан упал на кровать в офицерской комнате отдыха и тут же заснул. Снилась ему
какая–то жуть. Темно–красное пространство, в котором летали изуродованные, но
почему–то живые остатки, куски, фрагменты человеческих тел; если бы Хан знал
философию, он бы сказал, что это похоже на хаос Эмпедокла. Потом возникла тварь,
которая гнездилась в этом пространстве и ловила проплывающее мимо живое. Тварь
была омерзительная — гигантская туша с десятком маленьких голов на тонких шеях.
Ничего больше не было. Мир состоял из одних чудовищ. И это было навсегда, это
было необратимо — вот что хуже всего: сознавать, что только в таком мире тебе
теперь и предстоит жить, вечно крича от ужаса…



Проснувшись через час, Хан долго не мог успокоить сердце.



А потом его вызвал к себе генерал Одзаки.



Лифт поднимался долго — как раз хватило времени, чтобы окончательно прийти в
себя. Высшие штабы 4–го корпуса находились под крышей 20–этажной башни — самого
высокого здания на Базе, откуда было прекрасно видно окружающее лесное море.
Зеленый ад. А что, в других мирах — по–другому? Зеленый… красный… белый…
оранжевый… черный… Разница между адами — только в цвете…



Генерал Одзаки стоял у огромного окна. Ни в каких других помещениях Базы Хан
таких окон не видел. Очень часто их не было вообще; технические сотрудники жили
тут, как термиты, видя солнце только на выходных. Другое дело — у полевых
офицеров, которые по лесам мотаются. И у солдат. Впрочем, солдатам в любом
случае завидовать не стоит.



— Докладывайте, Хан, — сказал Одзаки. — Я слушаю.



Хан сделал шаг вперед.



— Ну… Главное я вам уже отправил. Мы применили глубокий допрос, и в целом
успешно. По крайней мере, кое–что он сказал. Он действительно византийский
разведчик. Офицер штаба группы флотов «Центр», как мы поняли. Имя его — Отто…
или Оттон… вернее, я не успел разобраться, имя это или фамилия… Он, как мы и
думали, был отправлен на связь с агентом. К сожалению, когда мы до этого дошли,
он уже почти перестал связно отвечать. Но две вещи он сказал четко. Во–первых… —
Хан замялся.



Генерал Одзаки смотрел на него, не отрываясь. Хан боялся этого человека. Не без
оснований. Плотный пожилой крепыш с усиками щеточкой, с золотистыми, как у
тигра, глазами. На петлицах у него, как у любого Северного генерала, красовалась
трехлучевая свастика — знак бога Агни.



— Продолжайте, — поощрил он.



Хан откашлялся.



— Он несколько раз повторил название «Белый Дракон». Я переспрашивал. Проверял.
Никакой ошибки…



— Вы хотите сказать, что он туда и летел?



— Я… Я связался с зенитчиками. Попросил расчетов: куда бы пошла его капсула,
если бы не была сбита с курса разрывами. Они посчитали… Да. Действительно на
Белый Дракон.



Генерал Одзаки кивнул, не сводя с Хана глаз.



— Продолжайте…



— Да… Значит, у меня возникло предположение, что он шел к кому–то на связь. К
кому–то… из флота. Из руководства флота. К сожалению, когда мы начали задавать
вопросы на эту тему, он уже был… в плохом состоянии. Уже умирал, собственно
говоря. Так что ничего внятного мы из него не вытащили. Но он несколько раз
повторил одно слово. «Гэнсуй».



Выражение лица генерала не изменилось.



— Садитесь, — сказал он.



Хан сел. Некоторое время он смотрел, как господин Северный генерал возится у
себя на столе, запуская чайник. Начальник контрразведки 4–го корпуса не
признавал кофе, он пил чай. Зеленый.



— Прошу, — сказал он, ставя перед Ханом чашечку. — Значит, «гэнсуй»? Не ошибка?
Это относилось к его контакту?



Хан не сдержался и пожал плечами.



— Естественно, мне пришел в голову тот же вопрос. Я спрашивал его повторно, в
разных формах… все это есть в протоколе. Ответы были невнятными, но слово
«гэнсуй» он повторил семь раз — там отмечено. Нет. У меня нет никаких сомнений.



— В чем у вас нет никаких сомнений? — мягко спросил генерал.



У Хана вспотели ладони.



— В том, что это слово относилось к заданному вопросу… Я не знаю… Возможно, его
контактом был какой–то офицер из высшего штаба… из штаба группы флотов…



— Гэнсуй — это персональный титул, — напомнил Одзаки. — Персональный. И так
называют даже далеко не всех адмиралов. Хан, вы хотите сказать, что наш
командующий группой флотов — византийский агент?



У Хана вдруг зазвенело в ушах от тишины. Конечно, кабинет генерала был снабжен
звукоизоляцией. На Базе редко можно услышать такую тишину. Мертвую.



Он поставил чашку на блюдце.



— Я ничего такого сказать не хочу. Я сообщил результаты допроса. Дальше, по
уставу, их следует передать контрразведке космических сил. Мы же не имеем права
заниматься их офицерами… — Хан замолк, поняв, что понес чушь. Что–что, а уставы
генерал знает получше него.



Он отважился поднять глаза. Генерал смотрел на него с интересом, и даже с
какой–то улыбкой.



— Не имеем права… Итак, вы действительно хотите упаковать все эти материалы и
отправить их на Белый Дракон, в руки флотских? И забыть об этом деле?



Проклятье, подумал Хан.



— Не хочу, — сказал он честно.



Одзаки едва заметно кивнул.



— Не любите, когда вас заставляют делиться успехами?



Хан заставил себя усмехнуться.



— Не люблю. Думаю, что и вы не любите тоже. И вообще…



Генерал смотрел, не моргая.



Он от меня чего–то ждет, понял Хан. Чего–то совершенно конкретного.



И при этом, если я промахнусь — он меня спишет. Прямо тут же. Поднимет трубку и
спишет.



Будь проклят тот час, когда я получил это дело!..



— …Господин генерал. У нас… сложные отношения с космофлотом. А впрочем, ничего
сложного… Они нас считают тупыми жестокими тварями, и все. Хорошо, хоть боятся.
А как наши солдаты их ненавидят — этих флотских… ох. Взять такого офицера, в его
синем с золотом мундире, и закинуть в нашу казарму. Это у них мечта. Ну, сами
понимаете… — Хан покривился. — Так что я не вижу никаких оснований оказывать
флоту услуги. Но есть устав… который вряд ли дает нам другие возможности. Как–то
так.



Одзаки на миг прикрыл глаза, и Хан с огромным облегчением понял, что угадал.



— Значит, если бы не устав, вы бы хотели этим делом заняться?



Хану стало дурно. Одно из двух: или это ловушка — или заговор. Сейчас я отвечу
«да», и он это дело мне поручит. И если об этом узнают в Ледяном дворце, нас
спишут уже обоих. И его, и меня.



— …Да.



— Тогда позвольте мне ввести вас в курс, — Одзаки грузно встал.



Хан проследовал за ним взглядом. Большую часть дальней стены кабинета занимал
большой экран — как оказалось, только пригашенный, а не выключенный. Когда
Одзаки на что–то нажал, экран осветился. Карта. Галактическая карта. Южная часть
Спирального моря.



— Посмотрите сюда, пожалуйста, — сказал Одзаки. — Здесь перед нами архипелаг
Неймана — мы, как вы знаете, находимся в его западной части, довольно близко к
фронту… Уникальность ситуации в том, что групп флотов, расположенных около нас,
сразу три. Группа флотов «А» — самая сильная, ее фронт повернут в направлении
наибольшей угрозы, то есть на северо–запад. Группа флотов «Б», более слабая, она
сейчас развернута строго на запад. И группа флотов «Ц» — это внутренний флот
самого архипелага Неймана. Обратите внимание, Архелон находится на примерно
одинаковом расстоянии от зон действия всех этих групп флотов. Всех трех. Поэтому
они все имеют у нас свои штабные структуры. Поскольку на материк мы уроженцев
Производственной зоны не допускаем, у них все сосредоточено на Белом Драконе.
Так что вам придется иметь дело со всеми тремя штабами. Это трудная задача, но
она как раз для такого контрразведчика, как вы… И — она решаема. Есть с чего
начать. Есть за что зацепиться.



Генерал помолчал, цепко глядя на Хана из–под бровей.



— Всем своим сотрудникам скажете, что это дело закрыто. Что оно никого не
заинтересовало. Своему непосредственному начальству скажете то же самое.
Работать под легендой. Утечку информации перекрывать любыми способами. К
представителям флота относиться, как к противнику. И смотрите, не поставьте под
удар меня… — тут Одзаки вернулся к своему столу. Повернул кресло, сел.



Хан молчал.



— Группой флотов «А» сейчас командует вице–адмирал Норрис Хирага. Группой флотов
«Б» — контр–адмирал Виндзор Уайт. Группой флотов «Ц» — вице–адмирал Ладжендра
Талвар. Вас интересуют все трое. С чего начнете, не знаю. Тем более не знаю, что
накопаете. Докладывать будете только мне, и только в этом кабинете… Вопросы?



Хан пошевелился.



— Как вы сказали? Командующий группой флотов «Б» — контр–адмирал?



— Да. Меня это тоже удивило… Говорят, он прекрасный тактик. Выиграл битву у
Варуны. Назначен только что. Он моложе вас, Хан.



Загудел вентилятор. Хан вздрогнул.



Генерал усмехнулся.



— Относитесь к этому, как к обычному расследованию. К интересному расследованию.
И старайтесь обходиться без предрассудков. Нигде не сказано, что нужный нам
человек — именно Уайт. Нам нужна правда. — Одзаки тронул свои петлицы. — Только
правда. Пусть она жжет, как огонь, но она нам нужна, какой бы она ни оказалась…




ГЛАВА 5 РОКИРОВКА

Терентий Мильтиад оставил машину на набережной. Он не любил ходить пешком, но по
этому городу ему всегда хотелось пройтись своими ногами. Оксиринх был одним из
немногих мегаполисов Антиохии, стоявших не на побережье. Может быть, поэтому
здесь было так тихо. Город, разрезанный надвое рекой — широченной Роэной,
раскинулся на огромную территорию, потому что в нем почти не было домов выше
пяти этажей. Место здесь не экономили. Улицы, вымощенные старомодной брусчаткой,
часто переходили в площади — с причудливыми фонарями, с памятниками, с
фонтанами. Многие трассы были вообще чисто пешеходными. Здесь не было шумных
толп, как в Аполлонии и особенно в Каракке, но было много людей, самых обычных:
кто–то шел со службы, кто–то гулял с детьми, а кто–то просто стоял у парапета и
рассматривал тлеющий в огненном закате силуэт учебной баркентины,
пришвартованной к противоположному берегу Роэны… Небо тут было очень высокое. И
до океана — всего километров тридцать. Именно до океана, а не до моря. Оксиринх
не входил в «жемчужное колье» городов, расположенных на берегу Срединного моря;
он находился вблизи совсем другого побережья континента — самого западного,
внешнего, за которым уже и нет никакой земли… Сворачивая с набережной, Терентий
чуть не споткнулся о светловолосого малыша лет трех и, обходя его, поклонился
матери — изящной почти юной блондинке, очень красиво одетой; ему бросился в
глаза невероятно длинный полосатый шарф, кончик которого трепал ветер. Жизнь.
Обычная жизнь. Очень важно не забывать о ней. О том, что она идет, никогда не
останавливаясь. И о том, какая она хрупкая… С этими мыслями Терентий подошел к
собственному дому, взялся за оформленный в виде львиной головы дверной сигнал и
позвонил.



Руди Бертольд открыл ему сам.



— Приветствую, ваше могущество, — сказал он, принимая у Терентия легкое пальто.
— Значит, вы из Аполлонии прямо на авто?..



Терентий кивнул. Усмехнулся.



— Всего шестьсот километров. На дорогу самолетом я бы потратил столько же
времени, если учесть сопутствующие хлопоты… Что у тебя нового?



Бертольд улыбнулся.



— Присядьте сначала, шеф. Расскажу.



Терентий, не споря, прошел в глубину дома и следом за Руди поднялся по винтовой
лестнице на второй этаж. Здесь была так называемая гостиная. Терентий сам плохо
знал здешнюю планировку — неудивительно, учитывая, что проводить ему тут
приходилось самое большое недели по две в году. От имперского протохартулария
обязанности требовали почти постоянной жизни на Ираклии — не считая
командировок, цели которых бывали самыми неожиданными. И все–таки Терентию
хотелось иметь свой личный приют. Причем не в поместье на природе, а именно в
сердце города — тихого, но большого. Чтобы чувствовать жизнь.



Он сел на диван и стал ждать, пока Руди принесет две порции кофе. Да, скорее
всего — именно кофе. Парень не только угождал шефу, но и делился с ним при
случае собственными вкусами, постепенно кое к чему приучая. И правильно. С
самостоятельностью у него все в порядке. И с интеллектуальной смелостью, между
прочим, тоже. Он ее не боится демонстрировать. Что ж, референту одного из высших
чиновников империи так и положено…



Руди наконец вошел и поставил на стол две чашечки.



— Я сделал эспрессо, — сказал он негромко. — Шеф, позвольте спросить, что там в
Аполлонии?..



Терентий хмыкнул.



— В Аполлонии все в порядке. Во всяком случае, пока. Докиан с нами, и его план
полностью удался. Теперь будем ждать ответного хода…



— Возможно, он уже сделан, — сказал Руди совсем тихо. — Час назад со мной
связались по комму — не по личному, а по здешнему, защищенному… Это был Георгий
Хризодракон. Он хочет с вами встретиться.



— Что?! — Терентию понадобилось секунды две, чтобы вернуть себя к привычной
сдержанности. — Он так и сказал?..



— Да. Он сказал, что будет в Оксиринхе проездом, знает, что у вас здесь дом, и
хотел бы поговорить, если удастся совпасть во времени. Он будет здесь сегодня
вечером. В одиннадцать.



— Через полтора часа… — Терентий отпил кофе и подергал себя за ус.



В общем–то все оборачивалось к лучшему.



Руди безмолвствовал. Этому он научился за последнее время. Человек, случайно
встретивший Руди на улице, скорее всего принял бы его за студента: возраст едва
за двадцать, простой пиджачок, не слишком аккуратно причесанная светлая
шевелюра, голубые ясные глаза… Воплощение наивности. Возможно, когда–то Руди
таким и был. Его детство кончилось в тринадцать лет, когда Бертольд–старший,
Астольф, был арестован Корпусом кавалергардов и отправлен в ссылку на какую–то
совершенно неизвестную планету. Обвинение, разумеется, было политическим,
разбирательство — закрытым, так что никто не узнал никаких подробностей. Через
два года пришло известие, что Астольф Бертольд умер. Довольно типичная история.
О Корпусе кавалергардов, который уже несколько десятилетий исполнял в Византии
роль государственной тайной полиции, рассказывали и не такое. Более одиозной
организации в империи не было. Кавалергардов боялись и ненавидели. И мало у кого
были основания ненавидеть их сильнее, чем у Рудольфа Бертольда, имперского
хартулария.



Последние пятнадцать лет Корпусом кавалергардов командовал генерал–лейтенант
Георгий Хризодракон. Тот самый человек, которого Терентий сегодня ждал в гости…



— Выскажи мне свои соображения о целях визита, — сказал Терентий, ставя чашечку
на блюдце.



Руди поиграл бровями, изображая раздумье. Нахал все же, подумал Терентий.



— Скорее всего, Департамент зашевелился. То есть шевелится он уже давно, но
сейчас он, по всей видимости, что–то задел. Хризодракон придет договариваться о
взаимодействии. О союзе, если называть вещи своими именами. Простите, шеф, но вы
в последнее время не очень аккуратно себя ведете. То, что вы держите руку Бюро —
уже ни для кого не секрет. Если у противника есть хорошие аналитики… а они у
него есть… им сейчас уже должен быть ясен весь расклад. Особенно после вашей
поездки в Аполлонию. Следует ждать, что события ускорятся… — тут Руди замолчал и
потянулся за кофейной чашкой.



— …Или ускорить их самим, — мягко закончил Терентий.



Руди кивнул.



— Извините еще раз, шеф. Мы подходим к ситуации, когда ножны будут сломаны и
убрать клинок нельзя. На той стороне это тоже понимают.



Терентий прикрыл глаза и несколько секунд посидел так, молча, стараясь ни о чем
не думать.



— Идиоты, — сказал он.



Руди прищурился, но не ответил.



И Терентий как–то вдруг сразу вспомнил, что он старше собеседника почти на
пятьдесят лет. С вытекающими.



— Рудольф, — сказал он. — Ты сознаешь, что мы на грани гражданской войны? Тебе
не страшно?



Руди отставил чашку и посмотрел на Терентия прозрачными глазами.



— Вам ответить честно, шеф? Нет. Меня не пугает гражданская война. Потому что
она уже идет не одно столетие. И самое большое, что мы можем сделать — это
прекратить ее, если повезет.



— Так. И с какого же времени ты ее отсчитываешь?



Руди не задумался.



— Скрытую фазу — с эдиктов Константина Восемнадцатого о нобилитете. Явную, но
пассивную — с мятежа Мануэлита. Когда начнется третья фаза, активная — пока что
не знаю… Скажете, я в чем–то неправ?..



Терентий вздохнул.



Беда была в том, что он прекрасно понимал Рудольфа.



Половину тысячелетия назад, когда все начиналось, о гражданской войне никто и не
помышлял. Император Константин Восемнадцатый подписал серию указов об изоляции
нобилитета просто потому, что не видел другого выхода: при первых императорах
династии Каподистрия в нобили писали буквально всех, кто хоть чем–то послужил
новой власти, и в результате через двести лет сословие (которое, как–никак,
размножалось еще и естественным путем) оказалось многочисленно свыше всякой
меры. Посягнуть на сам статус нобилей Константин побоялся. Значит, изоляция. Эта
идея была вполне поддержана высшими кругами; утверждение «единственный способ
стать византийским нобилем — родиться им» довольно быстро стало поговоркой, а
еще через поколение молодежь уже и не верила, что между сословиями был вообще
когда–то возможен переход.



Между тем примерно через тридцать лет после этих указов был изобретен двигатель
Лангера. Космическая экспансия стала реальностью. Терентий вместе с Рудольфом
считали, что только это и позволило оттянуть социальный взрыв: в десятилетия,
когда все силы общества уходили на освоение территорий в Дальнем Космосе, на
внутренние проблемы просто не хватало сил. Да и людские излишки было куда
сбрасывать. Но наступил момент, когда колонизация вышла на плато. Галактика
перестала быть фронтиром, там началась обычная регулярная жизнь. И сразу же
оказалось, что Византия теперь точно вписывается в область действия известной
каждому историку теоремы Брусницына: когда время обмена информацией между
центром и регионом превышает характерную длительность процессов, подлежащих
управлению из центра — государство распадается…



О, в жизни Византии это было не лучшее время. Система управления, взятая с
Земли, не была рассчитана на государство звездных масштабов. И имперский центр,
расположенный тогда еще на Земле, с ужасом увидел, как на всех окраинных
планетах стремительно формируются чисто феодальные отношения и — параллельно —
замкнутые на себя автаркичные экономики. Призрак Средневековья стоял у порога.



Двести лет назад эти центробежные процессы наконец–то привели к настоящей войне.
Крупный нобиль Герасим Мануэлит, чьим наследственным бенефицием была планета
Вилена, отказался выполнить приказ Велизария Третьего о допуске на планету
имперской ревизионной комиссии. Руководитель этой комиссии, протовестиарий
Николай Мамалис, был при попытке высадки убит. Против ожиданий, Герасим Мануэлит
не стал оправдываться. Он просто объявил, что выходит из подчинения земного
императора и готов к обороне.



Это был критический момент. Признание поражения означало бы развал империи
навсегда — это понимали и на Земле, и на Вилене, и на начавшем уже принимать на
себя некоторые столичные функции Ираклии. Но цена победы, как ни странно, могла
оказаться еще выше. Вернуть Вилену в имперское подданство теперь можно было
только путем большой, серьезной войны. Опыта таких войн в космосе у Византии не
было. Рискни имперское правительство создать прецедент, это могло бы привести и
к экономическим потерям, и к социальным потрясениям, особенно если бы война
затянулась — а кто мог предсказать, как она пойдет?.. Любой «разумно» — то есть
традиционно и ограниченно — мыслящий правитель в такой ситуации наверняка
предпочел бы пожертвовать одной планетой, чтобы попытаться дипломатическими
средствами сохранить оставшееся целое.



Именно на это Мануэлит и рассчитывал. Он ошибся. Кто–то в центре (Терентий так и
не смог доискаться по документам, кто именно) надавил на Велизария, и тот принял
решение. Флот из двенадцати тяжелых крейсеров подошел к Вилене и, не вступая в
переговоры, открыл огонь по всем ее промышленным центрам. Огненный ад длился
полтора часа. А потом небеса перестали пылать, и заговорило радио. Командующий
флотом лейтенант–адмирал Никифор Агаллон сообщал, что в случае, если Вилена в
течение сорока минут не передаст известие о безоговорочной капитуляции, он
применит против планеты тератонные термоядерные заряды — для начала по четыре
штуки на каждое полушарие.



Вилена осталась в империи. Герасим Мануэлит, ничего не дожидаясь, покончил с
собой. Двадцать его соратников были расстреляны на Ираклии, прямо на площади
перед местным императорским дворцом; эта сцена транслировалась на все
византийские планеты. После чего перед имперским правительством встала задача
реинкорпорации уцелевшего населения Вилены. Непростая задача, между прочим. С
одной стороны, эти люди были потрясены войной, с другой — их психика была
искалечена несколькими десятилетиями жизни на планете, на которой Мануэлиты
выстроили совершенно чудовищный феодально–тоталитарный режим (оставшиеся в
архивах подробности превзошли все ожидания — Терентий даже и не думал, что такое
вообще бывает где–то, кроме самых черных литературных антиутопий). И всем стало
ясно: больше таких историй допускать нельзя. Ни в коем случае.



Тогда и были созданы два учреждения, изменившие всю византийскую политическую
жизнь: Бюро социальной информации и Департамент логистики.



Департамент логистики управлял всеми перемещениями людей и грузов между
звездными системами. Без санкции Департамента не мог стартовать ни один корабль
с двигателем Лангера, кроме кораблей Объединенного флота. Влияние Департамента
на экономику было колоссально. В частности, он стремился создавать экономическую
специализацию планет, чтобы ни одна из них не была самодостаточной. Знать на
местах, конечно, пыталась этому сопротивляться, но пока — не слишком успешно.



Бюро социальной информации сочетало функции тайной полиции и аналитической
службы. Оно имело огромную, очень разветвленную сеть осведомителей на всех
планетах и действительно постоянно отслеживало картину общественной жизни в
империи, в случае чего принимая жесткие меры. Оперативной структурой Бюро как
раз и был Корпус кавалергардов.



Департамент и Бюро подчинялись императору и никому больше. По положению они были
равны, друг с другом не связаны, а правительство со всеми его министерствами не
имело к ним никакого отношения, кроме того, что выполняло их приказы. Это была
нервная система империи, обеспечивавшая почти мгновенные реакции на уровне
единого целого.



Ситуация, приведенная таким образом к устойчивости, продержалась примерно сто
лет. Но Терентий прекрасно понимал, что мир не может не меняться. Через все
византийское общество проходила почти непроницаемая граница, отделяющая нобилей
от не–нобилей. Руди как–то сказал, что такое общество напоминает ему звезду. Как
известно, внутри звезды есть конвективная зона, где вещество перемешивается, и
есть более глубокая зона лучистого равновесия, где конвекции нет. Если нобили
относительно часто меняли и уровень жизни, и род занятий, и место жительства, то
в остальных слоях фактически действовала кастовая система. Наследование
профессий там являлось нормой; люди были крайне ограничены как в выборе
жизненного пути, так в физических передвижениях. Между тем их было очень много;
по сути, они населяли не только целые города, но и целые страны (на том же
Карфагене, к примеру). А рассчитывать на то, что миллиарды людей, непоправимо
ограниченных в правах, будут мириться с этим вечно — нельзя, даже если и нет
никакой войны…



Терентий и Рудольф обсуждали эту тему много раз. Два совершенно разных человека,
заброшенных в эту страшную реальность совершенно разными путями. Терентий,
убежденнейший лоялист, лично преданный династии Каподистрия, служивший Византии
верой и правдой уже полвека, никогда раньше не участвовавший ни в каких интригах
— и мальчишка почти без жизненного опыта, ненавидевший империю за то, что она
погубила его семью. Удивительным образом они сошлись. Империи нужны перемены —
это понимали не только они двое, но многие вокруг. Но, с другой стороны, они
понимали, как опасно сейчас что–то менять резко. Было ясно, что нарушение работы
«нервной системы империи» приведет к обвальной феодализации и быстрому — за одно
поколение — распаду имперского пространства на десятки анклавов, которые тому,
кто пожелает их вновь объединить, придется потом завоевывать по одному. А что
может твориться в таких анклавах, нам показала Вилена. Нет уж, спасибо…



На все это накладывалась обычная борьба за власть между Бюро и Департаментом —
такая же, как шла всегда во всех государствах между организациями подобного
рода: люди есть люди. И, наконец, само представление о грядущих переменах у
Департамента и у Бюро тоже было абсолютно различным…



Как всегда, тут почти все определяли конкретные персоналии. Вице–доместиком
Департамента последнее десятилетие был Александр Негропонти, крупный нобиль и
такой же крупный монополист в области межзвездных перевозок. То, что он оказался
назначен на это место, Терентий считал чудовищным промахом имперской кадровой
службы. Но что же было делать — убить его, что ли? Тогда не пришло в голову, а
сейчас поздно… Аналитики Департамента (Терентий читал их отчеты, попавшие к нему
по каналам разведки) считали положение империи очень опасным. Критическим.
Собственно, Терентий сам отчасти соглашался с такой оценкой: структура империи
настолько перекошена и напряжена, что все может посыпаться в любую секунду. Но в
Департаменте из этого делали очень решительные выводы. Раз социум на грани
развала — значит, нужны чрезвычайные меры по его объединению. Например,
религиозная реформа…



Терентий боялся даже представить, к чему способно привести осуществление таких
планов. Между тем Департамент мог очень много. Если в наземной войне
преимущество, связанное с контролем над путями сообщения, является важным, но не
абсолютным (все дороги и все колесные повозки взять под контроль невозможно), то
в условиях Галактики такое преимущество означает выигрыш войны до ее начала. А
если с этим противником и впрямь дойдет до войны, то проиграть ее нельзя…



Бюро социальной информации смотрело на вещи гораздо более умеренно и трезво — по
мнению Терентия, во всяком случае. Требовалось принять меры, чтобы еще на
одно–два десятилетия сохранить в целом нынешнюю ситуацию (Терентий, как и
верхушка Бюро, считал, что это трудно, но возможно), а за это время мягко
парализовать политическое влияние крупной аристократии и приступить к пробиванию
«социальных лифтов», позволяющих людям из низов активно выбирать свои пути в
жизни. Это давало шанс — только шанс — вытащить империю из воронки без потерь.
Если бы не внешняя война… Если бы не безумная решимость противника… Если бы не
возраст… Когда Терентий об этом думал, у него сдавливало сердце. Возраст его,
конечно, не предельный: достижения современной медицины позволяют людям
заниматься делами не только в семьдесят, но и в сто лет, это не так уж необычно…
Александру Негропонти, кстати, как раз за сто… К черту. Лучше не думать об этом
типе. Надо же, до чего довели: в такие годы, после десятилетий абсолютно честной
службы — волей–неволей приходится участвовать в заговоре… Да, в заговоре. А как
еще назвать то, что мы тут делаем?..



Руди — тот настроен куда решительнее. Он твердо стоит за Бюро и готов ради этого
даже на убийства. И даже на сотрудничество с теми, кого всей душой ненавидит. У
Бюро две политические опоры: кавалергарды и Объединенный флот. Поддержка
руководства Объединенного флота нам просто необходима: это единственная
организация, способная перемещать корабли между звездами, не спрашивая
Департамента. Благо, адмирал Докиан — человек очень разумный; интригу с
адмиралом Ангелом, который, судя по всему, как раз является стопроцентным
человеком Департамента, он провел отлично… Но и кавалергарды — люди по–своему
разумные. А еще нам нужна их сила. Это главное. Будем уж откровенны хотя бы сами
с собой…



Терентий вспомнил город, по которому сегодня шел. Малознакомый, в сущности,
город. Он купил дом именно в Оксиринхе не в последнюю очередь потому, что
никогда прежде здесь не бывал и никого не знал. Причудливые арки домов… фонтаны…
улицы, выложенные старомодной брусчаткой… люди… Обычные люди, каждый — в своем
отнорке. И это правильно.



Хорошо бы они так никогда и не узнали, что на них может надвинуться…



Генерал–лейтенант Георгий Хризодракон оказался обаятельным пятидесятилетним
человеком в больших очках. Как и большинство кавалергардов, военную форму он не
носил. Сухопарый, подвижный, вежливый, он был похож больше на профессора
математики, чем на руководителя самой страшной репрессивной организации в
обозримой части Галактики. Простой костюм без галстука только дополнял общее
впечатление.



К делу он перешел сразу.



— Контрразведка Департамента произвела аресты на Лацерте.



Терентий подумал.



— И что? Контрразведка, она вроде на то и контрразведка. Чтобы арестовывать.



На лице Хризодракона мелькнула улыбка.



— Это не так. Вы не можете не помнить… еще при создании Бюро и Департамента
между ними было заключено соглашение, которое потом не раз подтверждалось.
Соглашение о разделе сфер влияния. Департамент имеет право кого–то задерживать
только в случае, если есть угроза транспортным объектам. Да и то — они должны
сразу передавать задержанных полиции… А на Лацерте — там дело касалось мелкого
заговора против местного экзарха. Сугубо внутрипланетное дело, с галактическими
перевозками никак не связанное. Раньше Департамент в такие дела не вмешивался.
Сейчас — вмешался. Я думаю, что это… Не случайность, в общем.



Терентий, прежде чем ответить, потянулся к столику и налил гостю вина.



— Вы думаете, это они так дают вам… дают нам знать, что границы больше соблюдать
не намерены?



— Ну, в целом… Да. Я думаю, что это некая провокация. Они исходили из того, что
не узнать об их действиях мы не сможем. И если мы не ответим, они просто пойдут
дальше и возьмут под свой контроль что–то еще. А если ответим — получится
обострение ситуации, которое, скорее всего, тоже в их интересах. Департамент
настроен достаточно решительно.



— И вы считаете, что мы можем помочь друг другу?..



Хризодракон промолчал. Только еще раз улыбнулся.



И тут в разговор включился Руди.



— Господин генерал–лейтенант, — сказал он. — Если бы мы не считали, что можем
помочь друг другу, мы бы не встретились. Причин друг друга любить у нас нет. Что
у нас есть — это общий враг. Видимо, первое, что мы можем сделать — это
поделиться информацией о нем… Я неправ?



Хризодракон моргнул и снял очки.



— Здравый подход, — сказал он. — Увы. Никто не любит кавалергардов, даже сами
кавалергарды… Ну я, в общем–то, и не собирался навязывать вам свою любовь.
Особенно вам, господин Бертольд… Но — вы не совсем правы. У нас не только общий
враг. У нас еще и общая цель. Чтобы двенадцать миллиардов подданных империи
жили… по–человечески. Спокойно, удобно, без потрясений… Чтобы у них были
предпосылки для счастья. Я ради этого пошел в полицию в свое время. К сожалению,
тот, кто взялся держать дом в чистоте, должен постоянно иметь дело с грязью…



— Давайте вернемся к делу, — сказал Руди.



Тут Хризодракон помедлил с ответом, и Терентий напрягся, ловя его реакцию. Ведь
Хризодракон — генерал–лейтенант. А Руди — всего лишь коллежский асессор. Разница
в чинах — на пять ступеней. Если Хризодракон сочтет возможным игнорировать такую
разницу и примет навязанный ему жесткий разговор на равных, — это будет очень
серьезный знак. Очень.



Хризодракон пожал плечами и, не спрашивая, налил себе еще вина.



— К делу так к делу, — сказал он. — Я действительно предлагаю обмен информацией.
У Корпуса, как вы догадываетесь, есть кое–какие агентурные возможности. У вашей
команды — тоже. Но мы работаем в разных… областях, я бы так сказал. Вы могли бы
поделиться данными по связям Департамента с высшим нобилитетом… у вас, господин
Мильтиад, уже наверняка голова болит от их отслеживания… — Он усмехнулся. — А мы
могли бы чем–то даже и помочь. И в то же время есть важные вещи, о которых вы,
скорее всего, не очень много знаете…



— Например? — Терентий сдержался, чтобы не выразить лицом интереса.



— Например, Департамент в последнее время очень сильно поддерживает секту
уранитов. Это именно секта — у них свое сообщество. Закрытое. И я подозреваю,
что уранитов «вгражданском платье» сейчас хватает… много где. В том числе в
наземных вооруженных силах, например. Мы знаем про это достаточно много. Про
состав их… назовем это духовенством, про группы их сторонников, про линии связи…
Некоторых крупных агентов знаем. Это большая сила. Если она встанет против нас
внезапно — будет очень плохо.



— Вы их не переоцениваете? Это же всего лишь фанатики какого–то древнего бога…
Они мне не видятся в роли силы, меняющей государство.



Хризодракон усмехнулся Терентию в лицо.



— Изучите наши материалы, — посоветовал он. — Вот, пожалуйста, — он протянул
цилиндрик импульсной памяти.



В ответ Терентий достал из кармана такой же цилиндрик и положил на стол.



— Извините меня. Я вас немножко провоцировал — в основном затем, чтобы понять
искренность ваших намерений. Теперь давайте начистоту. Серьезность угрозы,
исходящей от уранитов… все же, наверное, не от самих уранитов, а от тех, кто за
ними стоит… в любом случае, я это вполне понимаю, и за материалы благодарен. То,
чем можем, в свою очередь, поделиться мы — здесь. Берите.



Хризодракон взял со стола цилиндрик. Посмотрел ожидающе.



— Господин генерал–лейтенант… Я бы хотел назвать вещи своими именами. С точки
зрения империи мы сейчас — заговорщики. Сейчас и отныне. Да, мы не умышляем
против императора, но это не так важно: под соответствующую статью имперского
закона наши действия все равно подпадают… Вы это понимаете, конечно. Думаю, даже
лучше меня. И раз так, то… Я думаю, что нам стоит договориться о чем–то большем,
чем обмен информацией. О совместных действиях.



Хризодракон склонил голову, показывая, что слушает.



— Посмотрите, пожалуйста, содержимое цилиндра, — попросил Терентий.



Хризодракон достал из кармана планшет (дорогой, отметил Терентий) и вставил
цилиндр в порт.



По мере того, как он читал, его брови приподнимались.



— Тут вся верхушка Департамента, — констатировал он. — Да как подробно… Я даже
не ожидал, признаться. Это и есть ваш ответ?



— Нет. Это предисловие. Георгий, вы знаете, что я, как протохартуларий, имею
право в чрезвычайных случаях отдавать приказы от имени императора?



— Догадываюсь… И часто, интересно, вы пользовались этим правом?



— Если честно — еще ни разу. Но сейчас воспользуюсь. Потому что время пришло…
Генерал–лейтенант Хризодракон!



Командующий Корпусом кавалергардов, с которым наверняка уже лет двадцать никто
так не разговаривал, молча встал.



— Будьте готовы арестовать всех людей, которые входят в этот список, — Терентий
указал на экран планшета. — Под любым предлогом или без него. Задержанных
строжайше изолировать, сопротивляющихся — уничтожать. Департамент должен быть
обезглавлен. Сигнал к началу акции — «Багровое небо». Это императорский приказ.
Подвердите, что поняли его!



Повисла пауза.



— Подтверждаю, — сказал Хризодракон и сел.



— Спасибо, — сказал Терентий. — Как вы понимаете, это мера на крайний случай.
Может, к ней и не придется прибегать. Я очень надеюсь, что не придется. Но если
придется — мы должны быть к этому готовы.



Кирилл Негропонти отошел от окна. Звонил телефон. Он взял трубку.



— Хризодракон встречался с Мильтиадом, — сказал без всяких предисловий капитан
Лакатос.



— Когда?



— Сегодня… То есть, соответственно, уже вчера. Расстались часа два назад.



Кирилл облизнул губы, соображая — что сейчас надо спросить.



— Сколько длилась встреча?



— Не менее трех часов.



— Наверх материал передан?



— Согласно инструкции. Сначала наверх, потом вам.



— Да, конечно… О чем они говорили? Зацепок нет?



— У меня — нет. Пока. Мои люди зафиксировали факт встречи и время.



— Да, конечно, — повторил Кирилл. — Спасибо, капитан.



— Желаю всего доброго.



Гудки…



Кирилл опустил трубку и посмотрел куда–то вглубь полутемной комнаты. Так.
Значит, теперь — Хризодракон. До сих пор он был нейтрален (или прикидывался
нейтральным — это одно и то же), а теперь надо ждать его активного вмешательства
в игру. Весело… Кирилл прекрасно понимал, что сам он в этой игре — очень
маленькая фигура. Даже не слон, куда там. Пешка. Не будь он внуком руководителя
концерна, ему бы и не звонили. Ладно; уж как сложилось, так и сложилось. Все
равно решать будет Старец…



Кирилл вернулся к окну и какое–то время тупо смотрел на мерцающие, текущие,
крутящиеся во тьме огни мегаполиса. Тиана — самый современный из городов этой
планеты, не считая разве что безумной Каракки. Кирилл не раз покидал «Аквилонию»
на самолете и прекрасно помнил, как выглядит его город сверху. Скопище
серебряных башен — потрясающее зрелище… Впрочем, и со сто двадцатого этажа
«Аквилонии», на котором он сейчас находился, вид был не хуже.



«Но есть у ночи это дарованье — казаться собеседником твоим…» Кирилл сел в
специально поставленное у окна плетеное кресло. Сон не шел, конечно. Попросить
чаю? Или включить свет, чтобы можно было хотя бы читать?.. Но он не двигался.



Интересно, до каких пор можно было что–то изменить?.. Он вспомнил себя
студентом. Гордым студентом, который не желал иметь с транспортной корпорацией
ничего общего. Литератором хотел быть, даже стихи публиковал… Старец и не думал
возражать. Просто иронически посматривал на внука полуоткрытым своим оком, как у
игуаны. Сколько я его тогда не видел? — подумал Кирилл. — Года три, наверное… А
потом у меня все–таки вышел авторский сборник, и состоялась встреча со
Штейнгеймом. И все решилось за полчаса. Штейнгейма можно понять — он прямо
сказал, что защищает литературу от таких, как я; потому и был так резок. Но
после этого разговора — писать дальше стало невозможно. Перо в руку не ложилось,
и планшет не открывался. Я это пережил, подумал Кирилл. Разве что кто–то из
богов знает, как я это пережил. А ведь история с Еленой тогда только начиналась…



Кирилл вжался в кресло, пытаясь унять свое сердце. Все хорошо. Ему теперь
двадцать девять лет, у него огромный доход и титул консула. Он — третий человек
в Департаменте. Левая рука деда, графа Александра Негропонти, всемогущего
Старца.



Раскрылась дверь, впуская в комнату прямоугольник света. Елена. Никто другой без
стука бы не вошел.



— Новости? — спросила она мягко, шествуя к окну.



Кирилл встал.



— Новости. Да. Так себе новости. Хризодракон встречался с Мильтиадом. Понимаешь,
что это значит?



Елена усмехнулась. Кирилл молча ее рассматривал. Когда они впервые встретились —
о господи, уже шесть лет назад! — он подумал, что она похожа на персонажей Данте
Габриэля Россетти. Крупные черты, тяжеловесность и изящество. Легкий оттенок
инферно. Кажется, он даже сказал что–то подобное в своем объяснении в любви —
том самом, неудачном… Через месяц после разговора со Штейнгеймом это было.
Неудивительно. Но на этот раз он не сдался. Он добивался эту женщину пять лет,
совершенно целеустремленно, жертвуя всем лишним. И — добился.



— …Понимаю, — отозвалась она. — Теперь в игру против нас вступят кавалергарды.
Если уже не вступили.



Кирилл кивнул.



— Идиоты, — сказал он. — Помилуй боги, ведь Мильтиад же не дурак. Он… идиот. Как
он может не понимать, на каком вулкане мы сидим? Он вообще был когда–нибудь хоть
в одном промышленном городе? Я ездил в Гермиону две недели назад, по делам… ты
помнишь… (Елена кивнула.) Я там… ну, хотел однажды пройтись до нужного адреса
пешком, карта у меня была… а подошел трамвай. Знаешь, что такое трамвай? Вот я в
него и сел… И знаешь, что меня там больше всего поразило? Газета. Там, в
трамвае, одна женщина читала газету. Местную. Я заглянул… и увидел, что ничего
не узнаю. Там рядом с городской хроникой шли как бы новости культуры… назывались
какие–то музыкальные исполнители, фильмы, какие–то книги даже… ничего. Я вообще
не мог понять, о чем там речь. Ничего знакомого. Другой мир. Другая цивилизация,
чтоб ее… И это здесь — а как тогда на Карфагене? Где целые мегаполисы с такими
жителями, целые страны? Сегрегация сословий… Ни у Бюро, ни тем более у нас нет
информации о том, что там на самом деле происходит. Ты же знаешь, что восстание
в Мегалополе было для всех неожиданностью? (Елена опять кивнула.) Насытить
сорокамиллионную массу чужих людей агентурой так, чтобы происходящие в ней
процессы стали прозрачны… это задача не для тайной полиции, а я вообще не знаю,
для чего. Никому это не по силам. — Он ударил кулаком о ладонь. — Никому. Мы
построили чудовищно уродливое государство… Не мы. Ты сама все лучше меня знаешь.
Мы его получили в наследство… — он посмотрел на Елену с надеждой.



Она сделала шаг и присела на подоконник. Кирилл ждал. Она раскрыла портсигар,
зажгла тонкую сигарету.



— …Тебе звонил Лакатос? Сейчас?



— Да, — Кирилл пошевелился. — Это важно?



Елена очень изящно пожала плечами.



— Не знаю. Все равно что–то решать будешь не ты… и не я, и не Лакатос, и даже не
Вишневецкий. Решения будет принимать только твой дед.



— Ты его не любишь, — сказал Кирилл.



Елена передернулась.



— Ты уверен, что правильно употребляешь это слово?.. Я ничего не хочу сказать
плохого о твоем деде, но… Он ведь уже не совсем человек.



Кирилл промолчал. Перед его глазами, как живой, возник граф Александр Негропонти
— прозрачная мумия, намертво подключенная к устройствам искусственного
жизнеобеспечения. Не совсем человек… Зато он будет жить до двухсот лет, и,
скорее всего, даже дольше. Не покидая своего замка. Дорогая плата за долгую
жизнь. И за разум.



— Дед — сторонник радикальных мер, — сказал Кирилл.



— Тебя это пугает?



— Меня пугает не это, а неизвестность. — Кирилл поежился. — У деда мозг
работает, как квантовый ординатор. Нам такое и не снилось. И при этом — он
далеко не всем делится. И вот от этого мне страшно. Я не знаю, какие у него
мысли в запасе, какие резервы… и когда он собирается перейти к активным
действиям. Дать волю жрецам Урана…



Елена глубоко, не по–женски, затянулась своей сигаретой.



— Но ты же уверен, что он прав. Да?



Кирилл вздохнул.



— Да. Империя на грани развала… причем совершенно чудовищного развала.
Взрывного. С такими результатами, каких лучше даже не воображать. Вспомни
Вилену, вспомни Мегалополь… По сравнению с тем, что нам грозит… Создание
теократического государства — не самая дорогая плата за то, чтобы этого
избежать. Честное слово.



Елена молчала.



— Ты ведь знаешь историю… Такое уже было в жизни той Византии, древней… Там
пришли христиане — и это спасло империю. Все–таки спасло. Здесь придут ураниты.
С теми же последствиями. Но мы выстоим.



Елена молчала. Кирилл поймал направление ее взгляда, посмотрел вниз: между
башнями, во тьме, текла многослойная золотая река. Люди…



Стало страшно.



— Старец не допустит взрыва, — сказал Кирилл. — Он же умный. Это же его цель —
сделать все без крови. Ну, будем мы все молиться одному богу, ну и что? Может,
для культуры так и лучше… А уж для управления — лучше точно. Не мы это открыли.



Елена с сожалением покачала головой.



— Ты не знаешь, какие цели у Старца, — сказала она мягко. — И я не знаю. Мне
ничего не остается, как понадеяться, что ты прав… Потому что ни у меня, ни у
тебя выбора все равно нет.



Никто из вовлеченных в события людей Бюро и Департамента — ни в Оксиринхе, ни в
Тиане, ни в самой Аполлонии — не думал сейчас о событиях в Пространстве.



Или почти никто.



Впрочем, со стороны расположенных в Пространстве вооруженных сил это отношение
было симметричным. Группы флотов «Центр» и «Юг» готовились к бою. В постах
числового управления, в башнях орудийных установок, в трюмах транспортных
кораблей, в кубриках крейсеров и линкоров ни один человек не думал о внутренней
политике.



А зря…



— Ложись спать, — сказал Георгий Навпактос.



Андроник Вардан отмахнулся.



— Кофеин пока действует… — он покосился на упаковку таблеток. — Старое средство,
почти что библейское… а вот же — помогает. Ты говорил с крейсерами?



Георгий покачал головой.



— Ты меня уже спрашивал про это десять минут назад. На крейсерах все нормально,
они висят в готовности номер два, ждут приказа. И линейные крейсера — тоже. А
линкорами, я полагаю, ты займешься сам… Поспи.



Андроник тряхнул головой.



— Лучше уж поспать во время боя. Сейчас у меня все время чувство, будто я что–то
не доделал…



Георгий усмехнулся.



В чем–то Андроник был прав. Главный парадокс линейных боев в космосе: стратег
почти не может повлиять на ход сражения после того, как оно началось.
Полноценный космический линкор — это металлическая громадина длиной около
километра. Он почти не способен маневрировать в бою: инерция слишком велика, и
повороты слишком медленны. Едва ли не единственный вид маневра, доступный такому
кораблю во время сражения — увеличение или уменьшение прямолинейного ускорения.
Почти вся работа командования происходит до боя: эскадру нужно правильно
«нацелить». А потом можно и поспать, в общем–то.



Только вот придется ли группе флотов «Центр» в этой операции вести линейные бои?



Георгий надеялся, что нет. Очень надеялся.



— У нас есть шанс закончить войну, — сказал он.



Андроник вскинулся. Посмотрел с интересом.



— Ты что это вдруг?..



Георгий смутился.



— Не знаю… От недосыпа, наверное. Само выскочило.



— Но ты действительно так думаешь?



Георгий надолго замолчал.



Андроник не мешал ему.



Нельзя было думать о таком перед сражением. Нельзя. Никогда нельзя «начинать
дело с конца». Делай, что говорит приказ, и пусть боги решат, каким будет
результат…



Но… Черт. С Андроника даже сон слетел от этой мысли. Даже в голове прояснилось.



Закончить войну!.. Ох, да неужели это вообще возможно?..



Закончить войну…



— Если ты прав — это будет моя последняя операция, — сказал он, еле ворочая
языком.



— Не хочешь больше служить? Серьезно? — Георгий, кажется, удивился.



Андроник помотал головой.



— Георгий, ты когда последний раз был на командной должности? Как это… страшно.
Когда не получается… а кто знает, получится или не получится?.. Как будто
сломанные кости мироздания… торчат через кожу. Очень больно. Я сломался, ты
скажешь?.. Да, я сломался. После Варуны. Кто–то может вынести. Я нет. Маленький
домик на фундаменте из скалы, жить там с Никой… и чтобы карпы в пруду. Как
поросята. Термодинамическое равновесие. Ты понимаешь меня?..



— Лучше, чем ты думаешь, — сказал Георгий сухо.



Андроник поджал губы.



— Я не сдался, — сказал он. — Просто… как тебе сказать. После Варуны я понял,
что бывает работа, которая не для человека. Не для живого человека. Если я
вернусь… Сейчас я себя чувствую так, как будто не вернулся. Уже. Понимаешь? Не
надо этого понимать. Я несу чушь… Скажи лучше, что там у нас по последним
сводкам. Новые корабли?..



Георгий скрипнул стулом.



— Новые, да. Но не нам. Два авианосца — «Эпаминонд» и «Нарзес», по сорок пять
истребителей на каждом. Совсем новые, только с верфи. Их отправляют в группу
«Юг», сражаться за Архипелаг. Нам прислали короткую информацию, для справки…
Жалеешь, что они не у тебя?



Андроник потянулся.



— Нет. Точнее, не уверен. Авианосец — это, конечно, вкусно, но сложно. Очень
большая неопределенность, из–за которой трудно будет управлять боем. Мы же,
собственно, возможностей этого типа кораблей толком не знаем… — Он усмехнулся. —
Лиса и виноград, да?.. В любом случае, я надеюсь, что нам хватит и линейных
крейсеров.



Георгий кивнул, и какое–то время они молчали. Андроник пытался угадать, о чем
его друг думает. Спросить?..



— Георгий, ты никогда не хотел жениться?



— Пока нет. — Георгий глянул искоса. — Командир, мне не нравится твое
настроение.



— Да?..



— Да. В нормальной ситуации тебя бы надо было вообще снимать с командования. У
тебя комплекс смертника.



— Да?.. Не знаю. Нет. Это все кофеин… Я не смертник. Я хочу захватить Токугаву и
вернуться домой. Насовсем. Вот и все.



Георгий вздохнул. К сожалению, никаких срочных дел сейчас не было. Вся
предварительная подготовка к операции уже завершилась; теперь, пока решающий час
не назначен, следовало просто ждать… Отвратительное занятие.



Уложить бы командира спать, в самом деле… Так ведь не ляжет. Невозможно тут
заснуть.



Вот–вот начнется…



Плохо, когда мысли идут по кругу.



Зазвенел комм. Два человека, сидевшие в полутемной кают–компании, вздрогнули.



— «Оранжевый» сигнал… Это тебе лично, — сказал Георгий, посмотрев.



Андроник принял комм у него из руки. Стараясь не торопиться, ввел код. Прочитал.
И — молча повернул комм экраном к Георгию…



Немая сцена.



Андроник запомнил таким Георгия навсегда: белое–белое лицо и черные провалы
глаз. Зрачки у него были во всю радужку.



В пакете, пересланном через Космический генеральный штаб, говорилось следующее:



«Командующему группой флотов «Центр» вице–адмиралу патрикию Андронику Вардану.



С получением сего Вам следует немедленно прибыть на базу Ундина для вступления в
должность командующего группой флотов «Юг».



Штаб группы флотов «Центр» приказываю подготовить к принятию командования Вашим
преемником, вице–адмиралом Тиберием Ангелом.



Разрешаю взять с собой выбранных Вами офицеров в числе не более пяти человек.



Материальную часть не перемещать.



Желаю успехов.



Император Велизарий Каподистрия».




ГЛАВА 6 ГЕНЕРАЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ

Любая космическая война очень богата документами. Это понятно. Никакая работа в
Пространстве невозможна без мощного квантового обеспечения. Бортовые ординаторы
кораблей непрерывно фиксируют колебания состава и влажности воздуха, результаты
дозаправок, перемещения людей внутри корпуса и еще буквально тысячи параметров,
каждый из которых жизненно важен. Конечно, офицеры–информатики регулярно стирают
ненужные массивы данных, но в закрытой памяти все равно оседает очень и очень
многое. Полные расшифровки текстов оперативных совещаний — уж точно.



Одно из таких совещаний как раз и состоялось в ободранном гостевом салоне
линкора «Фессалия» — флагмана ГФ «Центр», только что сменившей командование.



Контр–адмирал Константин Стратиотик, командующий амфибийным флотом….больше
сорока орбитальных транспортов типа «квадрига» и десять «диплодоков». И
пятнадцать танкодесантных ролкеров. Больше мы уже просто не дотащим.



Контр–адмирал Никифор Музалон, командующий линейным флотом. Какая штатная
вместимость у «диплодока»?



Стратиотик. «Диплодок» берет пехотную дивизию. Двенадцать тысяч человек, но
можно запихать и до пятнадцати. Сейчас у нас часть «диплодоков» идет как раз с
перегрузкой… У «квадриги» вместимость где–то треть от этого.



Музалон. Итого не меньше двадцати дивизий, даже если считать только пехоту…
Господа, а ведь это самая крупная десантная операция в истории.



Контр–адмирал Григорий Акрополит, начальник штаба ГФ «Центр». Так и
планировалось.



Музалон. Что мы сейчас знаем об обороне Токугавы?



Акрополит. То же самое, что знали и раньше. На Токугаву базируется группа флотов
«Ф», которая слабее большинства других групп: линкоров в ней всего три штуки…
Правда, это новые линкоры. Типа «Локи».



Музалон. Очень относительная слабость, я бы сказал.



Акрополит. Упаси боги, я не хотел сказать, что эта операция будет легкой!
Токугава защищена так, как и должна быть защищена столица самой большой в мире
империи. Зенитные лазеры. Минные пояса. Силовые экраны над городами. Истребители
наземного базирования. Через все это нам придется проламываться. Но если вообще
есть инструмент, которым можно вскрыть такую оборону — то он в наших руках. В
ваших, адмирал Музалон.



Музалон. Мы сделаем все возможное.



Контр–адмирал Людвиг фон Макензен, командующий флотом линейных крейсеров. Мы
тоже.



Акрополит. Спасибо, господа.



Стратиотик. Это вам спасибо.



Музалон. Константин, не волнуйтесь. Я не забываю о задачах…



Стратиотик. Мы все не забываем о задачах.



Капитан цур люфт Василий Тагарис, командир ЛК «Фессалия». Разрешите мне
высказаться? Мы это обсуждали, но сейчас я хочу произнести для всех. Я прекрасно
понимаю беспокойство адмирала Стратиотика. Мы — люди кораблей, мы просто делаем
свою работу… и знаем, чем рискуем, да. А амфибийному флоту сейчас нужно
доставить к цели двести тысяч наземников. Людей, которые на грунте бойцы, но в
Пространстве — дети. И ведь мы знаем, что трудно придумать более уязвимую цель,
чем ползущий в окрестности планеты «диплодок»… у него инерция — в десять раз
больше, чем у линкора! Вот поэтому всю прошлую неделю мы посвятили разработке
плана движения. Древовидного, то есть с вариантами. Если он будет выполнен —
можно считать, что амфибийный флот относительно прикрыт. А иначе…



Акрополит. Не будет никакого «иначе». Господа, я вас понимаю… Вы работали с
адмиралом Варданом. Доверяли ему. Он был частью вашего коллективного разума. И
вот теперь, за какие–то сутки до операции, вместо него пришли мы, и все надо
строить заново… Я не оправдываюсь. Эта перестановка — для нас такая же
неожиданность, как для вас. Я считаю себя обязанным бережно относиться к чужим
наработкам, и, видят боги — так и отношусь. Уверен, кстати, что у адмирала
Вардана и его новых подчиненных сейчас точно такие же трудности… Давайте их
преодолеем. Мы работаем вместе.



Стратиотик. Принято.



Музалон. Принято. Но у меня есть вопрос.



Акрополит. Да?



Музалон. В связи со сложности задачи я просил бы подчинить оба флота линейных
кораблей кому–то одному. Оперативно подчинить, конечно. Только на время десанта.
Но — одному человеку. Я это буду или адмирал Макензен — безразлично. Лучше один
плохой командующий, чем два хороших.



Вице–адмирал Тиберий Ангел, командующий ГФ «Центр». Спасибо, адмирал Музалон. Я
вас услышал. И у меня есть ответ. Дело в том, что флот линейных крейсеров не
пойдет к Токугаве. Он пойдет к Укурмии.



Музалон. Ваше могущество!



Акрополит. Тиберий!



Тагарис. Господин командующий!



Стратиотик. Это самоубийство.



Ангел. Нет.



Акрополит. Господа…



Макензен. Я думаю, мы правильно поступим, если выслушаем соображения
командующего.



Ангел. Благодарю. Итак, план адмирала Вардана был построен на концентрации сил.
Все тяжелые корабли — к Токугаве. У нас их там получилось бы в три раза больше,
чем у группы флотов «Ф». Я считаю такую избыточность просто ненужной. Это
первое. Второе: я считаю неправильным игнорировать преимущества, которые дает
расположение нашей базы. Посмотрите, пожалуйста, на карту. Пандемос — это центр
позиции. От него идут вектора к Варуне, Укурмии, Токугаве и Архипелагу. Четыре
направления! И вы хотите, чтобы мы из них использовали только одно? Господа,
пока я командующий, этого не будет. Нужен еще один удар. Отвлекающий. Кораблей у
нас для этого хватает.



Музалон. Когда мы штурмуем укрепленную базу, артиллерийских кораблей хватать не
может.



Ангел. Ну и не все ли вам тогда равно, сколько их будет?.. Простите, это шутка.
Шести линкоров и двух линейных крейсеров вам все–таки должно быть достаточно.
Это расчеты. Такой силы достаточно для чего угодно… А теперь давайте
порассуждаем о том, куда направить нашу вторую эскадру. Варуну исключим сразу.
Архипелаг выглядит заманчиво, но если мы направим силы туда, исчезнет
отвлекающий эффект — на Архипелаге ведь все равно уже действует группа флотов
«Юг»… Остается Укурмия. Вполне достойная цель.



Музалон. Я прошу снять меня с командования флотом.



Ангел. Я отклоняю вашу просьбу.



Стратиотик. Так нельзя! Зачем вы нас слушали, если наше мнение для вас не имеет
никакого значения?!



Ангел. Ну что вы, адмирал. Конечно, имеет.



Стратиотик. Что будет с планом прикрытия?



Ангел. Он будет переделан… точнее, он уже переделан. И я пересмотрел состав
соединений. Вы можете включить в свой амфибийный флот два тяжелых крейсера и
распоряжаться ими, как хотите.



Стратиотик. Какие?



Ангел. Думаю, «Набла» и «Юпитер».



Музалон. Черт побери!



Акрополит. Господин адмирал?



Музалон. Я прошу зафиксировать мое особое мнение… Да какое оно особое!
Кто–нибудь вообще согласен с планом, который нам предложили?



Ангел. Это не предложение. Это приказ. Сразу после того, как группа флотов «Юг»
начнет наступление на Архипелаг, наш флот линейных крейсеров ударит по Укурмии.
Удар по Архипелагу отвлекающий, удар по Укурмии главный — так, скорее всего,
решит противник…



Акрополит. Мы не знаем точно планов группы «Юг». Что, если они начнут позже нас?



Ангел. Тогда противник решит, что удар по Укурмии отвлекающий, а по Архипелагу
главный. Это ничего не изменит.



Акрополит. И когда оба эти удара произойдут…



Ангел. Тогда, и только тогда, мы ударим по Токугаве. Это очевидно.



Акрополит. Почему ты не сказал мне про этот план раньше?



Ангел. Извини, Григорий. Это… личное. Мой план выглядит слишком рискованным,
чтобы я с кем–то делил ответственность за него. Но при любом другом варианте —
риск еще больше.



Акрополит. Понимаю… Ты рассчитываешь, что они клюнут на отвлекающий удар и
направят на Укурмию часть сил с Токугавы?



Стратиотик. Ну, это все–таки маловероятно…



Ангел. Почему? Если Укурмия будет нами захвачена, такое станет достаточно
вероятным.



(Молчание.)



Музалон. Ангел, вы можете арестовать меня за нарушение субординации, но я скажу
при всех: вы сошли с ума. Вы — второразрядный офицер. У вас нет ни одной
серьезной победы. Если не считать героической атаки Мегалополя, конечно. На что
вы замахиваетесь? Я поверить не могу, что вы хотите перед решающей операцией так
разделить силы.



Ангел. Можете считать меня кем хотите. Но я — ваш командующий. У меня есть
полномочия.



Музалон. Ваши полномочия не позволяют менять план штаба Объединенного флота!



Ангел. Позволяют. В чрезвычайной ситуации.



Музалон. Как, интересно, вы определяете ее границы?



Ангел. Любая война — уже чрезвычайная ситуация.



Музалон. Я подам рапорт императору.



Ангел. Пожалуйста, но только после завершения операции… Господа, я вынужден
сказать неприятную вещь. В отношении любого офицера, который осмелится в боевой
обстановке саботировать мои приказы, я буду действовать строго по уставу. Вы
меня понимаете?



Стратиотик. Вы грозите нам расстрелом.



Музалон. Если ваш план приведет к разгрому…



Ангел. Я знаю, что тогда будет. И вы знаете.



(Молчание.)



Ангел. Адмирал Музалон! Лично для вас я сделаю уступку. Если вы категорически
против моего плана, я готов пойти на нарушение устава и освободить вас от
командования. В этом случае я поведу линкоры к Токугаве сам.



Музалон. Мне надо подумать.



Ангел. У вас есть на это полчаса. Теперь вы, адмирал Макензен. Укурмию защищают
три или, если не повезет, четыре линкора из группы флотов «Е». Ваш козырь —
естественно, маневренность. С четырьмя линейными крейсерами вы должны сбить их
все в первые минуты боя. А идеальный вариант — это чтобы боя, как такового,
вообще не было. Займитесь сейчас трассами подхода к цели… там есть «черные
зоны», идите по ним — лоцию я уже скинул на ваш комм. Вопросы?



Макензен. Какие линейные крейсера вы у меня забираете?



Ангел. Какие назовете.



Макензен. Берите «Тирпица» и «Шпее».



Ангел. Принято. Еще вопросы?



Фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау, командир ЛКР «Райнхард Шеер». Вопрос у
меня.



Ангел. Слушаю, фрегаттен–капитан.



Рейхенау. Разрешено ли нам вести огонь по поверхности планеты? Если, конечно, мы
решим, что в этом есть военная необходимость.



(Молчание.)



Ангел. Да. Разрешено. Разумеется, только в самом крайнем случае. Выигрыш войны
этого стоит.



— Я не помешаю?



Два офицера, сидевшие в глухом зале за овальным столиком, вскочили и вытянулись.



Адмирал Макензен махнул им рукой, веля садиться.



— Черт–те что, — сказал он. — А, вот кресло… Макс, не сочтите за труд, включите
кофейный аппарат.



Белый куб зашумел. Макс фон Рейхенау подставил чашку, протянул ее.



— Завтра, — сказал Макензен, ни на кого ни глядя.



Рейхенау пожал плечами.



— Завтра так завтра. Непонятно, правда, когда он все успел…



— Мне тоже это непонятно, — проворчал Макензен. — Особенно учитывая, что об этом
плане не знал даже его начальник штаба… Я уж начинаю верить слухам, что он
киборг.



Рейхенау закинул ногу на ногу и покачал носком блестящего ботинка. Обычно даже
офицеры носили в походе мягкие боты; но капитан флагманского линейного крейсера
пока что считал нужным точно блюсти форму.



— Я не верю в киборгов, — сообщил Рейхенау. — В очень странных людей верю, это
да. Интереснее другое. Чего вы ждете от этой операции, Людвиг—Иоганн? Сказать
можете?



Второй сидевший на диване офицер с интересом повернул голову — не каждый день
услышишь обращение к адмиралу прямо по имени. Но Макензен, похоже, принял это
как должное.



— Сначала познакомьте меня с коллегой, Макс, — сказал он.



— О, извините, — сказал Рейхенау. — Это старший лейтенант Котов. Андрей
Николаевич. (Молодой офицер встал и поклонился.) Наш навигатор.



Макензен кивнул и, не вставая, протянул старшему лейтенанту руку.



— Простите, — сказал он. — Устал. От нынешней операции я жду, что она кончится
провалом и приведет к затягиванию войны. Ангеловский план формально правилен, но
он не имеет никакого запаса прочности. Даже старый проект Объединенного флота
был все–таки менее авантюрным… Где тонко, там и рвется, знаете такую пословицу?
В любом случае, теперь нам теперь остается только честно выполнять этот план. И
надеяться на чудо.



Он залпом допил кофе и тяжело поднялся.



— Не вставайте… Я пойду посплю. И вам советую. Шесть часов сна — почти вечность…
— с этими словами Макензен удалился, аккуратно закрыв за собой дверь отсека.



Оба офицера посмотрели на пустое кресло.



— Где тонко, там и рвется, — пробормотал старший лейтенант Котов.



Рейхенау остро взглянул на него.



Котов усмехнулся и продекламировал:



— «Отзовись, пожалуйста. Да нет, не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и
так. Из огня да в полымя, где тонко, там и рвется, палочка–стукалочка,
полушка–четвертак…» Человек, который написал эти стихи, посвятил их своей жене.
Они до этого прожили вместе тридцать лет, причем в чужой стране, в эмиграции —
было тогда такое слово. В нищете. Но не расстались. И было это почти тысячу лет
назад. Самые нежные стихи на свете… Из них я эту пословицу и знаю, собственно.



Рейхенау улыбнулся.



— Из вас никогда не получился бы строевой офицер, Андрей. Не считайте это
критикой. Просто у вас не тот склад личности. Кстати, что такое «полушка»?



— По–моему, это какая–то очень мелкая монета.



Рейхенау опять улыбнулся и вдруг откинулся на диване, заложив руки за голову.
Грация у него была кошачья.



— Сколько вам лет, Андрей?



— Тридцать один.



— Вы женаты?



Андрей задумался.



— Это… сложная история. Короткий ответ — «нет». К сожалению. Мы… знакомы уже
восемь лет. В каком–то смысле мы… одно целое. Причем она так считает тоже. Но… —
он запнулся. Черт, как об этом сказать?.. — Бывает так, что из–за чьей–то
слабости, или из–за чьей–то ограниченности, или вообще из–за случайностей люди,
которым предназначено быть вместе… не оказываются вместе. Я сложно сказал. Но я
не знаю, как проще. Я собирался… нет, не буду говорить. Не знаю.



Рейхенау спокойно кивнул. Как будто доклад выслушал, подумал Андрей. Мудрый
человек; любая другая реакция на такое, наверное, была бы нелепа. Андрей сам не
знал, с чего он так разоткровенничался… Он перевел взгляд на угол отсека. Там,
под самой притолокой, примостилась такая же, как во всех без исключения
помещениях любого пространственного корабля, коробочка хаббл–детектора. На ней
сейчас горел тревожно–пурпурный огонек — знак, что «Шеер» идет на сверхсвете.
При досветовых скоростях огонек становился зеленым. Да. Может, и понятно, почему
его потянуло на откровенность именно сейчас.



— Господин фрегаттен–капитан…



— Не надо так официально, Андрей. Я старше вас всего–то на пять лет. Что вы
хотите спросить?



— Да-а, спросить… Вы мне, как и всем старшим офицерам, скинули на комм
расшифровку совещания. Я внимательно прочитал. Так вот, там именно вы задали
вопрос… про огонь по планете. Вы действительно готовы это сделать?



Рейхенау чуть–чуть поморщился.



— Андрей, я уверен, что этот вопрос пришел в голову всем присутствующим. Всем.
Его же должен был кто–то задать. Я понимаю адмиралов, которые не решились… но
я‑то там был самым младшим по званию. Вот я и спросил. Ничего больше.



— Ну да, ясно. Только вы не ответили. Вы действительно готовы это совершить?



— Чтобы разделить с Ангелом славу палача? — Рейхенау открыто усмехнулся. — Да,
готов. Если понадобится. Ангел — несчастный человек. На Карфагене он попал в
ситуацию, когда другого выхода вправду не было. Или делать то, что сделал он —
или не делать ничего. Вы же разбираетесь в аналитической механике? Война на нее
похожа. Если задача решается только через введение оператора «огонь с линкоров
по планете», значит… — Он не закончил.



— М-да, — сказал Андрей. — Наверное, я правда не гожусь в строевые офицеры.
Господин…



— Это на вахте. Здесь — Макс.



— Хорошо. Макс, что вы вообще думаете об Ангеле? О нем каких только слухов не
ходит.



— Я уже сказал. Он несчастный человек. Я не сомневаюсь, он бы расстрелял сегодня
любого из адмиралов, если бы конфликт зашел… чуть–чуть дальше. Несмотря на то,
что в нашей истории такого не было последние лет двести. Ему уже нет смысла
спасать свою репутацию. Точнее, он знает, что ее спасет только одно: великая
победа. Которая покажет всем, что он стратег не хуже Юлия Цезаря. Вот получится
ли из него Цезарь — это мы завтра и увидим.



Георгий Навпактос был небрит. Андроник Вардан видел его таким впервые в жизни.
Много чего сейчас происходит впервые…



— Давай резюме, — сказал Андроник.



— Ну чего резюме… Вот перед нами карта. Край Архипелага. Три главные системы.
Вот Фейсалабад, вот Порт—Стентон, и вот Гингема. На Фейсалабад базируется группа
флотов «А», на Порт—Стентон — группа флотов «Б», и на Гингему — группа флотов
«Ц». Одну из них надо взять первым ходом, чтобы шагнуть дальше. Вопрос, какую. В
наработках, которые нам тут оставили, есть все три варианта. Плюсы и минусы мы
уже видели. Фейсалабад — на севере, если ударим по нему, можно получить помощь
от группы «Центр». Теоретически. Практически они нам ни черта не помогут. Так?
Гингема — на юге, этот вариант самый неклассический. Ни богу свечка, ни черту
кочерга, как говорится. Но, может быть, этим и привлекателен. И Порт—Стентон — в
центре. Преимущества: короткое плечо операции, возможность нарушить связность
Архипелага, локальный центр позиции потому что. Недостатки: те же самые. Это
направление наиболее ожидаемо. В таком духе. В принципе, ты можешь просто
бросить кубик — у тебя есть, шестигранный — и выбрать так. Не изменит почти
ничего. Кончилась стратегия, тактика наступила… — Он помолчал. — Ну, и еще есть
личный момент.



Андроник потер лицо ладонью.



— Деликатно ты выражаешься, — пробормотал он.



— Я анализирую, — сказал Георгий. — Это моя работа. А психология командующего —
такой же военный фактор. Что я вижу? Во–первых, ты его боишься… Нет, не
перебивай. Боишься. Это естественная реакция, если бы ее не было — я бы считал,
что тебя надо снять с командования. Во–вторых. Уклониться от встречи с ним — ты
боишься тоже. Это естественно, опять же… И в-третьих, ты боишься, что эмоции,
связанные с его присутствием, повлияют на твои решения как стратега. Многослойно
так… От этих страхов ты не избавишься. Не пытайся. А что нужно сейчас — это
вывести из них равнодействующую. Чтобы решение было взвешенным.



Андроник посмотрел на дверь, прежде чем ответить. Конечно, отсек был наглухо
закрыт. Для этого совещания они выбрали самое изолированное помещение, какое
только нашлось в подземном лабиринте базы Ундина. Даже мундиры они оба скинули,
оставшись в белых рубашках.



— Если бы не Маевский, — сказал Андроник.



— Если бы не Маевский, — согласился Георгий. — Маевский молодец. Если мы все это
закончим, представь его на фрегаттен–капитана. Как минимум.



Андроник промолчал.



Георгий криво улыбнулся.



— Я тоже бы предпочел, чтобы разведка сработала хуже, — сказал он. — Ты думаешь,
я не боюсь? — Он протянул руку и поменял картинку на экране тактического
ординатора: вместо путаницы звездных трасс там появилось лицо.



Человек на берегу моря, на фоне каких–то хвойных деревьев. Беззаботный юноша в
распахнутом синем кителе. Виндзор Уайт, контр–адмирал Гондваны, ныне, как
выяснилось, командующий группой флотов «Б»…



Глядя на эту фотографию, Андроник и принял решение.



— Порт—Стентон, — сказал он. — Начинаем с него.



Георгий кивнул.



— Они нас ждут, — напомнил он.



— Знаю. Это означает, что ты должен за оставшиеся пять часов придумать мне
вариант, позволяющий разыграть хоть какую–то внезапность. Я не знаю, как.
Постарайся.



— Задача из разряда невыполнимых, — заметил Георгий. — К вящей славе его
вечности Императора… — он шумно вздохнул, замолк. Глаза у него стали обращенные
внутрь.



Андроник не мешал ему. Он старался отвлечься вообще от всяких мыслей, и тут его
вдруг озарило. Он даже зажмурился.



— Георгий, — позвал он. — Я все понял.



— А?..



— Это все так и было задумано. С самого начала. Не знаю, кем. Нам дали
возможность принять группу «Центр», чтобы утихомирить Докиана и других. Тех, кто
против Ангела. Только для этого. А когда мы сделали всю черную работу, когда до
операции остались сутки — нас поменяли местами. И вмешиваться поздно. Докиан
проиграл. Противники Ангела в столице — проиграли. Главная операция — на нем
теперь. А мы здесь можем делать все, что хотим. Наша задача — связать боями
группы флотов «А», «Б» и «Ц». Всего лишь. Захватим мы при этом хоть что–то или
нас разгромят — неважно, план к этому устойчив… Причем план, разработанный самим
Докианом. Красиво, да?



— Прекрасная штабная интрига, — проговорил Георгий.



Андроник не ответил. Он чувствовал себя очень усталым.



А не надо было проигрывать…



— Придумай, как мне создать внезапность, — сказал он умоляюще.



Капитан–лейтенант Эдвард Спангенберг сидел в центральном посту «Шакунталы» один.
Ночная вахта. Конечно, «ночь» на пространственном корабле является понятием
сугубо условным — обычно так называют просто те часы, когда спит командир. Но
сейчас командира на борту не было. Капитан третьего ранга ди Суза спустился на
грунт, в наземный штаб. Увидит там Вина… Эдвард усмехнулся и повернул к себе
оптический экран — полюбоваться на планету. Все равно делать нечего.



Ирония состояла в том, что привычные пространственникам термины — «грунт»,
«наземный штаб» — к планете Порт—Стентон никак не подходили. Океан покрывал
Порт—Стентон целиком, даже вулканических островов тут были единицы. Такая вот
причуда планетографии. Главная плавучая база группы флотов «Б» была видна с
орбиты: распластанный на экваторе паучий крестик. Наверняка Нараян ди Суза
сейчас там…



Насыщенно–голубой шар посреди рассеянного жемчуга звезд.



Рядом с оптическим экраном находился цифровой, отображавший тот же сектор
пространства, но в арифметической проекции. Ударная эскадра на фоне планеты: по
черному экрану шли желтые линии, соединявшие корабли. Четыре вершины огромного
гексаэдра занимали линкоры, пятую — единственный в этой системе тяжелый крейсер
с дурацким названием «Лигейя». Шестая вершина была пуста. Странное построение,
выбранное Вином ради каких–то тактических идей. Ну что ж, Вину виднее… Гексаэдр
медленно вращался — Эдвард видел это постоянно, хотя бы краем глаза. Именно так
и выглядит межзвездная гавань.



Эдвард закурил, продолжая рассматривать объемный план эскадры. На
пространственных кораблях не любили курящих; Эдвард позволял себе затянуться
сигариллой, только когда оставался совсем один. Дело было не в бытовых проблемах
— системы контроля воздуха на таких кораблях, как «Шакунтала», позволяли хоть
драконов огнедышащих держать в жилых отсеках, все очищалось за секунды. Просто
традиция, чтоб ее… За четверть минуты, пока Эдвард смотрел на экран, план
сместился, отражая движение самой «Шакунталы»: она, вместе с тремя другими
легкими крейсерами, служила кораблем связи и прикрытия, вращаясь по маленькой
окружности к северо–западо–надиру от главных сил. Опять рутинная работа. Просто
дежурство. Что ж, у Архелона было еще тоскливее.



Интересно, может ли здесь появиться противник?..



Как и большинство людей поля боя, Эдвард не интересовался стратегией.
Планирование войны — дело штабных. Таких, как Вин. Молодой — всего на три года
старше Эдварда — адмирал Уайт, которого все его флоты называют за глаза по
имени, а он знает это и не обижается… Он ведь тоже с Шакти. Прекрасная планета;
Эдвард родился там и провел всю первую половину жизни, пока не поступил в
Корпус. Он вспоминал: желтый берег, белые домики, зеленый лес — и океан,
изменчивый, бесконечный… Если бы не Пространство — водил бы он сейчас по этому
океану траулер, скорее всего. Если бы не Пространство… Когти Пространства
чувствует любой, живущий в Галактике. А если не чувствует — ему же хуже… Эдварду
было пятнадцать лет, когда он впервые пришел в храм Рогатой богини. Там, под
дубами… Ясно ведь: после космической экспансии человечества религия не могла
остаться прежней. Кромешное Пространство, которое теперь стало можно ощутить
физически, изменило у людей что–то в самом чреве психики, в подсознании. Мужские
божества, светлые и ясные, будто уменьшились в размере, уступая место темной
женской сущности. Тысячи имен были у нее. Астарта, Кибела, Мокошь, Ио, Артемида,
Хатор, Изида, Инанна, Геката, Селена, Горгона… Богиня Вселенной. Повелительница
безвидного мира… Эдвард много раз ловил себя на том, что, глядя на два экрана,
оптический и арифметический, стоящие рядом и показывающие один и тот же кусок
пространства — он считает истинным именно арифметическое изображение. Точки,
контуры и нити на фоне пустоты. Наверное, так быть и должно… И тут на всех
экранах зажглись ярко–красные уголки–предупреждения, и Эдвард — он не успел
ничего подумать — обернулся влево, к экрану западного сектора, который обычно
был пустым… Сейчас он не был пустым. Сейчас там горели цели, и эти цели были
чужими : они не отвечали на автоматические запросы. И они приближались.



Атака. Вот она — атака. Пять кораблей с параметрами типичных линкоров. Идут
прямо с запада. Как просто… Все действия, необходимые в данной ситуации, Эдвард
выполнил за секунды: объявил боевую тревогу, включилнепрерывное оповещение —
теперь все данные с экранов «Шакунталы» передавались на наземную базу в реальном
времени, — несколькими нажатиями кнопок запрограммировал систему слежения на
захват целей и проверил, как работают энергетические магистрали (они работали
нормально). Все. Больше он сделать ничего не мог. Легкий крейсер неспособен
уничтожить или даже повредить линкор — разве что войдет, жертвуя собой, прямо в
его эпсилон–окрестность; но в боевые расписания такое все же не входит…
Смотреть. И ждать.



Византийские линкоры, подошедшие по самому очевидному вектору, пытались
построиться вогнутой полусферой. Вин это явно предвидел и развернул линкоры
группы «Б» (их было четыре, только четыре…) под такими углами, чтобы за
считанные секунды накрыть огнем любое опасное направление. Дуэль… У Эдварда
перехватило дыхание: классический эскадренный бой он до сих пор видел только на
симуляторах. Вот, значит, как… Интересно, почему они не использовали для подхода
флота здешние «черные зоны»?.. И только он успел об этом подумать, как из
ближайшей «черной зоны», совсем с другой стороны планеты, вышла цель. А потом
еще одна. Два корабля, каждый с линкор размером, но — это было ясно с первого
взгляда — с совсем другой динамикой… и, пока Эдвард пытался вычислить, что это
за корабли, они разделились! Траектория каждого разошлась веером, в котором
можно было различить движение одного тяжелого корабля и чуть ли не сорока
(считать некогда) очень маленьких, очень вертких тварей с ничтожной массой
покоя… Авианосцы. Авианосцы подошли к эскадре Вина с неожиданной стороны, почти
с востока, и выпустили истребители.



Линкор «Идзанами», ветеран битвы при Варуне, взорвался через минуту; судя по
экранам, его нашли два или три истребителя сразу. Считать было некогда. Вин,
видимо, лихорадочно пытался повернуть оставшиеся корабли, и тут по нему наконец
открыли огонь византийские линкоры — те пять, подход которых, как теперь
выяснилось, был отвлекающей операцией. Эдвард с ужасом увидел, что флагманский
«Индра» поврежден. Только бы у него хватило ума отойти к планете!.. Два еще
целых гондванских линкора — «Лакшми» и «Парвати» — медленно поворачивались,
пытаясь маневрировать огнем путем вращения башен. Бесполезно. В башнях у любого
линкора, по стандартной схеме, стоят только два орудия из двенадцати… Эдвард
больше не думал. Он не глядя схватил рабочий джойстик, поймал в прицел ближайший
авианосец и ввел в ординатор команду «сближение». На экране тут же зажглись
цифры: 3:59… 3:58… 3:57… Меньше чем через четыре минуты врежемся, сказал Эдвард
почему–то вслух. Еще есть время… Он протянул руку к регулятору гразерных
установок и замкнул управление огнем на центральный пост. Все. Цифры бежали:
3:02… 3:01… 3:00… Цель росла — византийский авианосец был виден уже на
оптическом экране, и Эдвард успел подумать, что это красивый корабль. 2:48…
2:47… 2:46… Артиллеристы в носовом посту сейчас обалдевшие сидят. Простите,
ребята. С авианосца наконец заметили сумасшедший крейсер, стали пытаться
уклониться, но получалось это плохо — масса покоя у «Шакунталы» была раз в пять
меньше. Поздно, господа… А истребители все работают; вспышка сбоку — это
взорвалась «Лакшми». Проклятье… А вот теперь — точно все. В момент «0:45» Эдвард
совместил точки приложения программ «сближение» и «огонь» и активировал
последнюю. Четыре гигаджоулевых пучка света из носовой батареи «Шакунталы»
ударили прямо в авианосец, превратив его в электронный прах.



Бой на этом отнюдь не закончился. Оставшийся византийский авианосец отошел
подальше, зато никуда не исчезли истребители — Эдвард забрался в самый их рой.
Спасло его только то, что они игнорировали легкий крейсер, привлеченные другими
целями. Нет, не спасло… Сразу четыре истребителя развернулись к «Шакунтале» с
разных сторон, начисто лишая ее возможности уйти. Экраны погасли. Последним, что
увидел Эдвард по эту сторону мира, было страшное и прекрасное лицо Рогатой
богини.



Известие о победе пришло во все высшие штабы Византии через два часа.
Вице–адмирал Вардан сделал уникальный в космической войне шаг, использовав атаку
линейного флота в качестве отвлекающего маневра. Результат — все четыре линкора
противника уничтожены в первые десять минут боя. Группа флотов «Б» осталась без
главных сил и отступила. При этом, правда, был потерян авианосец «Эпаминонд»,
нарвавшийся на самоубийственную атаку какого–то легкого крейсера. Но все прочие
крупные корабли были целы, оставшиеся после космического боя очаги сопротивления
— тут же локализованы, и система Порт—Стентона оказалась под полным византийским
контролем.



Получив эти данные, Людвиг фон Макензен приказал своему флоту выйти из режима
необнаружения, зависнуть в зените системы Укурмия и направить ударную группу к
ее второй планете.



У Андрея дрожали пальцы.



Ничего не происходило. Что, вот это и есть космическое сражение?.. Пост дальней
связи был одним из самых изолированных помещений на корабле. Абсолютная тишина.
Матовые экраны мониторов. Красные, зеленые, белые огоньки на них. Сейчас только
эти огоньки и двигались. Вот она, наша эскадра. Вот она — точка, обозначающая
«Шеер». Танец атомов в пустоте. Демокритовский мир… В одно и то же мгновение
«Хиппер» и «Сушон» ударили лучами по двум гондванским линкорам — Андрей даже не
знал их названий; и оба погасли. Остался третий, стремительно отходящий под
защиту планеты. На нем тут же сошлись лучи «Шеера» и «Ланса». Все. Господи, как
же это просто… Тихая комната, удобное кресло, безмолвие. И ведь я сейчас на
«Шеере», на том самом: вот он, ползущий по экрану огонек… В постах связи всегда,
обязательно стоят ординаторы, показывающие тактическую ситуацию: связист не
должен быть оторван от мира. Кажется, идем к планете… Андрей расстегнул пуговицу
на форменной рубашке. Кровь шумела в ушах. Я ведь когда–то мечтал об экспедиции
в рукав Лебедя, подумал он. О мирной экспедиции… об исследовательской… Почему
вот это?.. Рядом стояло главное сокровище, центральный ординатор поста —
скромный серый ящик, готовый мгновенно принять идущую на волнах Шуле информацию
с Пандемоса, с Антиохии, с Ираклия, с Земли, из любой точки Галактики… Он
безмолвствовал. Никаких входящих сообщений на эскадру не было уже почти сутки.
Мироздание молчало. Андрей вдруг почувствовал, что это больше нельзя выдержать.
Он повернулся в своем кресле и сделал то, что ему сейчас запрещалось уставом:
включил рупор внутрикорабельной связи.



— …зависла, сволочь. Перезагружаю. Артиллеристы, левая магистраль будет пять
минут мертва. Активируйте отводок. Как поняли?



— Поняли, ты делай давай там. Зависло у него…



— Шлюз «гамма»! Подтвердите сброс спутника наблюдения!!!



— Альфа, подтверждаю. Спутник пошел. Не разоряйся.



— Внимание, следите за грунтом! Не расслабляйтесь! Периферийники, это особенно
вас касается! У них тут зенитные лазеры есть точно…



— Второй, атмосфера чистая.



— Странно даже…



— Не болтать! Проверьте внешнюю защиту.



— Уже проверяем.



— Береженого бог бережет…



— Не болтать по общей связи. Динамик, установите текущий статус корабля, дайте
реплику. Энергетик… вижу, спасибо. Навигаторы — держать построение ромбом. Все
по программе.



— Курс стабилен. Привязки скидываю.



— Вижу, спасибо.



— Внимание! Периферийникам начать развертывание комплекса «Гера», повторяю:
комплекса «Гера». Навигаторы — сделать коррекцию траектории. По программе
«Геры». Отсчет пошел.



— Принято.



— Расконсервация первого спутника запущена… Второго… запущена…



— Энергетик! Что там у тебя с магистралью?



— Периферийная команда! Подготовить шлюзы «бета» и «дельта»!



— У нас людей может не хватить!



— Шесть минут еще. Сделайте как угодно.



— Подвахтенных возьмите!..



— Догадались уже.



— Шлюз «бета» готов.



— Магистраль, если кому надо, тоже готова.



— Шлюз «дельта»? Что вы там шевелитесь?



— Готово все.



— Старт!



— Старт!



— Навигаторы, примите опознавательные от объектов…



— Уже. От правого и от левого.



— Штатно идут?



— Да…



— Неужели получилось?..



— Шлюзовой пост, заткнись.



— Есть реплика от первого спутника. Положительная.



— Реплика от второго, положительная…



— Не сглазить бы…



— Молчать!..



— Командир, системная реплика от «Геры»! Положительная.



— ГОСПОДА, ПОЗДРАВЛЯЮ. ПЛАНЕТА НАША.



В те же сутки, около восьми часов вечера по центрально–антиохийскому времени,
Княженика Вардан, жена адмирала Андроника Вардана, приехала в город Теофанию.



Она хотела поговорить с братом.



Последние десять лет Платон жил в Теофании почти постоянно. Получив степень
доктора медицины, он руководил в самом большом здешнем госпитале какой–то
группой по кожным болезням. О работе он говорил редко, но, видимо, его тут
ценили. Он был сейчас надворным советником, то есть подполковником — вроде бы
немного для тридцати восьми лет, но в медицине продвигают медленно… И он,
безусловно, был самым умным человеком из всех, кого Ника близко знала. Она
приехала за советом.



Выслушав ее, Платон сморщил лоб, как мудрая обезьяна, и откинулся в своем
качающемся плетеном кресле. Комфорт он любил, но вкусы у него были странные.



— Я не совсем понимаю, — сказал он. — Тебя тревожит — что? То, что он так
неожиданно уехал? Или внезапное производство? Или что?



Ника застыла. Ну как ему объяснить…



— Считай, что это бабье чутье, — сказала она резко. — Можешь же так считать?
Женская логика… У него была большая неудача. Там… в Пространстве. Очень большая.
Я бы почувствовала, даже если бы он ничего совсем не сказал. Он ждал отстранения
от дел. Расследования, может быть. Я не знаю. Он не боялся всерьез… не боялся за
свою жизнь. Но неприятностей — ждал. Не знаю я, что у него там случилось… И это
производство в вице–адмиралы на следующий день — оно его ошеломило. Он не хотел
этого. Понимаешь? Он бы, наверное… нет, не знаю. И еще через двенадцать часов —
он улетел. Ну что я должна думать?..



— Никаких известий? — спросил Платон. Теперь он был непроницаем, как, наверное,
со своими больными.



Ника покачала головой.



— А раньше?



— Раньше никогда не было таких долгих перерывов… Всегда были хоть какие–то, но
весточки. Не говоря уж о том, что если он возвращался — то возвращался на
несколько недель… Совсем что–то новое.



Платон молчал. Думал. Он был в мундире. Его карие глаза, его совершенно прямой
нос, его борода казались принадлежащими древнему философу. Ника откровенно
любовалась на него. Полгода не виделись…



— Давай начнем с простого. Ты сама что–нибудь выяснить пыталась? Ты ведь с отцом
Андроника, насколько я понимаю, под одной крышей живешь…



Ника не удержалась — усмехнулась презрительно.



— Теофил не скажет. Ты что, его не знаешь?.. — она прикусила губу. — По крайней
мере, он не скажет мне. Можно и не спрашивать.



— Тебя это обижает…



Платону показалось, что Ника сейчас бросится на него, как кошка. Нет. Она прошла
к столику, взяла, не спрашивая, из портсигара брата длинную папиросу и сказала
почти спокойно:



— Его даже никогда не беспокоило, что у нас с Андроником нет детей. Ты не понял?
Для него только сын имеет значение. А я — так… бесплатное приложение. Он и к
жене своей так же относится, между прочим… Дай зажигалку.



Зажигалка у Платона была такая же стильная, как вся его квартира: бронзовый
кабанчик тонкой работы, извергавший пламя из пасти.



— Красивая игрушка. — Ника помолчала. — Дорогая.



— Ника… — сказал Платон беспомощно.



Она поняла его.



— Да не волнуйся. Мое — это мое… сама выбрала… Андроник — хороший человек. Очень
хороший. И Теофил тоже.



— Да, конечно, — согласился Платон. — Я знаю. А насчет твоих волнений… Если тебя
серьезно что–то беспокоит — обратись к адмиралу Докиану. К Михаилу Докиану,
командующему Объединенным флотом… да ты его знаешь. Он очень порядочный человек.
И обязательный. И к Андронику относится прекрасно. Я, честно говоря, ничего
лучше не могу придумать. Контакты его у тебя есть…



— Есть, — подтвердила Ника. Она почему–то медлила.



— Спроси, — мягко сказал Платон.



Она тут же на него посмотрела. Наверное, вот точно так же она смотрела на него
лет двадцать пять назад в доме отца, действительного статского советника Николая
Арианита. Старший брат… Ничего не изменилось.



— Что вообще происходит?..



Лицо Платона стало неподвижным.



— Война. Я понимаю, мы родились, когда она уже шла… Но все ведь должно когда–то
кончаться. Хотя, — он усмехнулся, — есть мудрецы, которые считают, что
устойчивая галактическая война — это для нас сейчас наименьшее из зол. Вполне
серьезно. Они говорят, что это единственный способ удержать стабильной ситуацию
в империи. Экономика, транспортные пути, внутриполитическая структура… тут ведь
сейчас под войну все заточено. Буквально все. Это с нашего уровня не очень
видно… Привести тебе пример?



Ника едва шевельнулась, но Платон, видимо, прочитал ее жест.



— Ты знаешь, что такое новокалабрийская проказа? Что–то слышала, да?.. Это
болезнь с очень экзотичным возбудителем. Короткая белковая спиралька, которая
проникает в клетку и заставляет ее синтезировать свою РНК. На Земле таких
паразитов не было, видимо, это чистое порождение контакта земной жизни с иной
биосферой… одно из многих подобных, кстати. Ладно. Не суть… По проявлениям она
отдаленно похожа на проказу обычную, ее потому так и назвали… только развивается
быстрее. Это довольно жутко выглядит, поверь мне. И — она очень заразна. Очень.
Почти как ящур. Знаешь, что такое ящур?.. (Ника неопределенно кивнула.) А
знаешь, как с ним раньше боролись? Просто убивали весь скот в зоне вокруг очага.
Здоровый скот. Чтобы зараза не пошла дальше. А ведь ящур — даже не смертельная
болезнь, после него многие животные выздоравливали… А новокалабрийская проказа
не лечится. Только симптоматически. Там запускается целый каскад: патогенный
белок… точнее, пептид… производит свою РНК, а она потом образует обратные
транскрипты, они встраиваются в гены, и с этих генов начинает синтезироваться
так называемая эррантная форма исходного пептида, которая разносится по всему
телу… и так цикл за циклом. Ну неважно… Важно, что к моменту начала клинических
проявлений у человека изменен геном уже почти во всех клетках. И лечить это… так
же, как и любую генетическую болезнь. То есть никак. Все клетки тела не
заменишь… И что делать, если ты обнаружил очаг такой болезни — а она
распространяется со скоростью ветра? Не знаешь?.. На Карфагене есть такой остров
Гимера. Он с Крит размером. Там живут только «калабрийцы». Никто больше. У них
там свои городки, свое сельское хозяйство, своя какая–то промышленность…
медицина даже своя — мы им сбрасываем материалы, они сами готовят кадры, как уж
могут. А как еще? Было время, туда вывозили тысячами… больных и здоровых —
вперемешку, для этого был такой кэрриер «Аргос Прометей», черное плавающее
чудище на триста тысяч тонн водоизмещения… Его потом термоядерным зарядом
сожгли. Тогда целые уезды остались без людей. Но это ведь Сицилийские
Кордильеры, малонаселенные места: там не деревни даже по большей части, а
хутора… А вот теперь представь, что очаг новокалабрийской проказы возник в
мегаполисе. Представила?



— Такое было?



Платон криво ухмыльнулся. Очень некрасиво.



— Если б такое было, ты бы об этом уже знала, уверяю… Нет. Такого не было. Пока.



Он помолчал, глядя почему–то на свои руки.



— И при чем тут война?



Платон вздохнул.



— Ты когда–нибудь была на Карфагене? Знаю, что нет. Послушай. Две трети
Карфагена работают только на войну. Ты знаешь, сколько нужно человеко–лет
работы, чтобы вывести в Пространство один крейсер? А линкор? Да хоть эсминец…
Космическая война требует мало людей непосредственно для боев, но она уникальна
по нагрузке на экономику. С войнами на планетах она в этом плане даже сравниться
не может. Ни с какими. А длится–то она уже сто лет. За это время выросли
поколения людей, которые ничего не умеют и вообще ничего в жизни никогда не
видели, кроме работы на войну. Ника, это десятки миллионов. Если не сотни.
Серьезно, ты знаешь, сколько нужно работы, чтобы один линкор построить? А четыре
линкора, которые Андроник потерял — они знаешь во что теперь обойдутся? Ладно,
не суть… Но как ты думаешь, что будет, если война вдруг закончится? Ведь
чрезычайные законы, которые сейчас привязывают людей к заводам и к местам
проживания, тогда придется отменить. И военную промышленность придется сократить
в разы. Люди, которые сейчас существуют в чреве военно–промышленного комплекса,
окажутся выброшены неизвестно куда… Тогда что? Разбойничьи армии? Целые страны,
пораженные калабрийкой? При таких миграционных потоках, которые тогда начнутся,
ее уж точно не остановить будет… Или опять начинать войну? Искать противника?
Или восстанавливать чрезвычайные законы без войны? Так это опять война, только
уже гражданская… Неизвестно, что хуже. Есть идея, что единственным способом
удержать ситуацию в каких–то рамках тогда будет передача регионального
управления феодалам. С частными армиями. Современный мегаполис в феодальном
владении — представь себе такое! Может дойти и до этого… Так что, честно говоря,
даже не знаю — хочу ли я, чтобы эта война кончилась…



Он потер лицо руками и встал.



Над Теофанией заходило солнце. Вдали, над морем, виднелся госпиталь святого
Роха, где Платон работал. Двенадцатиэтажная громада, полукруглая в плане,
обступала заливчик, в котором колыхались обычные для этих широт шхуны.



— Прости меня, — сказал Платон, не поворачиваясь. — Я понимаю, ты пришла совсем
не за этим. Но — с кем я могу поделиться, если не с тобой?..



Он повел плечами. Ника с трудом сдержала желание подойти и погладить его по
голове. Платон ведь одинок, жениться он даже не собирается…



— Я понимаю, — сказала она.



Платон сел.



— Прости… Ты понимаешь, мне страшно. Не в калабрийке дело — с ней мы справимся,
так или иначе. Мы, наверно, справимся даже с социальными проблемами, хотя это
будет потяжелее. Просто у меня такое чувство… Здесь, в системах Спирального
моря… Как будто мы вломились в чужой дом, удобно расположились и уверены, что
хозяева не придут. Мы уже привыкли считать, что родина человечества — не Земля,
а Галактика. Но это ведь не так! Мы — вид, приспособленный к совершенно
конкретной планете. Все правильно, никто из нас уже не считает Землю родиной. Я
там даже не был. И ты не была… — Он покривился. — Я это знаю со своей стороны, с
медицинской… Что такое пирамидная ретробулия? А амавроз Гансена? А
полинейропатический псевдоатетоз? Это жуткие вещи, поверь мне. И совершенно
неизвестные на Земле. Это здешнее. Точнее — это следствие контакта нашей
биосферы с чужими. Мы сидим на спине кита… думаем, что это остров, рыбу ловим… А
кит может в один прекрасный день повернуться к нам зубастой пастью. Или вообще
нырнуть… — Он помолчал. — А мы тратим силы на войну. И даже остановить ее — не
знаем, как.



Ника вздохнула.



— Ты правда думаешь, что мы в Пространстве не одни?..



Платон помотал головой.



— Нет. Я как раз уверен в обратном. Никакого другого человечества, никакого
другого разума… нет. Нет даже ничего похожего. И… меня это и пугает. Потому что
самое страшное — как раз непохожее. Неизвестность.



Ника кое–что вспомнила.



— А откуда это ты знаешь, что Андроник потерял четыре линкора?



Платон посмотрел на нее. Улыбнулся.



— Из сводок. Вообще–то я уже лет пять как вхожу в номенклатуру. Ты не знала?..
Ну да, конечно, не знала.



Ника не ответила. Скромный братец Платон…



— Я потому и говорю: обратись к Докиану. Если хочешь. О сражениях, которые еще
не закончились, людям вроде меня все–таки не сообщают… — Он подошел к ней совсем
близко. Почти коснулся плечом.



Ника смотрела в окно, и ей казалось, что Платон читает ее мысли, как в книге.
Плевать на космические проблемы. Пусть в будущем хоть все человечество вымрет,
хоть вся Галактика стянется в сингулярность; Ника не знала, возможно ли такое
физически, и плевать ей было на это тоже. Пятьдесят лет. Самое большое
шестьдесят. Чтобы прожить их. Прожить в своем доме, с человеком, который для
этого однажды выбран. С которым ты — плоть единая.



Всего одна жизнь, а там — пускай хоть ад разверзается…



Только бы он вернулся.



В час, когда происходил этот разговор, гросс–адмирал Михаил Докиан сидел один в
своем кабинете и старался ни о чем не думать.



Новости из Пространства были хорошие. Честно говоря — лучше, чем ожидалось на
этой стадии. Группа «Юг» вгрызалась в Архипелаг вполне успешно; битва за
Порт—Стентон, наверное, в учебники теперь войдет… Если будет кому их писать… Да…
Андроник все–таки взял реванш, молодец. Фортуну бы только не спугнул… Докиан,
как многие старые военные, верил, что сражающийся человек вступает в особые
отношения с миром. С богами… Да, ни о чем не думать — не выходило. Он повернулся
в кресле и осветил экран своего личного ординатора.



Вот оно — Спиральное море. Вот северная часть театра; там сейчас командует
старый надежный Тарханиат, и там все спокойно. Вот юг… Архипелаг был в эту
минуту покрыт невообразимой путаницей операционных линий, и оставалось только
молить неведомо кого, чтобы Андроник Вардан в них разобрался; ну разберется, он
же не дурак какой… И вот — главное на момент сейчас. Центр. Докиан поменял
масштаб на тактический и вывел на экран картинку системы Укурмия.



Разглядывать планету он не стал. Высадка на Укурмии все равно не планировалась.
Всего лишь отвлекающая операция. Знаете, сколько нужно сил, чтобы захватить
планету–миллиардник? Чтобы действительно захватить, обеспечив полный контроль
над ее грунтом? Лучше и не воображать… Слава богам, такое сейчас не требуется.
Спутниковый комплекс «Гера» в окрестности планеты уже развернут. А это значит,
что любой искусственный объект, поднявшийся над уровнем геоида больше чем на
четыреста метров, будет сбит лазером. Не захват, а изоляция. Высаживать пехоту и
чистить грунт можно потом хоть десятилетиями — если возникнет нужда.
Стратегически это ничего не меняет…



Заболело сердце.



Докиан испугался. Не боли, а того, что за собой не уследил.



Я должен быть идеально здоров, пока мы не доиграем, — напомнил он себе.



Пора кончать войну…



Или не пора? С «теорией перманентной войны» Докиан был знаком, хотя никогда ни с
кем ее не обсуждал.



Нет. Нельзя так.



Главная цель военного человека — это мир.



И в любом случае, поздно уже что–то менять.



Падший Ангел вырвался на простор.



Докиан сделал усилие, чтобы перестать думать об этом человеке.



Он нажал на кнопку. Через секунду вошел адъютант.



— …Я посплю. Нет, прямо тут… Часов хотя бы пять. Если мы выиграем войну раньше —
разбудите.



Бой за Токугаву больше всего напоминал учебную операцию. Гондванских линкоров
здесь оказалось всего два. Линейные крейсера «Альфред фон Тирпиц» и «Максимилиан
фон Шпее» атаковали их, едва сойдя со сверхсвета — раньше, чем командование
группы флотов «Ф» успело осознать происходящее. Когда шесть линкоров из
соединения адмирала Музалона вышли в окрестность планеты, сражаться с ними было
уже некому.



Тиберий Ангел категорически приказал линейному флоту не отвлекаться на борьбу с
мелкими кораблями. Из шести византийских линкоров четыре распределились по
экватору планеты Токугава, нацелившись на ее поверхность. А еще два сместились к
северу и заняли геостационарные орбиты над Полярным континентом. Именно там,
согласно упорным слухам, располагался дворец императора Вичупаки.



Гондванская империя оказалась на грани полной военной катастрофы.




ГЛАВА 7 НАЧАЛО ЗИМЫ

Выслушав капитана Лакатоса, Филипп Вишневецкий опустил в своем кабинете шторы и
велел секретарю никого не принимать. Над новостями следовало подумать, не
отвлекаясь.



Итак… Собственно, новость была одна. Начальник кавалергардов Хризодракон
встретился со старым дьяволом Мильтиадом. Значит, из нашего потенциального врага
он теперь превратился во врага настоящего, открытого.



Понимал ли он, что эту встречу мы отследим?



Наверняка да. За Мильтиадом смотрят так плотно — надо уж совсем не ловить мышей,
чтобы это не заметить. Тем более, он и не скрывается.



Значит?..



Два варианта. Или он считает обстановку настолько взрывной, что скрытность уже
не имеет значения — или… Или он не прочь взрыв вызвать. Спровоцировать. И тогда
получается, что встреча — это сигнал нам.



Зачем?



Элементарно. Например, он хочет, чтобы мы повысили активность и тем самым
засветили свою сеть.



А мы, вообще–то, именно это и собираемся в ответ сделать…



Вишневецкий поежился.



Рискованные игры. Для всех рискованные.



Но — раз уж ввязались, придется играть.



Он усмехнулся. Кажется, решение созрело.



Нас провоцируют — мы ответим. Только отредактируем ответ, как нам нравится.



Он снял трубку серого, внутреннего, телефона и набрал номер женщины по кличке
Цапля, отвечавшей за агентурную работу в Корпусе кавалергардов.



— …Да. Меня интересуют твои люди в штабе Корпуса. Периферию опусти. Сколько их у
тебя там?



— Четверо, — мелодичный голос Цапли был спокоен, словно говорил синтезатор. —
Доминик, Сквайр, Рыболов и Штангель. Данные по ним нужны?



— В каких они званиях?



— Доминик — майор. Сквайр — штабс–капитан. Штангель — подполковник. Рыболов —
штатский сотрудник, титулярный советник. Что–нибудь еще по ним?



— Кого из них тебе не жалко сжечь, в случае чего?



Цапля задумалась. Ненадолго.



— Доминика. Он сидит на достаточно заметной должности, но информации дает мало.
Сквайра и Рыболова не отдам. Штангель — так на так, его ценность средняя. Но
если тебе нужен факел, то лучше Доминика нет.



— Понятно, спасибо, — Вишневецкий чуть помолчал. Следовало подумать. Проверять
работу Цапли — бесполезное занятие, она еще ни разу не ошибалась. Значит… —
Алло, слушаешь меня? — он повысил голос.



— Так точно.



— Доминику прикажи перейти в «красный» режим. С почасовыми рапортами по нашей
связи… ну, ты знаешь. Штангелю — пока в «желтый». Остальных не трогай. Принято?



— Принято, — отозвалась Цапля. — Скажи, все совсем плохо?



Вишневецкому показалось, что он ослышался.



— Ты о чем?



— О том же, о чем и ты, — ого, неужели голос Цапли дрогнул? — Мы рискованно
играем. Все более рискованно. На грани. Мне кажется, или правда пути обратно уже
нет?



Вишневецкий помолчал, держа телефонную трубку в руке. Надо было что–то ответить.
Но он никак не ждал такого поворота разговора. Цапля?..



— Цапля? — он еще миг подумал и решил не церемониться. — Что ты вдруг? Ты не
боишься со мной так говорить?



Из трубки донесся смешок. В меру металлический.



— Я знаю, кому и что я говорю. Мы с тобой знакомы четыре года. Ты знаешь, что я
не стану хуже делать свою работу. Но ситуация меня тревожит. Я уже передала твои
приказы, пока мы беседовали. — Она помолчала. — Но я хочу сказать, что уровень
опасности тут примерно такой, как если поджигать тигру усы. Ты, правая рука
Старца. Ты ко всему готов?



— Да, — сказал Вишневецкий. А что он еще мог сказать?..



— Верю, — сказала Цапля. — С твоего позволения, Сквайра и Рыболова я
консервирую. Они пригодятся потом.



— Да, конечно, — сказал Вишневецкий. Он поискал слова. — Все будет хорошо.
Старец знает, что делает.



— Не сомневаюсь, — сказала Цапля. Вишневецкий ждал продолжения, но услышал
только гудки. Разъединила… Просто сказала все, что хотела, и положила трубку.
Чудесные манеры.



Ну, теперь, по крайней мере, что–то ясно…



Он спохватился, что уже темно, и зажег в кабинете свет. Теперь можно было
поднять штору, чтобы увидеть корабли, скользящие по заливу. Но он не стал
подходить к окну.



— Боитесь звезд?



Вишневецкий резко обернулся. Что за черт, пора привыкнуть к манере этого
существа входить бесшумно…



— Садитесь, пожалуйста, — он чуть не указал гостю на кресло.



Гость, впрочем, легко нашел это кресло сам. Уселся, отставил свою тросточку.



— Я рад вас узнать, — сообщил он. — Я почувствовал, что по радио мы толком не
договоримся, и вот пришел. Сколько мы не встречались?



— Три месяца, — сказал Вишневецкий. Он уже взял себя в руки.



Гость покивал.



— Бурные три месяца, не так ли? Полные новостей…



Вишневецкий промолчал.



Гость тоже помолчал. Казалось, он прислушивается.



— Не надо так напрягаться, Филипп, — сказал он мягко. — У вас сейчас волнение,
вызванное свежими делами… Поправьте, если я ошибаюсь: к вам не больше часа назад
поступила какая–то новость, из–за которой пришлось принять небольшое, но
необратимое решение. Да? А тут еще я… — Он беззубо улыбнулся.



— Не надо так, — сказал Вишневецкий, стараясь быть спокойным.



— Не надо так не надо, — согласился гость. — Филипп, вас не затруднит открыть
окно? Хочу почувствовать звезды.



Вишневецкий молча встал, подошел к большому окну, поднял штору, отворил раму.



Далеко над морем гасли зеленые облака. Кто–то с набережной удил рыбу. В полумиле
от берега шел грузовой барк — в его надстройках горел свет, фонарики качались на
мачтах. И над всем, в темной вышине, загорались созвездия: Рог Амальтеи, Клинок
Императора, Слизняк, Лот…



Гость уже стоял рядом с Вишневецким.



— Тиресий, — позвал Вишневецкий. — Вы ведь не просто так ко мне пришли. Я вас
слушаю.



Тот, кого назвали Тиресием, повернулся.



— Филипп… Вы видите звезды?



— Да, — сказал Вишневецкий и впервые за этот разговор посмотрел собеседнику в
лицо. В гладкое, будто окатанное морем лицо с навсегда закрытыми глазами.



— Какое созвездие сейчас самое яркое?



— Рог Амальтеи.



Тиресий кивнул.



— Небесная Коза, — сказал он. — Это хорошо. Филипп, почему вы меня боитесь?



— Я… — Вишневецкий запнулся.



Тиресий стоял рядом, глядя куда–то в небо… Не глядя, конечно, а — обернув лицо.
Вишневецкий никак не мог привыкнуть к этому. Невозможно тут привыкнуть. Все
жрецы Урана — слепцы и скопцы. В честь своего бога, искалеченного
Временем—Хроносом. Теперь небо слепо. И бесплодно. Афродита из крови Урана
повторно не родится…



— Считайте, что я человек, — сказал Тиресий. — Кажется, вы меня воспринимаете
как существо другого биологического вида. Это… знакомо. Но преждевременно. И
пришел я по делу, тут вы правы… — Он безошибочно прошагал к креслу и сел. —
Новость, которую вы, видимо, получили… Она была не про Корпус кавалергардов?



Вишневецкий вздохнул.



— Про Корпус. Да. А зачем вы спрашиваете, если уже знаете?



Тиресий едва заметно качнул головой.



— Филипп, не переоценивайте. Я понимаю по статусу, что у вас новость.
Неприятная. Именно деловая, а не личная. Значит — что? Новый враг? А кто у нас
еще не значится ни во врагах, ни в друзьях? Итак, теперь?..



— Да, — сказал Вишневецкий. — Корпус. Он теперь против нас. Вас именно это
интересует?



— Не поверите, но да, — сказал Тиресий. — Вы, может быть, еще не знаете, но
Корпус в последнее время относится с неприятным вниманием к нашим людям в армии.
В наземных силах. Я очень просил бы поделиться, если у вас будет какая–то
информация об их работе по этой линии. Не слишком сложно?



— Не слишком, — сказал Вишневецкий. — Да, я сделаю… Что вы еще обо мне узнали?



Тиресий как–то перекатился в кресле. Улыбнулся. Его лицо, всегда напоминавшее
маску, от улыбки делалось просто безобразным.



— Ничего интересного, — сказал он. — Вы спали этой ночью часа четыре. Вы боитесь
Старца. Вы начинаете сомневаться, нужна ли кому–то вообще ваша работа. Вы отдали
сегодня приказ, который будет стоить кому–то жизни — скорее всего, вашему агенту
в Корпусе. Все это ожидаемо. Вы — хороший инструмент, Филипп.



— А кто вы?



Тиресий развел руками. Как тюлень ластами, почему–то подумал Вишневецкий.



— Пустой вопрос, Филипп. Вы же знаете, у меня даже имени нет. «Тиресий» — это
для удобства. Для вашего. Когда придет другой, вы не заметите разницы.



Вишневецкий промолчал. Как говорить с существом, которому физически нельзя
солгать? Жрецы Урана учатся считывать психоэмоциональный статус собеседника,
беря данные буквально из воздуха. Частота сердца, ритм и глубина дыхания,
мельчайшие движения, запах пота… При том еще, что они кастраты, и им не мешают
гормональные всплески. Каждый такой человек — эмпат высокого уровня, от него
ничего нельзя скрыть. Идеальный приемник. Хорошо, хоть мыслей они не читают…



— Когда–нибудь вы поймете, что, отказавшись от личности, можно получить взамен
нечто неизмеримо большее, — сказал Тиресий. — Ну, хорошо. Спасибо. — Он встал.



— Вам спасибо, — сказал Вишневецкий.



Тиресий замер.



— Нет, — сказал он. — У вас нет оснований меня благодарить, даже если это
ирония. У вас вообще нет оснований ко мне эмоционально относиться. Я — не ваш
партнер. Я — ваше будущее. Старайтесь, чтобы оно скорее наступило. Или не
старайтесь. Для Бесконечного Неба наши желания безразличны… Прощайте, Филипп.



Тиресий подобрал трость и вышел — прямой, оплывший, уверенный.



Вишневецкий долго смотрел на дверь, которая за ним закрылась.



Сверхчеловек чертов…



Во что мы ввязались? — подумал он чуть ли не с ужасом. Сколько в армии тайных
уранитов? Неизвестно ведь, Старец эти данные секретит от всех… А если все–таки
война? Что они выкинут? Какие у них еще тузы в рукавах?.. Он улыбнулся: Тиресий
был одет, по обыкновению, в бесформенную накидку, рукава там широкие… Вдруг
стало холодно. Он не мог понять — ветер это из окна или озноб. Что будет
завтра?.. На полной скорости несемся непонятно куда. И не свернуть. Будущее…
Хоть бы оно не наступало, это будущее… Он прошелся по комнате. За окном уже
совсем стемнело. Небо накрывало континент черным куполом, и посреди него, в
самом зените мира, остро горел Рог Амальтеи. И холод не проходил.



«Это волчьи глаза или звезды — в стволах на краю перелеска? Полночь, поздняя
осень, мороз. Голый дуб надо мной весь трепещет от звездного блеска, под ногою
сухое хрустит серебро. Затвердели, как камень, тропинки, за лето набитые. Ты
одна, ты одна, страшной сказки осенней Коза! Расцветают, горят на железном
морозе несытые волчьи, божьи глаза».



Майор Альфред Херрман по кличке Доминик, сотрудник отдела кадров штаба Корпуса
кавалергардов, был завербован разведкой Департамента логистики шесть лет назад.
Тогда он был всего лишь поручиком. Консультанты Департамента незримо помогали
ему в служебном продвижении, одновременно диктуя — куда и как двигаться. Он
считал свою карьеру успешной и всерьез рассчитывал года через два–три
дослужиться до полковника. И никаких угрызений совести: в конце концов, работа
на одну из служб собственной Империи ни по какому закону не может считаться
государственной изменой. Хотя он был реалистом и понимал, что в случае провала
это его не спасет.



Получив приказ перейти в «красный» режим, Доминик испугался. Он знал, что это
означает, и совсем не ждал, что когда–нибудь это коснется его лично. Он даже
подумал: а стоит ли такой приказ вообще выполнять? Но Цапля определила характер
Доминика верно. Он был слишком большим конформистом (проще говоря — трусом),
чтобы не подчиниться начальству; любому начальству, пусть даже и тайному. Он
послушно активировал экстренную коллатераль и начал сбрасывать рапорты в Центр с
предписанной «красным» режимом частотой, то есть раз в час–полтора, когда не
спал.



Засечь такую активность было для кавалергардов вопросом времени, причем не
слишком долгого. Произошло именно то, чего Доминик боялся больше всего на свете:
Департамент сознательно его засветил, чтобы посмотреть на реакцию противника. И
заодно — чтобы заставить противника понервничать. А может быть, даже чтобы
вызвать его на диалог: раскрытый чужой агент — это ведь еще и канал, по которому
можно передавать любую информацию…



Кавалергарды локализовали утечку быстро. Уже через двое суток доклад о деле
майора Херрмана получил начальник внутренней контрразведки Корпуса генерал–майор
Грамматиков. С выявленным шпионом началась работа.



Генерала Грамматикова подвел профессионализм. Если бы он взял Доминика сразу и
начал всеми средствами допрашивать — это сорвало бы игру с противником, но все
же дало бы контрразведке некое количество полезных данных. А если бы он вообще
оставил Доминика в покое — это означало бы большой потенциал для игры, но и
большой риск. В результате было принято взвешенное решение: оставить шпиона на
свободе, ограничив поступление к нему важной информации и взяв его под
ненавязчивое внешнее наблюдение.



К сожалению, это оказался тот самый случай, когда компромисс хуже любой из
альтернатив. Доминик уже на следующее утро заметил, что характер поступающих к
нему по службе документов несколько изменился. Он занервничал. И когда в тот же
день что–то заставило его заподозрить слежку — сорвался. Контрразведчикам
удалось найти на улице Севастиополя только его брошенную машину. И то — через
четыре часа.



Этих часов Доминику как раз и хватило.



…Крепость Аквила была построена на острове в Срединном море триста лет назад,
при императоре Льве Шестом. Форт из белоснежного камня, с квадратными башнями,
вдающийся в море, как скала. Он и стоял прямо на скале. С континентом остров
соединялся дамбой, по которой тянулась одноколейная железная дорога; когда море
волновалось, идущий по ней поезд казался кораблем.



Как раз на таком поезде Доминик и уехал. «Поезд» — громкое слово: на самом деле
это был маленький паровоз с одним вагоном, перевозивший только военных. К
счастью, кавалергардское удостоверение помогло Доминику туда сесть…



— …Мне нужен комендант крепости полковник Аммон, — сказал он солдатам, сойдя на
береговую платформу.



Старший ефрейтор, чуть помявшись, отсалютовал и предложил подождать.



Все, подумал Доминик. Пути назад нет.



Хотя, наверное, его и шесть лет назад уже не было…



— Господин майор?



Вот он, полковник. Ему лет сорок пять. На синем артиллерийском кителе —
Юстиниановский крест.



Все нормально…



Доминик поднял правую руку так, чтобы полковник видел надетый на его безымянный
палец иридиевый перстень. Открытой ладонью вперед. Там, на печатке перстня, был
знак: фигура коня, перечеркнутая стрелкой. Символ бога Урана.



Полковник всмотрелся — и вытянулся перед майором по стойке «смирно».



— Во имя Неба, — сказал Доминик. — Мне нужно убежище.



Море вскипело.



Рудольф Бертольд находился на борту военного корабля в первый раз в жизни, и от
души надеялся, что — в последний. Мостик «Деметрия Полиоркета» шатало так, что
Рудольф едва держался на ногах, схватившись за поручень.



— Советник, вы целы? — капитан Араго. Заботливый, черти бы его взяли…



— Со мной все в порядке. Что связь? Они не отвечают?



— По–моему, они только что ответили, — заметил старпом, лейтенант Георгиос.



Капитан пока промолчал.



Рудольф стиснул зубы. Да, они ответили. Залпом из пушки Витицкого. База примерно
такой же пушки вертелась впереди, на баке «Деметрия». Она напоминала винт
вертолета, только была округлой в сечении — и с серебристыми тарелочками на
концах. Включив подачу энергии, можно мгновенно создать в точке пересечения
лучей от этих тарелочек температуру в шесть тысяч градусов. Если эпицентр такого
залпа окажется внутри корабля — от него останется облако пара.



Вот это с нами чуть и не случилось…



На крейсерах типа «Пирр», в том числе и на «Деметрии Полиоркете», пушек
Витицкого было по две: на баке и на юте. Но — они слабые. По сравнению с
крепостной, конечно.



— Что все–таки со связью? — спросил Рудольф.



Капитан и старпом посмотрели на него, кажется, с сочувствием.



— Вы действительно считаете, что они станут с нами разговаривать? — капитан
Араго был невозмутим, как Юпитер.



— Да. Я не имею права считать по–другому. Мы здесь, чтобы добиться разговора.



— А если не добьемся?



Рудольф вздохнул.



— Мы обязаны добиться. Капитан… Вы даже не представляете, что иначе будет.



— Не представляю, так объясните, — сказал капитан сухо.



Помягче надо с моряками, напомнил себе Рудольф. Они нервничают.



— В общих чертах я уже вам говорил. Вчера в этой крепости скрылся некий человек.
Офицер. Кавалергардский майор, подозреваемый… в измене. Комендант крепости не
только отказался его выдать, но и заявил, что больше не подчиняется приказам
командования. Дальнейшее мы видели… Это заговор. Крупный заговор. Причем мы не
знаем, насколько далеко он протянулся, вот в чем дело… Поэтому — надо попытаться
хоть как–то договориться. Чтобы притушить это здесь… потому что, если такие
мятежи пойдут цепочкой — вы сами понимаете, что будет…



Он замолчал. Лейтенант Георгиос стоял рядом, напряженно глядя в бинокль. Рудольф
посмотрел в ту же сторону. На башни крепости Аквила, белеющие вдали.



— Что это за заговор? — спросил капитан Араго.



Рудольф развел руками.



— Не совсем ясно… Но очень похоже, что это ураниты.



Араго приподнял бровь.



— Ураниты? Полумифическая секта?



Спокойно, сказал себе Рудольф.



— Они сами приложили усилия, чтобы стать полумифическими… Большие, надо сказать,
усилия. На самом деле — у них довольно обширная агентура, работающая на кого–то
из закулисных политиков… Там все запутано. Но я точно могу сказать: если мы не
замирим крепость — будет война. Здесь, на Антиохии. Настоящая война. Вот я
почему так настойчив.



— Понимаю, — сказал Араго. — Я вам помогу, конечно… Но у меня еще один вопрос.
Что вы будете делать, если они вообще нам не ответят?



— Над нами на геостационарной орбите висит легкий космический крейсер «Калипсо»,
командиру которого я имею право отдавать приказы. Вот это — на случай, если они
не ответят. Теперь вы, наверное, еще лучше понимаете, почему я настаиваю…



Араго сдержанно кивнул. Рудольфу самому было от собственных слов тошно. Он
прекрасно понимал, что будет, если современный космический крейсер ударит по
Аквиле своей главной батареей. А капитан, надо думать, понимает это еще лучше.
Котел бурлящей лавы здесь будет, и впадина в морском дне потом. На месте
острова.



— «Зеефогель» возвращается, — сказал лейтенант Георгиос.



Рудольф посмотрел вверх. «Зеефогель». Быстрый тупоносый самолетик–биплан,
полчаса назад посланный с крейсера на разведку. Еще минута, и сядет…



Летчик «зеефогеля» был совсем молодым парнем. Он сдвинул на лоб очки и встал
перед Араго по стойке «вольно».



— …Стреляли по мне. То ли из «штайров», то ли из «хевисайдов». Я еле увернулся.
Башни накрыты броневыми колпаками. Людей на поверхности нет. Они… — он сглотнул.
— Они готовятся к обороне. По всем правилам. По–моему… — он смялся, не
договорил.



Араго тоже молчал, задумавшись. Рудольф понимал, что подумать ему сейчас есть о
чем. Нынешние океанские крейсера — это, посуществу, мониторы. Они предназначены
для стрельбы по береговым целям. Причем не сопротивляющимся. Но крепость — она
по определению имеет преимущество перед кораблем. Даже если калибры орудий у них
равны. А тут и равенства–то никакого нет. Взять Аквилу силами одного
«Полиоркета»?.. Безумие. Да, Рудольф знал, что он имеет право отдать такой
приказ, и знал, что никогда этого не сделает. Надо их успокоить…



— Господа… Я ничего не понимаю в военном деле. Как раз поэтому вы можете меня…
не бояться. Я не буду принимать никаких военных решений без совета с вами, — он
выделил слово голосом. — Крепость с нами говорить не хочет. Если контакт не
состоится… вы знаете, что будет. Ничего хорошего. Господа офицеры, вы хорошо
знаете технические возможности своего корабля. Я их не знаю совсем. Что мы можем
сделать? Как нанести по крепости несмертельный удар, показывающий серьезность
наших намерений? Может быть, сохраним кому–то жизнь… хотя я в это уже не очень
верю. Но попытаться надо. Глядишь, зачтется.



Он умолк.



— Мы уже думали, — сказал лейтенант Георгиос. — Пушки Витицкого…



— Нет, — сказал Араго. — Да, у нас две пушки Витицкого, а у них только одна. Но
ширина базы у нее чуть ли не втрое больше, чем у наших. И эффективная дальность
— раза в полтора. Мы, конечно, маневренны, и сделать, чтобы они нас не накрыли —
можем. А вот нанести им серьезный удар — нет. Это невозможно физически. Если мы
выберем такой путь, они скорее в нашей беспомощности убедятся, чем в других
качествах. Увы.



— Я понимаю, — сказал Рудольф. — Но это же не все наши боевые средства?



Георгиос покачал головой.



— Остальное предназначено для борьбы с мелкими кораблями. Еще более бесполезно.



— Есть одна идея, — сказал незнакомый офицер тихо.



Рудольф цепко оглядел его. Парень лет двадцати семи; черноволосый, скуластый,
уверенный.



— Лейтенант Каратеодори, — представил его Араго. — Наш бортинженер.



— Да… Дело в том, что я недавно проводил инвентаризацию. И вот, у нас в трюме
лежат две сейсмоторпеды. Не знаю зачем, но…



Георгиос фыркнул.



— Ошибка снабжения, зачем еще… У нас нет торпедных аппаратов, — объяснил он
Рудольфу. — Просто нету. Сейсмоторпеды…



— Извините, — сказал Каратеодори. — Господин советник, вы знаете, что такое
сейсмоторпеда? В ней два заряда. Первый — это специальная боеголовка, при взрыве
которой возникает эффект Винклера… гм-м… Это квантовый эффект, благодаря
которому силикатная кристаллическая решетка на короткое время приобретает
свойства жидкости. И в ней тогда очень хорошо распространяется взрывная волна —
от второго заряда…



— Вы предлагаете торпедировать скалу? — спросил Рудольф.



— Ну, собственно, да. Крепость мы не разрушим, но это будет… чувствительно.
Причем лучше всего, если две торпеды пойдут одновременно. С разных углов.



— Вы намекаете на самолеты, — уронил Араго.



Каратеодори повернулся к нему.



— Да. Маневренности «зеефогелей» хватит для такого финта. И торпеды не слишком
тяжелые, они их поднимут.



— А держатели?



— Это можно сделать за полчаса.



«Зеефогели» разошлись над морем и вырулили на цель, скрестив курсы под тупым
углом. Буруны от торпед прочертили воду. У подножия скалы вспыхнуло и треснуло.
В бинокль было видно, как из башен течет пыль.



Жаль, подумал Рудольф. Красивый замок…



Он взял микрофон.



— Командование крепости! Я знаю, что вы меня слышите. Меня зовут Рудольф
Бертольд, я являюсь заместителем имперского протохартулария. В мои чрезвычайные
полномочия входит перемещение войск численностью до бригады, а также вынесение
лицам с чинами не выше шестого класса смертных приговоров. Или их отмена.
Продолжайте слушать внимательно: база ваша с суши блокирована. Сюда на помощь
идут крейсера «Птолемей Авлет» и «Селевк Никатор». Имперские законы позволяют
приговорить к смерти всех, повторяю: всех, кто сейчас находится в Аквиле. Такие
вводные, — он подержал паузу. — Если вы сейчас сдадитесь, я гарантирую жизнь
всем, кроме майора Херрмана. И даже ему — гарантирую передачу по команде, к его
начальству. Большего вам не выторговать. Я все сказал. Ваш ответ?



Прошло минут пять, прежде чем в динамике зашумело.



— Говорит полковник Аммон. Дело в том, что я принимаю решение не единолично. Мне
нужно двадцать минут на совещание. Дадите?



— Пятнадцать, — сказал Рудольф. — От меня тоже не все зависит.



— Хорошо.



— Ждем, — Рудольф выключил связь и недоверчиво посмотрел на приемник.



Что, вот так вот просто?.. Ох, не верится. С другой стороны — при том, сколько
мы проволынили, пятнадцать минут уже вряд ли что решат. И кто знает, какие там у
них человеческие факторы?.. Проще подождать.



Ждать пришлось минут восемь, не больше. Вдали, за крепостью, что–то грохнуло, и
в небо ушел столб огня. Дамба! Дамба, перегороженная пока всего–то полицейским
отрядом. Они через нее прорвались. И, значит…



Значит, все. Конец.



Не застрелиться ли?.. — подумал Рудольф вяло, провожая взглядом срочно поднятые
в разведку «зеефогели». Но, конечно, он ничего не сделал.



На Срединное море спустилась жара, и мир был как будто ватный.



Вернувшаяся разведка все подтвердила. В крепости — никакой активности, по
самолетам даже не стреляли. Имперский флаг спущен. Полицейский кордон на сходе с
дамбы — разметан, живых там, судя по всему, не осталось. А по дороге пылит
колонна грузовиков и бронетехники, которая направляется — куда? — правильно, к
Севастиополю…



Конечно, Рудольф все еще мог связаться с «Калипсо» и отдать командиру
соответствующий приказ. Но он понимал, что делать это уже бессмысленно. У
бортовых гразеров космического крейсера нет такой точности, чтобы с первого раза
сжечь быстро движущуюся по грунту колонну машин, не тронув ничего больше. Это же
не крепость. А крепость, скорее всего, пустая уже. А чтобы надежно накрыть
колонну, понадобится выжигать целый район. Совершенно неприемлемо.



Ну что ж. Теперь придется бороться с проблемой регулярными средствами.
Изолировать очаг, подводить к нему силы, искать методы давления…



И это означает, что гражданская война началась.



— Платон, это ты?



— Да, Ника, это я. Что скажешь?



— Что происходит? Скажи мне все, что знаешь. Пожалуйста.



— У нас пока все спокойно. И у вас, насколько я понимаю, тоже. Мятежники
захватили два крупных города: Севастиополь и Лариссу. Их более или менее
блокировали. Других новостей нет. Будут — сообщу.



— Спасибо…



— Пожалуйста. Скажи, ты звонила Докиану? Связывалась с ним?



— Будешь смеяться, но я собиралась сделать это сегодня. Сейчас, полагаю, ему не
до меня…



— Боюсь, что да. Ох, Ника… Ладно. Я очень надеюсь, что все это кончится, не
коснувшись тебя.



— Что ты имеешь в виду?



— Ничего.



— Ты недоговариваешь.



— Все, что точно знаю, я тебе говорю. Честное слово.



— Ты говоришь, как мальчик.



— Я мало изменился. Меньше, чем ты думаешь.



— Много ты знаешь о том, что я думаю… Глупо. Я сегодня обрадовалась, что
Андроник там. Скажи, что я дура?



— Нет, Ника. Ты не дура.



— Платон!!



— Что Платон… Сейчас всем лучше держаться от Антиохии подальше. Особенно
военным. Особенно высокопоставленным военным, от которых много зависит…
Мятежники в Севастиополе захватили военную академию. Часть адмиралов арестована.
Это точно. От таких событий очень трудно остаться в стороне, если ты уже здесь.
Поэтому лучше здесь не быть. Чтобы не пришлось стрелять в своих… или что–нибудь
еще похуже. Вот. Это откровенно.



— Да… Спасибо…



— Не раскисай. Мы увидимся скоро. И вообще — пока ничего страшного…



— Я знаю. Все будет хорошо.



В юго–западном углу Северного континента Антиохии находится цветущая земля,
которую первые колонизаторы этой планеты почему–то назвали Новым Алжиром.
Огромные светлые леса из дуба, из араукарии, из секвойядендрона, из красной
сосны. А за пределами лесов — вновь и вновь сады, поля, виноградники, пруды,
усадьбы. Оскар Штейнгейм писал свой цикл «Деметра» именно здесь.



Самая окультуренная и одновременно самая красивая часть Нового Алжира — это его
побережье, обращенное к Срединному морю. На нем стоят города Береника,
Севастиополь и Ларисса. От сухих степей, которые начинаются дальше к северу, эта
полоса отгорожена невысоким, покрытым дубравами горным хребтом.



Когда полковник Аммон выводил свою бригаду из крепости Аквила, он не имел
никакого четкого плана действий. Было ясно, что изолированная крепость в
условиях современной войны не проживет и суток. Нужна другая база. База,
позволяющая, во–первых, рассредоточить войско, во–вторых, снабдить его топливом
и едой, и в-третьих — пополнить людьми. Значит, это должен быть город. Большой
город.



Севастиополь, в котором еще мало кто понимал, что происходит, был занят бригадой
Аммона прямо с колес. Местная полиция не стала сопротивляться, увидев едущие по
улицам танки, установки залпового огня и грузовики с солдатами. Основным
чувством горожан было недоумение. Пока — легкое.



Капитана местной фемы Аммон арестовал запросто, подъехав к его дому на
броневике. Но оставалась еще Военная академия, здания которой занимали в
Севастиополе не один квартал. Вот здесь пришлось устраивать настоящий штурм. Без
выстрелов, правда, обошлось. Точнее — обошлось до времени. Потому что после
штурма все штаб–офицеры Академии были собраны в ее актовом зале, чтобы подписать
отказ от сопротивления новой власти, и пятерых не подписавших тут же расстреляли
во внутреннем дворе. Аммон не шутил.



Город, таким образом, был замирен. Но перед мятежниками стояли два вопроса,
требовавшие прямо–таки немедленного решения. Во–первых, горожанам (и своим
солдатам тоже) надо было что–то сообщить о том, как новая власть вообще
называется. И во–вторых, надо было определиться с дальнейшими военными
действиями. В том, что сидение на месте означает гибель, не сомневался никто.



Первую проблему Аммон решил просто, провозглавив себя экзархом области Новый
Алжир. Заодно он произвел себя в генеральский чин, но это были уже мелочи.
Главное, решение второй задачи теперь вытекало из первой. Ведь Новый Алжир — это
не только Севастиополь. Это еще как минимум Ларисса и Береника. Вопрос был
только в том, с какой из них начать.



Надо отдать мятежникам должное: действовали они стремительно. Если Севастиополь
они атаковали вечером, то Лариссу — под утро, то есть буквально через несколько
часов. Внезапный арест трех ключевых городских чиновников, несколько танков на
перекрестках, и наутро — объявление по местной связи с просьбой соблюдать
спокойствие. Все прошло, как на учениях.



Теперь в руках Аммона был комплекс из двух крупных городов, соединенных
охраняемой дорогой. Однако пока что это была скорее слабость, чем сила.
Единственная крепостная бригада, размазанная на пространстве в сто километров (а
Севастиополь от Лариссы отделяло именно столько), не имела ни единого шанса
отразить наступление хоть какого–то организованного противника. Она держалась на
живую нитку, едва справляясь даже с полицейскими функциями.



Итак, Аммону ничего не осталось, кроме как срочно объявить в Севастиополе и
Лариссе мобилизацию — причем не только людей, но и техники. Благо наземные
части, хоть и кадрированные, в обоих городах были. Штабисты Аммона совершили
невероятное: расстреляв, по обыкновению, несколько непокорных офицеров, они уже
через сутки сделали из бригады дивизию. На самом деле большого чуда тут не было,
в соединение просто влились готовые батальоны; но результат впечатлял. Теперь
можно было двигаться дальше.



Но куда — дальше? Если взглянуть на карту берегов Срединного моря, мы сразу
увидим компактный район, контролируемый мятежниками после их первых успехов. К
западу от этого района располагается самый край побережья, его излом, с городом
Береника. К востоку — огромная дуга берега Центрального залива, посреди которой,
достаточно близко к уже захваченной Лариссе, находится фактический центр планеты
— город Аполлония.



Вот тут Аммон задумался. До момента, когда правительственные войска развернутся
и установится линия фронта, у него, по всем расчетам, оставались еще примерно
сутки. Эти сутки надо было использовать по максимуму. В идеале — захватив еще
один город, пока там нет серьезной обороны. Потом все станет сложнее, это
руководители мятежа прекрасно понимали.



Итак, Береника или Аполлония? На оба эти города сразу у дивизии не хватило бы
сил. Захват Аполлонии означал контроль над главными квартирами нескольких
важнейших общеимперских учреждений, включая Генеральные штабы родов войск и
Совет галактической экономики. Это был бы очень сильный ход, которого от
мятежников, похоже, и ждали: первые же приведенные в боеготовность
правительственные роты были помещены в качестве заслонов именно на участок
Прибрежной дороги между Аполлонией и Лариссой. Авиаразведка мятежников, конечно,
сразу заметила их. Но серьезным препятствием это не являлось. Еще несколько
часов, до подхода корпуса Аттика Флавия, Аполлония стояла почти беззащитной. И
все–таки Аммон повернул на Беренику. Почему?



В отличие от Аполлонии, в Беренике никогда не размещались никакие центральные
организации. Она считалась городом отставников, художников и рантье — правда,
имея притом довольно большое население и неплохую промышленность. Если бы
мятежники заняли Аполлонию, им волей–неволей пришлось бы формировать с высшими
государственными учреждениями империи какой–то modus vivendi: или свергать и
разрушать их, или подчиняться, или договариваться. Но договариваться лучше, имея
крепкий тыл и большое надежное войско. И вообще, непосредственное вмешательство
в политику на имперском уровне — шаг, на который даже мятежнику надо еще
решиться.



Так или иначе, на закате третьего дня мятежа 1–й полк дивизии Аммона вошел в
Беренику; развевались флаги, в золотое небо смотрели рельсы гауссовых установок,
выхлопы танковых дизелей перебивали тяжелый аромат розовых кустов, а
установленные на броневиках громкоговорители сообщали от имени Армии Грифона,
что жителей города просят соблюдать полное спокойствие…



Армия Грифона. Так впервые прозвучало это название.



— Почему Старец так делает?



Кирилл Негропонти оторвался от экрана ординатора, чтобы посмотреть на вошедшую
Елену. Он провел весь день, обрабатывая по заданию Старца свежие данные о
транспортных потоках в Антиохийско—Карфагенской констелляции. Он устал.



Елена села рядом.



— Что ты имеешь в виду?



— Ситуацию с мятежом, конечно, — Кирилл заметил, что с трудом подавляет
раздражение, и одернул себя. С Еленой надо осторожнее. — Там… как–то
двусмысленно. Все ведь решили ураниты, это точно. Но официального упоминания о
них — никакого. Вот, Армия Грифона взяла под контроль Новый Алжир. И что? Война
диадохов какая–то. Создать сатрапию… Вместо того, чтобы сразу двинуться на
столицу и заявить политические цели, они создают провинциальную сатрапию. Причем
центральное правительство, — он усмехнулся, — тоже делает вид, что ничего
особенного не происходит. Всем удобно.



— Всем удобно, — повторила Елена и потянулась к смятой сигаретной коробке. — Ты
бы здесь очиститель воздуха почаще включал… — Она закурила. — Тебе не кажется,
что ты сам дал ответы на все свои вопросы?



— Да, конечно, — сказал Кирилл. — Старец не любит закрывать возможности. Он с
удовольствием использует этих идиотов, если у них что–то получится. И бросит,
если не получится. Объявить о себе Империи — это необратимый шаг, а мы
необратимые шаги не любим… Мне вот интересно, что там офицеры–мятежники думают.
Их же используют, как пешки. Аммону хорошо, он теперь сатрап Нового Алжира…



— Экзарх, — поправила Елена.



— Сатрап, — упрямо повторил Кирилл. — Ты как думаешь, император может его
утвердить?



— Да, — сказала Елена. — Может быть все, и не обязательно разумное… Наверное, на
месте Велизария я бы так и сделала. Если бы знала весь расклад…



— Или если бы не знала, — добавил Кирилл.



Она невесело улыбнулась.



— Да… Ураниты — это большое неизвестное. Твой дед… Ну, ты сам знаешь, да? Он
действительно не совсем человек, раз взялся играть с такой силой. Я уже и не
понимаю, кто кого использует — он их или они его…



— Только мятежников используют все, — сказал Кирилл.



Елена нежно погладила его по плечу.



Кирилл коснулся ее щекой. Слов было не надо.



«Нам бы жить, нам бы жить, нам бы жить. А мы плывем по небу…»



Прочитав сообщение о падении Береники, Михаил Докиан не стал вызывать адъютанта.
Он сразу понял, что надо сделать, и сразу решил, что сделает это сам.



Он прислушался к своим чувствам. Боль, но слабая. И детское разочарование. И —
неожиданно — сладкое щемление, как бывает, когда вспомнишь о чем–то давнем и
дорогом.



Всего несколько часов назад у него была в руках победа.



В каком–то смысле она есть и сейчас. В воображаемом мире. В зазеркалье…



Он всегда был игроком. Знакомых часто удивляло, что он больше всего любит играть
в кости — не в шахматы, не в бридж, а в кости. Они не знали, как многообразен
мир костей, сколько разных комбинаций в нем возможно. Когда Докиан преподавал в
Академии, он всерьез хотел устроить там спецкурс по играм в кости; ему не
позволили.



Странно, но большинство взрослых людей не отдает себе отчет в том, насколько
наша жизнь случайна. Именно кости — ее самая точная модель…



Он вдруг понял, что наслаждается грустью. Какой красивый был замысел. Сколько он
потребовал сил. Как прекрасно все могло сложиться.



Уже ведь почти. Группа флотов Ангела уже висит в системе Токугавы. Готовит
высадку.



Все бы у нас получилось, если бы война была обычная. А не гражданская.



Хотя ясно было, что гражданская война — неизбежна. Но одно дело — неизбежность в
принципе, и совсем другое — конкретные сроки. Если б сейчас не полыхнуло, у нас
бы… черт возьми, у нас действительно был бы шанс закончить войну с Гондваной и
перейти к внутренним проблемам, уже имея руки свободными.



Однако — полыхнуло.



И теперь роль Ангела совершенно меняется. В обычной войне он мог быть просто
инструментом. Острым, но безопасным при умелом обращении. Но в войне гражданской
такой человек, как он, способен быть только самостоятельным игроком. Просто по
природе своей. А если еще подарить ему славу победителя — это будет монстр,
которого не осилит никто. Вообще никто.



Нельзя выращивать такое чудовище. Даже ценой победы — нельзя.



Если бы вместо него был Андроник…



Докиан поморщился, как от боли. Все. Проехали.



Здесь нас, похоже, переиграли…



Осталось свести партию вничью.



Докиан повернулся к клавиатуре, быстро набрал приказ и нажал клавишу отправки.



— «…немедленно свернуть операцию против Токугавы и отвести все силы на
Пандемос». И подпись…



— Он с ума сошел?! — воскликнул адмирал Музалон. — У нас же все получилось!



— Тиберий, что это? — Григорий Акрополит встал. Ему было страшно. И он был
страшен.



Тиберий Ангел повернулся вместе с креслом. Совершенно спокойно.



— Это приказ. И мы его слышали.



— Ты… собираешься его выполнить? — Акрополит слепо шагнул вперед.



— Разве мы можем выбирать — выполнять или не выполнять приказы?



— Тиберий! — Акрополит уже кричал. — Мы выиграли войну! У Циннемана все готово!
Мы можем сию минуту начать высадку! Это же не повторится никогда!



Ангел молча смотрел на него.



— Тиберий!.. Ну это же ошибка! Это же нельзя!.. Мы никогда себе этого не
простим, — у Акрополита вдруг упал голос. — У нас сейчас в руках — верный
выигрыш войны. Ты же это знаешь. Тиберий. Для тебя же это шанс всей жизни. Это
мне все равно. Тебе — нет. Я не верю… не верю, что ты можешь развернуться.
Сейчас. Это… невозможно… Тиберий…



Ангел все еще смотрел. Без выражения.



— Адмирал Акрополит, успокойтесь. Я не могу отказаться выполнять приказ. Но я
считаю целесообразным запросить на эту тему мнение старших офицеров группы…



Акрополит, не в силах больше ничего вымолвить, кивнул.



— Только тех, кто прямо сейчас в пределах связи, — добавил Ангел. — Капитан
Тагарис?



Командир линкора «Фессалия» Василий Тагарис поднял голову от своего пульта.



— Считаю прекращение наступления сейчас преступным, — сказал он ровно. — Я,
капитан цур люфт Тагарис. Под запись. Достаточно?



— Вполне, — сказал Ангел. — Адмирал Музалон?



Командующий линкорами прошелся по центральному посту взад–вперед. Его бородка
воинственно торчала.



— Я возражаю против приказа об отступлении… Решительно возражаю. Он ошибочен.



— Благодарю… Адмирал Стратиотик?



На экране осветилось лицо. Аккуратные седеющие усы, карие глаза — и внезапные
морщины. За последние десять дней Константин Стратиотик заметно постарел.



— Считаю отступление немыслимым, — сказал он.



— Благодарю. Генерал Циннеман?



Зажегся еще один экран. Командующий наземным корпусом был в гневе. Его брови
задрались так, что круглые очки казались лишней деталью.



— Я правильно услышал? Нам предлагают вернуться? Сейчас? Адмирал, мои люди
находятся в полной готовности для высадки! Вы понимаете, что это значит?
Адмирал! Вы же опытный штабист! Придумайте какой–нибудь ход! Дайте нам сделать
необходимое! Адмирал, я ручаюсь за своих людей! Я дам сигнал, и через десять
минут уже можно аппарели открывать!



Ангел молчал. Слушал.



На него не отрываясь смотрели пять пар глаз. Три живых и две с экранов.



Через несколько месяцев, когда многие и многие судьбы будут бесповоротно решены,
Андрей Котов напишет в своем дневнике:



«…Нет, я не был на том совещании. Но так уж сложилось, что я смог потом
поговорить с тремя из шести его участников. В том, что принято называть фактами,
их ответы почти не разошлись. Но, по–моему, было что–то, чего так и не понял
никто из них…



Чем можно объяснить решение, которое принял Ангел? А он ведь его принял почти
мгновенно. Он не брал времени на раздумье, он все сказал сразу.



Сейчас, по прошествии времени, мне очевидны две вещи.



Первое. Приняв решение нарушить приказ и провести десант на Токугаву, Ангел
выигрывал войну. Во всяком случае, он одерживал грандиозную победу. В тот момент
и в той точке у противника просто не осталось возможностей сопротивляться.



И второе: после такой победы ему было не выжить.



Признанный великий полководец, победитель страшного врага, при этом мятежник и
массовый убийца. Более опасную фигуру вообще невозможно вообразить. На него
бросилась бы вся Империя — все, кто в здравом уме, и даже некоторые, кто не в
здравом. Даже если бы он стал императором, его убили бы все равно. Гораздо
неизбежнее, чем Божественного Юлия.



С другой стороны, выполнить приказ — значило отказаться от победы и от славы.
Навсегда. Погрузиться в пучину заурядности. Правда, сохранив при этом
возможность участия в реальной политике.



Повторяю, все это ясно мне сейчас, после долгих размышлений. А он, видимо,
просчитал все варианты сразу. В первые секунды. Просчитал и сделал свой выбор.



Выбор между бесполезной славой и возможностью взять в проигравшей стране
реальную власть.



Мне страшно представить себя на его месте. Конечно, каждый из нас хочет стать
великим человеком, и большинству это не удается. Но вот — мы видим, что даже и
найденная дорога к величию может оказаться раздвоенной, как дьяволово копыто…



Если бы такая дорога оказалась передо мной, что бы я выбрал: небесную славу или
мирскую власть?



Я не знаю.



А вы?»




ГЛАВА 8 БИТВА ПРИ ПАНГЕЕ

Вин Уайт не был солдатом от рождения. Его отец, Тергенс Уайт, имел биологическое
образование и служил протектором крупного рыбозавода на берегу Янтарного моря.
Разумеется, Вин тоже с детства изучал прикладную биологию. В тринадцать лет ему
уже доверяли на заводе кое–какую работу. Нельзя сказать, что это было так уж
интересно, но задуматься над порядком вещей Вину тогда не приходило в голову: в
Производственной зоне почти каждый наследовал профессию отца. Или матери.
Тергенс собирался со временем передать Вину свой завод, открыто об этом говорил
и уже готовил для сына место начальника распределительного цеха: идеальная
должность, позволяющая быстро освоиться с производством. Вина это вполне
устраивало — до пятнадцати лет. А потом пришли вести извне, и ему пришлось
меняться…



Все дело было в местной политике. Районом, в котором находился рыбозавод Уайтов,
управлял Лян Вэй — довольно крупный сэйме, фактически владевший целым
полуостровом. Он был умным человеком и к жителям своего домена относился
прекрасно. Но, как у абсолютно любого сэйме, у него были враги… Вин так никогда
и не понял, что именно там случилось. Феодальные интриги — не для подростков. Он
точно знал только результат. Сосед по континенту, «горный лев» Сингх Ваджид,
захотел завладеть доменом Ляна Вэя — и ему это удалось.



Может быть, тут сработал юридический трюк с вечно запутанными правами
наследования. Или шантаж. Или какая–то хитрая провокация, на которую Лян
поддался. Или и то, и другое, и третье. Но так или иначе, к моменту, когда оба
Уайта узнали о проблемах, ситуация уже накалилась настолько, что Лян не мог
удержать свое владение без помощи вооруженной силы. И это означало, что он
проиграл. Азбука жизни в Производственной зоне: феодалам нельзя открыто воевать
друг с другом. Иначе прилетят «бессмертные»… О «бессмертных» Вин тогда ничего не
знал, но он видел, какой ужас внушает окружающим это слово. Ляну ничего не
осталось, как обратиться в Ледяной дворец, в канцелярию императора. И оттуда
через неделю пришло решение. Лян Вэй получал в наследственное владение
выморочный домен на континенте Сееланд, куда и должен был в течение двух месяцев
переехать. А бывший домен самого Ляна передавался Сингху Ваджиду. Типичная для
Ледяного дворца перестановка.



Тергенс Уайт оказался при этом в очень сложной ситуации. Как протектор
имперского завода, он формально не подчинялся сэйме и мог продолжать работу
независимо ни от каких смен локальной власти. Но форма — это одно, а
повседневная практика — все–таки другое. Тергенс Уайт и Лян Вэй были друзьями.
Несомненно, это помогало Тергенсу в работе. В свои пятнадцать лет Вин уже
прекрасно понимал, сколько разных ресурсов нужно для нормального производства и
как сильно завод зависит от берега. А берег — это сэйме, как ни крути. А новый
сэйме вряд ли отнесется лояльно к свите прежнего. Особенно такой сэйме, как
Сингх, если верить слухам о нем. Это была проблема, и ее стоило обсудить.



Вин помнил этот разговор, как будто он был вчера. Лян был сумрачен, но держался
с достоинством. Он предложил гостям сесть, разлил по чашечкам красноватый чай и
отдернул занавеску. Окна выходили прямо на океан. Влажно и пасмурно тогда было,
стремительно неслись куда–то рваные облака, и стальной горизонт терялся в
мороси. На континент Арьяварта пришла осень.



Лян расположился на циновке, смешно подогнув ноги. Он был невысок и толст.



— Сколько у тебя времени? — спросил Тергенс.



— Семь недель. Мне предоставляют два грузовых дирижабля. Могу забрать всех
своих, — он усмехнулся. — Говорят, море там другое…



— Другое, — подтвердил Тергенс. — Холодное. Это же очень высокая широта.



— Знаю… Послушай, Тергенс. Я не буду ходить вокруг да около. Тебе будет сложно
работать здесь при Сингхе. С этим надо что–то делать.



— У тебя есть идеи?



— Да.



Тергенс ждал.



— Ты можешь полететь со мной.



Тергенс аккуратно поставил свою чашку на поддон.



— Полететь, говоришь? И что я там делать буду?



— То же самое, что и здесь. Море у Сееланда — хоть и холодное, но продуктивное.
Там есть флотилия, примерно такая же, как у нас тут, и есть биозавод. Небольшой.
Ты можешь его возглавить. И дальше — сам понимаешь… все будет в твоих руках.
Твори, наращивай производство…



— Прости, но я не совсем понимаю, — сказал Тергенс. — Это же имперский завод.
Значит, его протектора должен назначать Ледяной дворец. Так же, как тебя. Как ты
можешь переместить меня своей волей?..



Лян улыбнулся. Довольно снисходительно, как Вин сейчас понимал.



— Все верно, — сказал он. — Все, что ты знаешь, правильно. Только, видишь ли… на
самом деле все кадровые решения принимают люди. Вполне конкретные люди. Живые. А
с любым живым человеком можно о чем–то договориться. С Ледяным дворцом у меня
контакта нет, это правда. Но информацию туда передают люди, сидящие здесь, на
Шакти. И вот с ними договориться можно. Если захотеть. В общем–то, это делает
любой сэйме. Согласен, что это довольно рискованно… но неизбежно. Получается,
конечно, не всегда. Как видишь, на то, чтобы предотвратить смену своего домена,
у меня связей не хватило… — он покривился. — Но на то, чтобы обеспечить твой
перевод — хватило. Они не обманут.



Тергенс смотрел на Ляна, не отрываясь.



— Спасибо, — сказал он. — Действительно спасибо. Мне, как ты понимаешь, надо
поговорить с Мари…



Лян кивнул.



— …и с Вином.



— Я хочу остаться на Арьяварте, — сказал Вин тут же.



Лян Вэй вздохнул.



— Боюсь, что это невозможно. После того, как я переберусь на Сееланд, тут не
останется ни одного моего человека. Ни одного. Тебя будет некому защитить.
Переселение — не игра, я ухожу действительно навсегда, — он посмотрел на
Тергенса.



— Я понимаю, — сказал Тергенс. — Но…



Лян приподнял ладонь.



— Я ожидал твоего возражения, — сказал он Вину. — И… если твой отец позволит, я
бы задал несколько вопросов лично тебе.



Тергенс и Вин переглянулись — и оба кивнули.



Лян сложил руки. Вин вдруг подумал, что глаза у него странно светлые для пухлого
буддийского лица. Впрочем, какие только расы на Шакти не смешивались…



— Вин, скажи совершенно честно. Ты точно хочешь заниматься биопромышленностью?



Вин несколько секунд молчал, чувствуя, что его лицо обдает жаром.



Вот оно как выглядит — решение…



— Прости, папа… Нет. Я не хочу заниматься биопромышленностью. Я… понимаешь, я
долго думал, что выбора не бывает. Но… — он сбился.



Тергенс посмотрел на Ляна.



— Тебе есть что предложить?..



Лян поморщился.



— Да… Как тебе сказать… Прости, Тергенс. В общем, да. Видишь ли, я
поинтересовался набором людей для космофлота…



— Что?! — оба Уайта изумились одинаково.



— Для космофлота, — повторил Лян. — А что вас так удивляет?..



Ни Тергенс, ни Вин не нашлись с ответом. Что удивляет? Да в общем–то ничего,
конечно… Для подавляющего большинства жителей Производственной зоны межзвездные
путешествия были чем–то, относящимся к совершенно иному миру. Тергенс никогда в
жизни не покидал планету Шакти. И был уверен, что Вин ее тоже никогда не
покинет. А сам Вин… Что он тогда думал?..



Он не мог вспомнить.



— …Набор в школу космофлота идет как раз сейчас. Там нужны юноши не старше
шестнадцати лет, со способностями к математике. Насколько я знаю, с этим у тебя
нормально… Если хочешь — встреться, поговори. Челнок с человеком, который этим
занимается, придет сюда завтра. Так совпало. От тебя не будут требовать решать
сразу. Он покажет тебе что может, а там и… Ну что? Связаться с ним?



Вин ответил не сразу. У него вдруг голова закружилась. Ему казалось, что он уже
куда–то летит…



— …Да. Конечно, да.



— …Меня зовут Дэйв Читта. По званию капитан второго ранга, сокращенно —
кавторанг. Ты Вин Уайт?



Вин кивнул.



— То, что тебя сюда привезли, еще не значит, что ты принят на службу в
пространственный флот. Пока ты можешь вернуться. Но скоро надо будет принять
решение. Уже совсем скоро. Ты ведь это понимаешь?



Кивок.



— Посмотри вокруг, — посоветовал кавторанг.



Вин огляделся.



Они стояли в странной цилиндрической комнате. Потолок был метрах в четырех.
Ровные стены, тускло–золотые, и черный рифленый пол. И — ничего больше. Даже
дверь, через которую они сюда вошли, видно не было.



Кавторанг шагнул к стене и легко тронул ее пальцами. Вин охнул. Стена
раскрылась, как занавес. То ли какие–то внешние створки физически разъехались,
то ли она сектор за сектором становилась прозрачной… Да какая разница!



Вину не было страшно. Пространство открылось ему навстречу, как пасть вулкана.



Черный звездный ковер — и посреди него…



— Планета Шакти, — тихо сказал кавторанг.



Вин уже понял это сам.



Он узнавал. Вот три континента: северная Арьяварта, южный Себек, и совсем на
севере — маленький Сееланд, царство гранитных скал и холодного моря. Туда
полетит отец.



Вот, на восточном краю Арьяварты, наш полуостров…



— Хорошо знаешь географию? — поинтересовался кавторанг.



— Мы ее изучали… Но не так. — Вин покосился на кавторанга и счел нужным
объяснить: — У нас все карты — только в меркаторской проекции. Для хождения по
морю удобно. На широту поправки вносятся. То, что на самом деле все на шаре… ну
мы это знаем, конечно. Но это же высшая астрономия…



— Не учили?



— Да нет… Зачем?.. — Вин прикусил язык. Лично ему и химических предметов хватало
так, что больше ничего не хотелось. В заводской школе требования к сыну
протектора были серьезные. Никакая астрономия там никого не интересовала. Ее
считали ненужной наукой. Но как такое объяснишь этому самоуверенному взрослому
парню в сине–золотом мундире? Засмеет.



Кавторанг, впрочем, не улыбался.



— Скажи, как называется пролив, который отделяет Арьяварту от Себека?



— Пролив Смерти.



— А почему?



— Там очень опасная фауна. Я сам видел. И медузы, и ящеры…



— Ящеры?



— Плиозавры… Я видел один раз близко… с мола… — Он попытался вспомнить. — Пасть
огромная…



— Плавать там нельзя?



Вин улыбнулся.



— Нельзя, конечно. Там даже плакаты такие на берегу стоят. «Не входи в воду,
твоя жизнь нужна империи!»



— А за проливом — что?



Вин пожал плечами.



— Себек…



— Его географию ты тоже знаешь?



Вин начал понимать, что собеседник задает вопросы не для развлечения.



— Только физическую. Это же Безымянная зона.



— Понятно. Хороший ты ученик…



По тону кавторанга было нельзя понять, шутит ли он.



— …У пространственного флота есть одна особенность. Мы знаем о мире немножко
больше, чем учат в школах Производственной зоны. И, пожалуй, вообще больше, чем
любые планетники. Это не всегда хорошо. Ты не боишься? — кавторанг повернулся к
Вину и посмотрел на него в упор.



Вин почувствовал, как холод забирается в сердце.



Вот он — решающий момент…



— Я хочу быть офицером космофлота. Очень хочу. Кому надо заявить о согласии?



Кавторанг отодвинулся.



— Я в тебе не ошибся, — пробормотал он. — Любишь знания… Что ж, правильно
делаешь. Пойдем. Я тебя представлю адмиралу.



Потом было многое. Учебный центр на спутнике. Тренажеры с огромными перегрузками
— бессмысленный элемент подготовки для офицеров, летающих на кораблях с
двигателями Лангера, но сохраняемый по традиции. Задачи по дискретной
метаматематике, от которых бунтовал мозг. Полеты к звездам. Командование первым
кораблем, легким крейсером «Урваши».



И вот — уже семнадцать лет прошло…



Сейчас он знал о мире больше, чем когда был подростком. Гораздо больше. Иногда
эти знания радовали. Иногда — пугали.



Он не был патриотом Гондваны. В Пространстве это понятие начисто теряло смысл.
Он помнил, как был потрясен, когда впервые узнал кое–что о происходящем в
Безымянной зоне. О тамошних законах — вернее, об их отсутствии. О медицинских
исследованиях, проводимых на самом доступном материале — то есть на
человеческом. О лагерях для юношества, где уровень запланированных потерь — как
на фронте во время тяжелой наземной операции. И о том, во что превращаются
выжившие… Теперь он понимал, почему «бессмертных» так боятся. В Безымянную зону
регулярно, каждый год в течение по меньшей мере последнего столетия,
сбрасывалась худшая часть человечества: самые агрессивные, самые бездарные,
самые страшные — грязь, отходы, гной социума…



И рядом с этим — Производственная зона. Сеть удобных, выложенных желтым камнем
дорог, плавающие фабрики у побережья, хутора, поля, маленькие городки… Не рай —
но гармоничная жизнь. Уютная. Даже распри между феодалами там большей частью
бескровны.



Это был мир, который стоило защищать. И Вин старался, упорно карабкаясь по
ступенькам от мичмана до контр–адмирала, проводя одну за другой блестящие
операции… Чтобы защитить.



И вот его остановили…



Вин резко оттолкнул от стола свое кресло на салазках. Тяжелый крейсер «Бинфэн»,
на котором он находился, был теперь самым крупным кораблем группы флотов «Б».
Рабочие помещения тут были маленькие, не то что на линкорах.



Проклятый Андроник Вардан…



Удивительно, что его, Вина, после такого разгрома не сняли. Просто удивительно.
Видно, Ледяному дворцу сейчас совсем не до того.



Тем не менее — делать что–то надо. Пока не поздно.



Вин нажал на клавишу контакта.



— Том? Зайди ко мне, пожалуйста. Да, сюда. В каюту.



Сразу после сражения у Порт—Стентона группа флотов «Б», сложно маневрируя, стала
отходить на восток. Ее целью была Пангея, необычайно крупная — раз в десять
больше Земли — планета земного типа; кроме нее, вокруг маленького желтого солнца
вращалось только облако астероидов. Сейчас почти все корабли, оставшиеся от
группы «Б», висели в точке Лагранжа между Пангеей и этим облаком. Радовать такая
картина не могла. Все помнили, что Пангея находится в самой глубине Архипелага,
на его восточном краю. И, значит, дальше — уже только Шакти…



Карта Архипелага, которую Вин и капитан первого ранга Томас Бахарат
рассматривали сейчас вместе, выглядела страшно. Группа флотов «А» зацепилась за
мелкие базы на севере, и часть сил из нее отозвали — видимо, где–то обстановка
была еще опаснее. Группа флотов «Ц» была изолирована и рассеяна, от нее даже не
приходило внятной картинки. Если оконтурить все системы, уже контролируемые
византийцами, получался врезающийся в Архипелаг огромный золотой клин. И на
острие этого клина…



— Это мы, — сказал Томас, констатируя очевидное.



Вин покосился на него. Томас был родом из Производственной зоны планеты Укурмия.
Приземистый монголоидный богатырь. Очень сильный. Во всех смыслах. Вин не
слишком верил в стратегический талант Тома Бахарата и понимал, что принимать
решения ему придется самому. Зато Том — надежен. Как камень.



— Плохая ситуация, — сказал Вин больше себе, чем Тому. — У них пять линкоров, у
нас — только крейсера. Если кто думает, что я опять сделаю чудо — он ошибается.
Поддержки нам не обещают никакой, это ты, я надеюсь, понимаешь… Дхарван сказал
мне буквально: сидите тихо. Никаких выходов на Дворец. Никаких запросов. Висеть
здесь, в системе Пангеи, и ждать. Понимаешь, чем это пахнет?



Томас только хмыкнул.



— Мне другое интересно. Как с картинкой по другим направлениям? Дхарван тебе ее
показал?



Вин сделал усилие, чтобы не выругаться вслух.



— Нет… Черт. Ты знаешь, я на адмиральских должностях — недавно. Но я вообще
такого не помню…



Том поджал губы.



— М-да. Чтобы информацию о положении на фронте закрывали от командующего группой
флотов — такого и быть–то не может, по–моему. Значит, одно из двух. Или
происходит что–то просто катастрофическое — или нам не доверяют. Настолько не
доверяют, что уже списали со счета…



Спасибо за это «мы», подумал Вин.



Быть полностью уверенным хотя бы в одном человеке — уже много…



Вслух он сказал:



— Давай оставим это пока. У меня другой вопрос. Посмотри на карту и скажи: что
бы ты сейчас делал на месте вражеского командующего?



— Я бы закрепился в Архипелаге. Овладел бы всеми космодромами, восстановил их,
где надо. Подавил бы наши части, которые с боков еще угрожают. Но это я. А ты… —
Том прищурился. — Ты бы наступал на Шакти. Уже сейчас.



Вин почувствовал, как у него по щекам бегут мурашки.



— Спасибо… — Приступ слабости. Как не вовремя… — Том, ты же понимаешь, что из
этого следует?



Том вздохнул.



— Понимаю. Для броска на Шакти им нужен космодром подскока. И это будет Пангея.
Без вариантов. Ничего более подходящего тут нет. И… — он запнулся.



— И ждать этого надо в ближайшие несколько часов, — закончил Вин.



Они помолчали. Договаривать не стоило, они оба прекрасно представляли себе эту
картину: вот проходит часа четыре, внезапно звенит раннее обнаружение, после
неизбежной суеты поднимают флаг–капитанов… а через несколько минут, когда
ключевые люди прибежали на посты, на всех тактических экранах уже горят
полноценные сигнатуры главных сил группы флотов «Юг», входящих в систему Пангеи…
И что тогда?



Ответ был настолько очевиден, что хотелось сразу застрелиться.



И ведь вполне вероятно, что они уже идут…



Будь это старинная морская война, Вин бы сейчас — немедленно! — выслал на запад
самолеты–разведчики. Милая архаика. Увы, Пространство неизмеримо огромнее, чем
любое море. Путей здесь миллионы. Так что обнаружить наступающий флот можно
только у самой цели.



Но уж мимо цели — то есть, получается, мимо нас — они не пройдут.



Вин закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, задумался. Том не мешал.



…Защитить Шакти надо любой ценой. Иначе вообще — бессмысленно все.



Значит, надо использовать все ресурсы, какие только есть.



А что у нас есть?



Два тяжелых крейсера и шесть легких. Тяжелые — это «Бинфэн» и «Цилинь», легкие —
«Тилоттама», «Акико», «Гуаньинь», «Идзуми», «Ехидна» и «Сита».



Против пяти линкоров и авианосца. Да.



Можно, конечно, вспомнить отважного идиота Спангенберга и использовать все
легкие крейсера так, как он использовал «Шакунталу». Шансов выжить у команд
будет… можно посчитать, сколько. М-да… Использовать крейсера в роли
истребителей… это даже не гвозди микроскопом забивать, это куда круче. Я войду в
историю как самый большой кретин среди всех адмиралов этой войны. Причем
посмертно… хотя это уж точно сейчас не самое главное…



Но вот что интересно. А нет ли здесь, в окрестности, настоящих истребителей?



Или хотя бы чего–то, что может за них сойти?



Если да… ох, не промахнуться бы с ожиданиями. Если бы здесь была хотя бы
истребительная эскадрилья, а лучше полк — мы могли бы использовать в качестве
авианосца любой астероид. Что из того, что раньше так не делали? Технически это
вполне возможно. Швартовочные анкеры, позволяющие фиксироваться на любом твердом
объекте, есть на всех мелких кораблях, на истребителях в том числе. И разведка
их в закрепленном состоянии не обнаружит. И тогда… тогда…



— Том! Немедленно прочеши всю систему Пангеи. Все базы в здешнем поясе
астероидов, все тыловые структуры. Любые. Мне нужны небольшие корабли. Чем
меньше, тем лучше. Внутрисистемные, без двигателей Лангера. Ходовые качества
особого значения не имеют… разве что экипаж должен быть маленьким. Связывайся с
кем хочешь, но я через час жду от тебя реестра. Ровно через час, ты понял?
Понадобится — реквизируем. Давай!..



Том, надо отдать ему должное, встал и вышел, не сказав ни слова.Вин перевел дух.
Ох, если получится… Он тронул контактную клавишу.



— Капитан первого ранга Линг? — Это было имя начальника технического отдела
штаба, главного оружейника группы флотов. — Спасибо. Вы на связи? Загляните ко
мне, пожалуйста. В каюту. Срочно. Серьезный есть разговор.



— Ты с ума сошел?



У капитана первого ранга Томаса Бахарата был виноватый вид. Неудивительно…



— Им по шестнадцать лет!



Том развел руками, но не отступил.



— Лучшего нет. Здешний системный флот — корыта без маневренности, их даже ты
использовать не сможешь. А тут — шестьдесят истребителей. Типа «астра», я тебе
сказал уже… И обученные пилоты для всех.



Вин застыл. «Астра» изначально задумывалась как атмосферный истребитель, но
после доработок получилась многоцелевой — то есть способной действовать и в
Пространстве тоже. Разумеется, на маленьких дистанциях. Ну нам ведь тут большие
и не нужны…



— Мне самому тошно, — добавил Том. — Да, им по шестнадцать лет. Первый курс. Ты
меня теперь винить будешь? Или все же тех, кто тебе других подкреплений не дал?



Вин впервые видел, как Том Бахарат разозлился.



— Извини… Мне самому стыдно. Я не знаю, что делать.



— Можно подумать, я знаю, — проворчал Том. — Ты истребителей хотел. Вот тебе
истребители. Ну и что дальше?..



Вин не ответил. Ситуация стоила того, чтобы крепко подумать.



В системе Пангеи, на крупном астероиде, находилось летное училище имени
императора Рамы. В училище сейчас остались только первокурсники, всех прочих уже
забрали на войну — Вин надеялся, что хотя бы в качестве станционных сил, а не
боевых. И — парк истребителей в количестве, достаточном для целого авиаполка.
Как он и мечтал. «Астры». Если добавить фактор внезапности… на пять
неповоротливых линкоров этого хватит.



Ему было стыдно за свою вспышку. Он уже понимал, что истребители придется
использовать, и понимал — как.



Какие же мы сволочи…



Вин представил себе византийские линкоры, зависшие над Арьявартой. Представил,
как они открывают огонь. Взрывающиеся скалы, пылающие городки, кипящее море. Он
достаточно хорошо знал, как это все бывает.



Может быть, адмирал Вардан и не станет так поступать. Даже скорее всего — не
станет.



Если его не вынудить.



В том–то и дело: война — это царство вынужденных решений…



Вин много лет твердо знал: ради того, чтобы вражеские линкоры не появились в
системе Шакти, он готов на… все. Вот, сейчас это предстоит проверить.



Пожертвовать жизнями шести десятков мальчишек, еще совершенно не понимающих, что
такое война.



Наверное, кто–то из них все–таки выживет…



— Господа курсанты! Я обращаюсь к вам, потому что не могу не обратиться. Я —
военный профессионал. Моя работа — обеспечивать, чтобы такого, как сейчас, не
происходило никогда. Я не справился. Расклад простой: на нас прет чужая группа
флотов, у которой сил — в десять раз больше наших. Система Пангеи им ни к черту
не нужна. Но мы у них на пути. Если бы нас здесь не было, они могли бы через
двенадцать часов оказаться у Шакти. Потому что между нами и ней нет больше
никого. Такой расклад, ребята… Давайте себя не обманывать: пилоты из вас — еще
хуже, чем из меня адмирал. То есть совсем дерьмовые. Но никакой другой силы,
способной хотя бы задержать тех, кто на нас идет, просто физически нет. Нам
никто не спешит на помощь. Запомните: если вы сейчас меня выслушаете и
разойдетесь по каютам, вас никто никогда не осудит. Операция, для которой я
собираюсь вас применить, противоречит уставу. А поскольку пилоты вы, как я уже
сказал, дерьмовые, шанс выжить у вас низкий. Примерно как у пехотинца в тяжелом
наступлении. Вас нельзя так расходовать. Если вы меня не простите за то, что не
могу придумать ничего лучшего — правильно сделаете. Но тот из вас, кто сойдет с
ума и пойдет за мной, получит сегодня реальный шанс сбить вражеский линкор. Это
я обещаю. Вопросы?..



— Благодарю вас, господин контр–адмирал…



Вин изумленно встряхнулся. Начальник училища полковник Такахаси, крепыш с усами
щеточкой, уже по–старчески суховатый, стоял перед ним по стойке «вольно». И,
кажется, не шутил.



— Вы меня благодарите? За что?



— За честность. У меня бы не хватило мужества все сказать… так.



— Вы себя недооцениваете, — сказал Вин. — Ведь вы бы на их месте тоже пошли…



— Я бы и на своем пошел, — сказал Такахаси. — Увы. Я не прошел подготовку на
«астре». Просто не успел. Проклинаю себя за это…



Вин помолчал.



— Я не ожидал, что они вызовутся все, — сказал он. — Это сюрприз. Я… не
добивался этого.



Старый полковник усмехнулся.



— А я был уверен, — сказал он.



Вин внимательно на него посмотрел.



— Вы их учили, — сказал он.



Полковник махнул рукой.



— Я много кого учил…



— Давно вы здесь? — Вин сам не знал, зачем задал этот вопрос. Желание поддержать
старика? Или получить от него попутную информацию, крохи которой могут в
ближайшие часы пригодиться? Скорее второе, конечно…



— Восемнадцать лет, — сказал полковник. — Я ведь тоже истребитель по
специальности.



Вин кивнул. То, чего полковник не договорил, легко угадывалось и так. В
истребители, что в атмосферные, что в космические, всегда шли самые отчаянные
ребята. Сорвиголовы. Те, кому важно не вложить в войну ощутимый оперативный
результат, а одержать личную победу. Причем желательно — связанную с риском,
иначе «вкус победы не тот». Чтобы человек такого склада согласился на чисто
преподавательскую работу, ему надо очень круто психологически переломиться. Даже
если он сюда попал по ранению… Год за годом отправлять своих выпускников в бой,
зная, что самому участвовать в этих боях не придется. И — вынужденно остаться в
стороне даже сейчас, когда война сама постучалась в ворота. Это уже просто
насмешка какая–то.



Полковника было жалко. Только бы не показать это, подумал Вин. Оставим ему хотя
бы самоуважение…



— На «астре» есть система захвата цели, — сказал Вин. — Сами понимаете, это
очень сильно облегчит вашим ребятам задачу. Тем более что цели у них будут
крупные. Если будут… Я ведь мог и просчитаться. Во всяком случае, высшего
пилотажа там не потребуется.



Полковник замялся.



— Господин контр–адмирал… А вы не хотите побеседовать с пилотами лично? Хотя бы
с несколькими? Я могу вызвать.



— Нет, — твердо сказал Вин.



Когда Такахаси вышел, Вин перевел дух и огляделся. В пустом огромном зале
остался еще только один человек. Разумеется, это был Томас Бахарат, скромно
стоявший у стены.



Вин подошел к нему.



— А сейчас будет приказ для тебя. Учти, он не просто секретный…



Том мрачно ухмыльнулся.



— Пугаешь, — проворчал он.



— Пугаю, — согласился Вин. — Потому что это правда страшно. Если информация об
этом приказе просочится хоть куда–то раньше, чем я передам тебе кодовое слово… я
вообще не знаю, что тогда будет. Ну, слушай…



В начале была Глубина. Бесконечная и темная.



Над Глубиной парила Вечность. Она была похожа на грифа.



Однажды Вечность задела Глубину крылом.



Так родился мир.



Возмущенная Глубина взметнулась, выплеснулась, расслоилась, закрутилась в шторм,
в натянутую спираль.



Так по этой спирали и несутся неизвестно куда кварки, царства, галактики…



…И мысли тоже, думал Вин, глядя на экран. Наши мысли тоже летят сквозь пустоту,
по сложным линиям, как снежинки… Перед ним была Пангея в экваториальном аспекте,
окруженная кольцом. Очень странное кольцо, неустойчивое… Видимо, обломки луны,
отброшенной внутрь от предела Роша каким–то столкновением. Сверкающие, дымящиеся
осколки, выхваченные оптической проекцией из тьмы, плыли вокруг планеты по
множеству траекторий, по спиралям… Опять спираль… Сквозь ветви кольца, как
сквозь метель, виднелись очертания единственного здешнего гигантского
континента. Вин ни с того ни с сего подумал, что пересечь этот континент на
верблюдах заняло бы, наверное, лет десять. Бред какой. Откуда здесь верблюды?
Пангею вообще не заселяли, даже не пытались — что–то там было не так то ли с
атмосферой, то ли с гравитацией, флотские обычно не вникали в такие подробности…
Так или иначе, все поселения вокруг Пангеи располагались на искусственных
спутниках.



Даст ли нам это тактическое преимущество?



Посмотрим.



Вин с самого начала исходил из того, что система Пангеи имеет две особенности:
огромный, очень плотный пояс астероидов и кольцо вокруг планеты. Странная штука:
обычно у землеподобных планет колец не бывает. Хотя какая она, к чертям,
землеподобная…



Да и вообще: кто из нынешних жителей Спирального моря видел Землю? Ведь единицы
же.



Сейчас, когда все было уже просчитано и решено, Вин чувствовал себя очень
неуютно. Не в своей тарелке, как говорили когда–то на Земле. Причем — по
нескольким причинам сразу. Он так и не познакомился ни с кем из шестидесяти
курсантов, которые сейчас, сидя в «астрах», двигались по системе, заякорившись
на четырех тщательно выбранных для этой цели микропланетках. Как Вин за такой
срок справился с расчетами орбит, он сам не знал. Поглядим, поможет ли… Но
смотреть в лицо этим людям — было выше его сил.



Он не жалел ни о чем. Выхода не было. Не было у него другого выхода, кроме как
подставить шестьдесят первокурсников, еще не умеющих толком ничего пилотировать,
под удар групп прикрытия пяти линкоров первого класса. Если бы он верил в богов,
он бы сейчас помолился. Но он знал почти точно, что богов нет.



Есть только Глубина и Вечность.



Он буквально заставил себя открыть импульс–конверт с личными делами курсантов.
Это было нужно. Разговаривать — не обязательно. Но зримо представлять себе
людей, которых посылаешь в бой — необходимо.



Разные лица. Есть желтые, с широкими скулами. Есть немногочисленные белые,
северного типа. Есть просто смуглые… Если посмотреть подольше, за каждым лицом
начнет видеться характер. Вин знал, что физиономист он никудышный, и — в данном
случае — был судьбе за это благодарен…



— Я ничего о них не узнаю, — сказал он вслух. — Даже о тех, кто выживет.



Никто не ответил. Естественно — в каюте он был один, и голосовая связь
отключена.



Он свернул данные о курсантах и вызвал на экран картинки Шакти. Это всегда
успокаивало. Дорога в лесу. Домики с красными крышами на склоне. Вышки
отцовского завода посреди расходящихся брызгами фиолетовых волн. Сосны над
пляжем…



Нет. Это успокаивало всегда — но не сейчас.



Он свернул все графические окна и несколько секунд просто смотрел в пустой
экран. Самое страшное начнется потом. Когда и если план с перехватом линкоров
удастся. Тогда настанет пора приводить в действие секретный приказ, известный
пока только Томасу и закодированный паролем «Золотой мост». За это могут
расстрелять. И даже не просто могут — а вообще–то должны. Как за измену… Вин
почувствовал, как что–то хватает его за сердце. Он сознательно угрожал Томасу
Бахарату, отдавая этот приказ. Пусть потом, в случае чего, Том говорит
трибуналу, что действовал под принуждением. Может быть, это поможет.



Если бы ребята, которые сейчас на истребителях, знали… Что бы они сказали?
Вполне вероятно, что сочли бы план адмирала «явно преступным». И по–человечески
их можно, черт возьми, понять.



Будь проклята война, думал Вин. Война — место, где намерения и цели ежеминутно
меняют знак, сталкиваясь с непредсказуемым. Где белое легко превращается в
черное, милосердие — в жестокость, добро — в зло…



Когда зазвенел сигнал боевой тревоги, он почувствовал облегчение.



Офицеры стояли у экрана. Центральный артиллерийский пост «Бинфэна» был тесноват,
и кресло в нем поставили только для командующего. Сейчас тут присутствовало
человек двенадцать: в основном эскадренные обер–офицеры, чинами не выше
капитан–лейтенанта. Им приходилось стоять. Освещение было притушено — только
дисплеи горели вовсю. Под притолокой шуршали вентиляторы. Обогащенный свободными
радикалами вторичный кислород бил в носы, смешиваясь с легким веяньем пота и со
стальным запахом квантовой механики, заполнявшей недра многочисленных
ординаторов. Люди стояли, почти толкаясь локтями, и в обычных условиях их бы это
раздражало. Но сейчас все замерли.



Византийский флот входил в систему Пангеи. Пять линейных кораблей, строй —
ячейка. Самое компактное построение из всех возможных, не считая сферы. Верх
осторожности. Впрочем, Вин и так знал, что со времен Варуны Андроник Вардан
чему–то научился.



Тактический экран был заранее переключен в режим трехмерной развертки. В сторону
планеты двигались пять хорошо знакомых золотых треугольников, и сразу за ними —
семь маленьких овалов: крейсера прикрытия. Класс кораблей, редкий на морской
войне, но ставший совершенно необходимым на звездной. Морской линкор обязательно
несет, кроме главного калибра, противоминную и зенитную артиллерию; отбиться от
атаки мелких кораблей или самолетов — для него штатная задача. У космического
линкора нет ничего подобного: его корпус, кроме оконечностей, окружен силовым
полем, стрелять через которое невозможно. Поэтому космические линкоры никогда
никуда (по крайней мере, в военной зоне) не ходили без сопровождения крейсеров
прикрытия: небольших, очень маневренных корабликов, вся задача которых — сбивать
истребители противника и прочую атакующую мелочь.



Служба на крейсерах прикрытия считалась смертной. Там все было принесено в
жертву двум параметрам: маневренности и мощи полевой (точнее, максвелловской)
артиллерии, направленной против чужого москитного флота. Силовой защиты крейсера
прикрытия не имели вообще. Нормальных орудий — тоже. Одного точного попадания
хватало, чтобы превратить такой крейсер в плазму. Но унести с собой эти крейсера
обычно успевали гораздо больше…



Вин прекрасно — на своем опыте! — знал, что атаки истребителей против линкоров
бывают удачными только за счет фактора внезапности. Как при Порт—Стентоне… Он
крепко надеялся, что сейчас этот фактор сработает. Если Вардан не дурак и у него
есть хоть какие–то данные разведки — он знает точно, что авианосцев противника в
Архипелаге нет. Взяться им неоткуда. Это раз. О летной школе имени императора
Рамы он тоже знать ничего не должен — она прикрыта хорошо, контрразведка флота
специально проверила маскировку. То есть о том, что в достаточно захолустной
системе есть шестьдесят готовых к бою «астр», он не догадывается. Это, значит,
два. И главное… Вин уже обшарил не только свою память, но и все доступные
информационные массивы: нет, никто еще ни разу использовал в качестве
истребительных баз астероиды. Планеты — да. Спутники планет — да, бывало. Но тут
другое. Подготовленный спутник, очень часто даже искусственный, или впервые в
истории замеченная человеком, расцелованная анкерными захватами безымянная скала
— это большая разница. А между тем скал таких здесь миллионы. Выбирай — не хочу.
С подходящей орбитой, с подходящей скоростью, с подходящей фазой…



Может ли Вардан догадаться о таком ходе?



Нет. Нет. Не должен.



Скоро мы увидим, удачной ли оказалась идея. Скоро. Сейчас они подойдут еще
ближе, и…



Было слышно, как несколько человек перестали дышать. Вин совершил положительно
невозможное. То ли математическое дарование, то ли чудо помогло ему выбрать
астероиды–базы так, что теперь два из них — два из четырех, — оказались в
вершинах равностороннего треугольника, третьей вершиной которого была
византийская эскадра.



Вин щелкнул своим механическим секундомером. Стрелка побежала — со скоростью
ударов сердца, подумал он.



Равносторонний треугольник на глазах превращался в равнобедренный. Линкоры
Вардана шли вперед. Точно в ловушку.



На экране высветились критические поверхности. Как только расстояние между
линкорами и базой истребителей станет меньше оговоренного порога — они стартуют.



Группа золотых треугольников упрямо ползла вперед. Прошло еще секунд десять.
Критические поверхности баз–астероидов «ха» и «ро» одна за другой вспыхнули.



Пространство вокруг линкоров заполнилось маленькими малиновыми крестиками,
стремительно движущимися.



Теперь все зависело от пилотов. Если византийский командующий не идиот (а
считать его таким вовсе нет оснований), менять сейчас курс он не станет, а
продолжит идти как шел — разве что плотнее сомкнувшись. От тучи ос дубиной не
отмахаешься. И без потерь ему теперь уже не уйти… Эта мысль еще не успела
оформиться в слова, когда на экране вспыхнул алый кружок. Византийский линкор
уничтожен.



И тут же — секунды не прошло — по маленькому черному экранчику, специально
установленному рядом с главным тактическим, поплыли кровавые буквы: «Ватанабэ,
Малан, Каматх, де ла Рей, Ито, Дубаши, Раманужан, Лал…» Фамилии пилотов
истребителей, которые уже сбиты.



Вин приложил усилие, чтобы сохранить спокойствие на лице. Хотя бы видимость
спокойствия, черт возьми… Он не мог сейчас ничего сделать. Совсем ничего. В
таком бою все решают тысячные доли стерадиана и миллисекунды. Управлять им из
штаба — абсолютно бессмысленное занятие. Так что Вин теперь смотрел только на
часы. И на черный экран.



Алый вспыхнувший кружок. Второй византийский линкор. И кровавые буквы: «Бринк,
Панди, Банерджи, Накамура, Херцог, Дутта, Пиллай…»



— База «ки», старт, — сказал Вин, едва шевеля губами. Вокруг астероида,
расположенного подальше от места событий, тут же стали расплываться малиновые
крестики. Еще пятнадцать истребителей. Успеют? Скорее нет. Но, может, хоть
спасут кого–то.



Опять загорелся алый кружок. Третий византийский линкор, уничтоженный вчистую.
«Меллер, Триведи, Девар, Сатоси, Хатри, Шарма, Коккар…» Выяснять, какие именно
корабли противника сбиты, а какие пока целы, времени не было. Вин в последний
раз взглянул на часы: шесть минут прошло от начала этого боя, всего шесть минут…
Он выдохнул.



— Истребителям прекратить атаку! Повторяю: истребителям прекратить атаку!
«Золотой мост» — к исполнению!



Проведя сражение у Пангеи, Вин Уайт перевел ситуацию на южном крыле фронта из
динамической в патовую. Большего он при таком превосходстве противника добиться
не мог. Потеряв больше трети импровизированной авиагруппы, он все–таки заставил
византийский флот остановиться, временно отступить — и, пользуясь вызванной
страшным ударом паузой, за считанные часы провел эвакуацию всей системы.



Операция «Золотой мост», детали которой в глубокой тайне отрабатывал самый
доверенный помощник Вина Томас Бахарат, вполне удалась. Пангея была оставлена
гондванцами полностью, там не осталось ни одного человека. Именно за логистику
эвакуации Вин больше всего беспокоился в последние минуты перед сражением. И
логистика не подвела. Хотя Вин потом признавал, что сразу после решающего
сигнала все висело на волоске. Если бы в эти часы Вардан повернул курс не к
Пангее, а к отходящему от нее соединению — он уничтожил бы его полностью, даже
теми кораблями, которые у него оставались. Но, как Вин и предполагал, он не
сделал этого. Не мог сделать. Ставка на противника в очередной раз сработала.



Впрочем, сработал и план дезинформации. В течение нескольких часов после
оставления системы Пангеи в шести точках внутри нее продолжали работать
передатчики, излучение которых было очень трудно отличить от фонового обмена
обычных межпланетных поселений. А когда корабли Вардана пересекли внутреннюю
границу астероидного облака, эти точки распустились гигатонными термоядерными
взрывами, превратив в дым все оставшиеся на искусственных спутниках ценности и
прилично затруднив на некоторое время внутрисистемную радиосвязь. Это был
прощальный подарок контр–адмирала Уайта.



Принимая решение об эвакуации Пангеи, Вин находился в пределах своих полномочий,
хотя и нарушал устав. Бывает такое. Между тем оставление Пангеи означало, что
Византия теперь контролирует практически весь Архипелаг. То есть, иными словами,
что битва за Архипелаг Гондваной проиграна. Как лягут кости на разборе этого
дела в штабах, предсказать было невозможно; Вин это понимал и учитывал все
варианты последствий, включая вполне реальную возможность оказаться перед
расстрельным взводом. И все–таки он был уверен, что прав. Византийский флот
занял бы Пангею в любом случае, это показывали все расчеты. Продолжение сражения
приводило просто к размену фигур: византийцы, потеряв все линкоры, так или иначе
захватили бы Пангею оставшимися силами, а вот от группы флотов «Б» к этому
моменту не осталось бы ничего. Даже эвакуировать было бы не на чем и некого…



Говорят, в Китае эпохи Сражающихся царств были случаи, когда сражение
выигрывалось без боя. Полководцы встречались лично, разбирали позицию, и если
один из них видел, что выиграть не может — он, не теряя ни одного человека,
честно отступал. Вот примерно так и повел себя Вин. Прервав сражение на
середине, он сдал систему, но сохранил флот, нужный для защиты Шакти. Сохранил
полностью — если не считать двадцати двух истребителей «астра» вместе с их
пилотами.



Правильно ли он сделал, что не ввел в бой крейсера, бросив всю боевую задачу на
несколько десятков мальчишек?



Наверное, да…



Уже неважно.



Сейчас ему было не до мук совести. И даже не до страха за свою жизнь. Он правда
сделал все, что мог. Византийцы заняли Архипелаг, но дальше при данном
соотношении сил шагнуть не могли. За Шакти он мог быть спокоен.



Но вот успокоиться — не получалось.



Слишком сильным было предчувствие, что настоящая война только начинается.




ГЛАВА 9 ЧЕРНЫЙ ФЕРЗЬ

Море Дрейка лежало в трех километрах внизу. Небо было ясное. Берег континента,
покрытый сосновым лесом, выглядел пушистым. Конвертоплан шел на одном уровне с
маленькими облачками. Даже с этой высоты было видно, как лес прорезают шоссе; а
иногда он расступался, и возникали города: Ричмонд, Форт—Бурбон, Нью—Трентон,
Лансинг, Китченер…



Темно–зеленый лес над светло–зеленым морем.



Эдмунд Гаррис посмотрел на навигатор и начал постепенно снижать высоту. Он уже
два часа летел на восток. Море в этом направлении сужалось; еще чуть–чуть — и
противоположный берег тоже станет видно. Самую восточную часть моря Дрейка
местные жители называли «горлом» или «Каналом». По какой–то причуде тектоники
плит два континента — северная Гурония и южная Элизабет — сблизились там так,
что через пролив между ними удалось перекинуть подвесной мост. А по обеим
сторонам этого моста вырос город. Наверное, один из самых странных городов в
мире…



Лафайет—Сити. Центр планеты Глория и столица всего Северного альянса.



Навигатор пискнул. Эдмунд согласно кивнул и (с удовольствием, надо сказать)
передал управление конвертопланом автопилоту. Писк означал, что рация самолета
поймала сигнал приводного маяка, установленного на Виктория–хаусе. Самое высокое
здание в Лафайет—Сити использовалось, кроме всего прочего, еще и в навигационных
целях. Видно его было издалека. Даже если серебряная нитка моста через пролив
закрыта облаками, мимо вершины Виктория–хауса не промажешь.



Эдмунд любил чувство пустоты и свободы, всегда сопровождавшее его одиночные
полеты. В них хорошо думалось. Благо, такой способ передвижения сейчас правда
был удобен. Из «поместья» — так он в шутку называл свой бревенчатый дом в
сосновом лесу, на склоне Базальтового хребта — самолетом было выбираться проще
всего.



На посадочной площадке Виктория–хауса дул ветер. Эдмунд повернул законцовки
крыльев, переводя винты в режим посадки, и с трудом, со второго захода вписал
машину в изображенный внизу белый круг.



Разобьюсь когда–нибудь, вскользь подумал он.



Дежуривший на площадке гвардеец небрежно поднял руку к берету.



— Добрый день, господин министр! Вас просят пройти сразу в башню.



Эдмунд захлопнул дверь кабины и кивнул, морщась от налетевшей мороси. В башню —
значит на самый верх. В круговую комнату с прозрачными стенами, где президент
обычно собирает совещания узким составом. На семи ветрах, так сказать.



Интересно, о чем сейчас пойдет речь? Вызов был срочный — значит, произошло
что–то экстраординарное. Катастрофа на спутнике? Или, не дай бог, на
каком–нибудь планетном объекте? Да нет, чушь. Будучи министром науки, Эдмунд
узнавал такие вещи одним из первых. Иначе и быть не могло.



Ладно. Осталось подняться в лифте — а там нам все скажут.



— Господа, я прошу вас быть очень внимательными, — президент Мятлев не улыбался.
— Предмет нашей сегодняшней встречи — события за барьером. За южным барьером. Я
знаю, что большинство из вас не имеет к ним отношения, но… Не буду болтать.
Простите. Адмирал Бертон, прошу вас.



Командующий космическим флотом Джеймс Бертон замялся. Он занял свой пост
недавно, и на таком совещании был первый или второй раз.



— Не вставайте, — помог ему Мятлев. — Здесь церемонии не приняты. Вот и чай
сейчас принесут…



Бертон кивнул.



— Господа… — он прочистил горло. — Как вы понимаете, происходящая на юге война
между Византией и Гондваной не может нас не интересовать. Хотя, конечно, мы этот
интерес никогда не афишировали… Но даже нейтральное государство должно все–таки
понимать, что происходит вокруг. Я не открою большой тайны, если скажу, что
исследованием этой войны занимается целый отдел штаба нашего космофлота… —
Бертон покосился на Мятлева.



— По приказу президента Джеффриса, который я подтвердил, — вот теперь Мятлев
наконец улыбнулся. Обаянием его бог не обидел. — Продолжайте, Джеймс,
пожалуйста.



— Да… Собственно, в течение нескольких десятков лет состояние войны между ними
было устойчивым, и мы имели основания считать, что оно устраивает обе стороны.
Для Гондваны это способ сброса излишков… Социальных излишков. Как мы знаем,
современное общество Гондваны — предельно закрытое. Перегородки между
социальными зонами там непроходимы, как, наверное, в каком–нибудь Древнем
Египте. Чудовищное общество, если честно… И стабильность они поддерживают именно
войной. Выбрасывая в соответствующую зону и перемалывая в боях тех, кто не
годится ни для чего другого. Результаты войны им, таким образом, не очень–то и
важны. Характерно, что Гондвана еще ни разу не пыталась атаковать ни одну из
центральных византийских планет: только периферия, только колонии… Видимо, им
это просто не нужно.



— Пока, — небрежно сказала Патриция Урбанович.



Эдмунд посмотрел на нее.



На Патрицию вообще хотелось смотреть. Сорокалетняя аристократка, на вид куда
моложе своего возраста. С прямым носом, с густыми темно–рыжими волосами. Она уже
три года занимала пост министра экономики.



— Пока, — согласился Бертон. — Я говорю о фактах. Самое интересное, что
отношение к войне со стороны Византии долго было… симметричным. Бесконечные бои
за периферию без единой попытки атаковать центральные планеты противника.
Похоже, что византийские верхи такая ситуация тоже устраивала.



Он сделал паузу и отпил чая.



— Так вот… Два месяца назад ситуация поменялась. Если коротко… В начале мая
византийцы попытались захватить Варуну и были отброшены с потерями. С большими
потерями. Попытка захвата третьей по населенности планеты — это серьезный вызов,
вы сами понимаете… Потом недели три все было спокойно. А вот двадцать седьмого
мая начались события. Византийские флоты одновременно, с разрывом в считанные
часы, атаковали две цели: планету Порт—Стентон — это сильная база на западе
архипелага Неймана — и планету Укурмия, которая находится в совершенно другом
секторе фронта и является в Гондванской империи четвертой по населенности…
Причем обе операции прошли успешно. Невероятная победа. Я теперь уверен, что у
них есть какой–то стратегический гений. Но самое интересное — и оно же самое
непонятное — случилось дальше. Еще через несколько часов византийский флот… еще
один византийский флот! я не знаю, откуда он взялся! — появился у Токугавы, у
столичной планеты Гондваны, и дал там сражение. После чего началось
удивительное. В течение следующих полусуток византийские корабли были отведены и
от Укурмии, и от Токугавы. Все до одного. Наступление на Архипелаге при этом
продолжалось… оно, собственно, уже закончилось, к сегодняшнему дню Византия
контролирует весь Архипелаг. А в остальных секторах периметр проходит так же,
как до войны. Такие дела. Что касается объяснений…



— Я прошу прощения, — сказал Мятлев. — Позвольте, я, как дилетант, произнесу то,
что успел из ваших данных понять сам. А вы меня поправите. Операции против
Укурмии и Токугавы были византийцами прекращены, несмотря на то, что они
оказались тактически успешными. Это странно. Гипотез я вижу две. Или эти атаки
были с самого начала задуманы как отвлекающие, или закончить их что–то помешало.
И вот в момент, когда я об этом размышлял, мне на комм переслали данные из
службы внешних исследований… Данные о том, что внутри Византии, на планете
Антиохия, идут боевые действия. Наземные.



— Гражданская война? — спросила Патриция.



Мятлев кивнул.



— По–другому это назвать нельзя. Видите ли, господа, в чем дело: мы упускали из
виду, что в Византии очень сложная внутриполитическая обстановка. Грубо говоря,
там есть две основные силы: Департамент логистики и Бюро социальной информации.
Естественно, они борются за власть. Причем Бюро настроено скорее консервативно,
а вот Департамент — очень жестко. Это бульдоги под ковром. Вернее, под ковром
они были до прошлой недели… А теперь они дерутся открыто. Но — пока не привлекая
космический флот. И очень интересно, что будет, когда они его привлекут. Это
большая неизвестная величина, как говорил какой–то стратег еще на Земле, —
Мятлев усмехнулся и оглядел собравшихся. Все слушали очень внимательно.



— Стоит подумать, — сказал Бертон. — Если они в момент, когда могли выиграть
войну, отозвали свой ударный флот для участия в гражданской свалке в метрополии…
Извините, господин президент.



— Все правильно, Джеймс, — сказал Мятлев. — И что хуже всего: у нас нет
прогноза. Чтобы предсказать, как у них развернутся события, нужен точный и
детальный слепок отношений внутри, который нам просто неоткуда взять. Агентурной
разведки против Византии мы не ведем: ни опыта такого нет, ни традиций. А
начинать сейчас — поздно.



— А группа флотов «Север» адмирала Тарханиата находится между тем прямо у нас
под боком, — сказал Бертон. — Она базируется на Ираклий, расстояние от которого
до нас меньше, чем до Антиохии. Конечно, мы не ждем, что они на нас нападут. У
них нет для этого причин. Но… — Бертон покосился в сторону президента.



Тот вздохнул.



— Судя по тому, что мы знаем, Департамент логистики и люди, стоящие за ним,
настроены крайне решительно. Это будет гражданская война по полной программе.
Великая смута. А учитывая феодальные предпосылки, которые там только и ждут,
чтобы распуститься полным цветом… Я думаю, что такая война не может не привести
к распаду империи. На осколки, которые тут же станут опасными. И похоже, что
этот процесс уже не остановить…



Все помолчали. Эдмунд никак не мог понять, к чему весь этот разговор. Ну да,
придется усилить мониторинг. И зондами, и патрульными кораблями. Хотя военный
флот у Альянса слабый — только пиратов ловить…



— Давайте еще раз, — сказал Мятлев. — В Византии началась гражданская война,
которая теперь будет раскручиваться. При том, что и внешнюю войну никто не
прекращал. У Гондваны достаточно сильный флот. Не очень я верю, что они не
ответят на пропущенный удар. Если все это совпадет во времени, ситуация станет
совершенно непредсказуемой. Особенно учитывая, что Гондвана — тоже серьезный… и
странный противник, вы об этом знаете. А теперь — вопрос. Кто считает, что с
учетом этих новостей мы должны усилить наш космический флот?



— Вы имеете в виду — ввести в строй новые боевые корабли? — уточнил Александр
Гамильтон, министр общественной безопасности.



Мятлев наморщил лоб.



— Новые корабли, в том числе и боевые, вводятся в строй постоянно. По мере того,
как другие корабли списываются. Это ни для кого не секрет. Усилить флот — значит
увеличить его текущий состав. Возможно, даже за счет кораблей новых типов, такие
предложения периодически поступают…



— Можно подробнее про новые типы? — Патриция Урбанович. Ну да, ей такими вещами
интересоваться положено.



— Можно, — сказал Мятлев. — Подробно, если надо, доложит Джеймс. Вы все знаете,
что у нас нет ни одного военного корабля крупнее тяжелого крейсера. В них просто
не было нужды. Но это не значит, что никакие другие типы не проектируются.
Технически мы можем построить линкор за три–четыре месяца. И даже флот линкоров
— конечно, ценой ощутимой нагрузки на экономику. Инженерные наработки для этого
есть. Но вот вопрос: они нам нужны?



— Да.



Все повернулись в сторону человека, который это сказал.



Отто Васильевич фон Якоби, министр энергетики. Невысокий, бледноватый,
лысоватый, с аккуратно зачесанными остатками светлых волос. Очень молчаливый.
Скромный инженер.



— Обоснуйте, пожалуйста, вашу позицию, Отто Васильевич, — сказал Мятлев после
паузы.



— Охотно. Есть две причины, почему нам нужен линейный флот. Первое: вы говорили,
что нынешняя военная ситуация непредсказуема. Полностью с вами согласен. Но
способ уменьшить непредсказуемость очевиден: это вмешаться самим, хотя бы
локально. Насколько я понимаю, шансы у нас будут, даже несмотря на отсутствие
серьезного военного опыта. И второе. Это вопрос о влиянии на экономику. Тут я бы
предложил узнать мнение уважаемой Патриции. Как отразится на нашей
промышленности программа строительства пяти–шести линкоров?



Урбанович медлила.



— А какие на них будут силовые установки?



— Двигатели Лангера, разумеется. С кварковыми генераторами в качестве блоков
первичного питания.



— Вам сказать честно? — Патриция внезапно ослепительно улыбнулась. — Это был бы
просто дар господень. Господа, вы знаете, какая часть наземного транспорта у нас
до сих пор ходит на углеводородном топливе? Да, его пока хватает. Но какая у
этих машин эффективность — вам известно? Эдмунд, — она обратилась к Гаррису, —
вы сюда на чем летели — на самолете с бензиновым мотором? А теперь скажите, как
давно у нас был собран первый действующий антигравитационный двигатель?



Эдмунд выдохнул.



— Шестьдесят лет назад. Причем эта информация не является секретной. Сначала там
были кое–какие технические сложности, но… в общем, сейчас массовое производство
антигравов было бы уже вполне возможно. Если бы не позиция промышленников. Да, я
имею в виду нефтяные и газовые компании… производителей машин, впрочем, тоже.
Делать антигравы по одному — невероятно дорого. Особенно учитывая, что для них
нужна всепланетная сеть силовых станций…



— Я об этом и говорю, — сказала Патриция. — Мы до сих пор продолжаем летать и
ездить практически на дровах. Только из–за того, что производство двигателей
новых поколений — которые давно готовы! — сдерживает инерция промышленного
комплекса. А заставить промышленников нельзя, потому что мы демократическое
государство. Может быть, я что–то не так говорю? Сергей Николаевич?



Мятлев задумчиво посмотрел на нее.



— Вы все говорите верно, Патриция. Продолжайте.



— Я почти закончила. Промышленность наша такую нагрузку выдержит. При
сегодняшнем раскладе — это даже хорошо. Рабочие места появятся. Не забывайте,
что к каждому линкору прилагается не меньше десятка вспомогательных кораблей.
Которые на бензиновых двигателях уж точно не пойдут. И десяток — это скорее
преуменьшение, если я все правильно понимаю… Военные заказы, связанные со
строительством такого флота, могут запустить структурную перестройку экономики.
Которую никаким другим способом запустить нельзя, если, конечно, не
устанавливать диктатуру… По крайней мере, это ускорит процесс раз в десять.



— Я могу только подтвердить все, что говорит уважаемая Патриция, — сказал Якоби.
— Быть высокотехнологичной державой в чем–то хорошо, а в чем–то и не очень. Я —
за войну. Давайте назовем вещи своими именами. Нашу экономику это только оживит.
Даже если не приобретем ничего другого… Хотя, вообще говоря, почему бы нам не
приобрести?..



Мятлев побарабанил пальцами по столу.



— Спасибо, Отто Васильевич… А есть ли возражения?



— Да, — сказал Гамильтон. — Позволите?..



Эдмунд подобрался. Александр Гамильтон выглядел самым серьезным человеком из
всех, кто регулярно собирался в этом кабинете. Он был… ледяным. Серая визитка,
неподвижное широкое лицо, почти зеркальные стеклышки очков…



— Конечно, Александр, — сказал Мятлев. — Говорите.



— Я не буду высказываться на экономические темы, — Гамильтон снял очки, протер,
водрузил обратно. — Я узкий специалист. И я могу сказать, что изоляционисты
настроены против любой войны. В этом отношении ничего не изменилось. Можно
ожидать чего угодно, вплоть до диверсий. Даже здесь, в мегаполисе,
изоляционистов поддерживает больше половины населения. А в сельских районах —
это просто абсолютное большинство. Если бы на нас напали — другое дело. Но
против агрессивной войны я возражаю. Категорически.



— Даже если эта война превентивная? — подал голос Бертон.



Гамильтон пренебрежительно усмехнулся.



— Снизу такие тонкости не видны. Уверяю вас. Если Альянс нападет на кого–то
первым, мы получим реакцию общественного мнения. Соответствующую. Такую, что
мало не покажется. Справимся, конечно, но обойдется это дорого. Думаю, что
никакие экономические выгоды не стоят такой нестабильности дома.



Мятлев покивал ему.



— Спасибо, Александр… Что скажет на эту тему космофлот?



Бертон пошевелился.



— Мы выполним любую задачу, если она будет осмысленной. Ни в экономике, ни в
политике я не разбираюсь. И мне, например, непонятно даже — против кого мы
собираемся воевать. Здесь это не звучало.



— Резонный вопрос, — сказал Мятлев. — Патриция? Отто Васильевич? Что скажете?



Урбанович и Якоби переглянулись.



— Против Византии, — сказал Якоби.



Патриция Урбанович медленно кивнула.



— Я… понимаю, что Гондвана производит на нас гораздо более отвратительное
впечатление, — сказала она. — Для нас, жителей республики… это понятно. Но
сейчас мы всего лишь решаем задачу. Воевать против Гондваны — безумие. Она
монолитна. Этой война нам сейчас не выиграть. А вот занять часть византийских
планет, в случае, если распад Византии явно наметится — вполне реально. К этому
надо просто быть готовыми.



— Быть готовыми… — пробормотал Бертон.



— Минуточку, Джеймс, — сказал Мятлев. — Эдмунд, вашего мнения мы еще не слышали.
Хотите высказаться?



Эдмунд помедлил. Он достаточно знал Сергея Николаевича, чтобы понимать: это
именно вопрос, а не требование в форме вопроса. Отказаться от обсуждения,
сославшись на некомпетентность — вполне можно.



Только стоит ли?..



— Если меня что и смущает, так это отвлечение ресурсов от галактических
исследований. Надеюсь, что оно окажется временным. С точки зрения чисто
технической — мы готовы. Если нужно. С точки зрения кадровой… не знаю. В
исследовательском флоте есть отличные навигаторы, но это, конечно, не военные
пилоты. Ну а принять участие в дооборудовании кораблей…



— С кораблями все сложнее, — сказал Бертон. — Дело даже не в том, что мы не
можем построить флот, который будет превосходить византийский. Если очень
напряжемся — можем. Но людей, умеющих вести классические линейные бои, нам взять
неоткуда. Поэтому… В общем, я не думаю, что строить линкоры — это хорошая идея.



— А есть другие варианты? — спросила Патриция.



— Есть. Господин президент?..



Мятлев кивнул.



— Говорите, Джеймс.



— Хорошо… Коллеги, сейчас я скажу то, чего еще не знает никто из присутствующих,
кроме господина президента и господина Якоби. Год назад была заложена серия
очень крупных кораблей, которые мы условно называем суперлинкорами. Все работы
ведутся, естественно, на внеатмосферных верфях. В случае необходимости эти
корабли можно выдать за строящиеся транспорты. Не буду пока вдаваться в
подробности, скажу только, что сочетание огневой мощи и маневренности там…
беспрецедентное. Готов из них сейчас один. Простите, «готов» — это означает, что
готов корпус. А силовые узлы, начинка, вооружение… все это делается в десятке
разных мест, хотя и по единым, конечно, стандартам. Подавляющее большинство
исполнителей не знает, зачем все это. Так что можно сдать назад, если что. Но
привести первый суперлинкор в рабочее состояние мы можем буквально за месяц. Так
вот я хочу знать: настал ли для этого момент?



Гамильтон поднял руку.



— А что вы сможете сделать с одним кораблем?



— Провести локальную операцию, — сухо ответил Бертон. — Если вы думаете, что
планируется война на сто лет — вы ошибаетесь. Разгромить весь византийский флот
нам пока не по силам, но такая задача и не будет ставиться. И суперлинкор будет
не один. Просто он станет основой флота.



Мятлев обвел собравшихся взглядом.



— Итак, мнения присутствующих ясны, — сказал он. — Голосования не будет. Адмирал
Бертон, я приказываю вам расконсервировать первый опытный суперлинкор и
подготовить его к операциям в Пространстве. Срок — три недели. Работы на других
кораблях серии при этом не прекращать. Более мелкие заказы пересылайте лично
мне, им будет дан приоритет. Министерству энергетики и министерству науки
приказываю обеспечить космофлоту поддержку. Вопросы?



— У меня есть вопрос, — сказал Эдмунд. — Вернее, целых два. Первый такой:
понадобится ли вам от нас помощь людьми?



Бертон ответил не сразу.



— Может быть, и да. Наши военные корабли… как вам сказать. Пилоты и штурманы у
нас хорошие. Безусловно. Но они привыкли к работе на трассах. В пространстве,
провешенном вдоль и поперек. Привычки к нестандартным условиям навигации там нет
никакой. Просто не было нужды… В общем, я думаю, что тут министерство науки
может помочь. По крайней мере — одним человеком.



— Капитан суперлинкора?



Бертон кивнул.



— Хотите, чтобы я позвал на эту должность кого–то из командиров дальних
экспедиций?



Бертон пожал плечами.



— Вам виднее. Идея, конечно, парадоксальная… но вполне вероятно, что нам такой
человек и нужен.



Эдмунд задумался.



— Интересная мысль, — сказал он. — Да… я думаю, что подходящие люди в
исследовательском флоте как раз есть.



— И вы беретесь такого найти?



— Да, — сказал Эдмунд. — Это будет приказ, или он может и не согласиться?
Приказать в данном случае трудно…



— Никаких приказов, — сказал Мятлев. — Ни в коем случае. Предложите. Откажется —
откажется. Только попросите его не болтать, но тут уж, думаю, проблем не будет…
Слушаю ваш второй вопрос.



— Название корабля?



Мятлев и Бертон посмотрели друг на друга.



— А ведь верно, — сказал Мятлев. — Пора. Эдмунд, а вы не хотите его окрестить?



— Хочу, — сказал Эдмунд.



В тридцать лет Алексей Торсон встретил девушку, о которой мечтал всю жизнь.



То есть это онпотом понял, что на самом деле мечтал.



Эльга — так ее звали. Они встретились в университете Исаака Ньютона, в главном
корпусе, на галерее между псевдоитальянскими башнями. Случайно. Был канун
первого мая, традиционный для учебных заведений Альянса студенческий праздник.
Темнело. Переходя по галерее — она была открытой и выходила на восток, — он
замедлил ход, глядя в небо. А потом и остановился. Бездонная, кобальтовая
синева. Алексей знал, что этот цвет продержится считанные минуты…



— Смотри, какое небо, — сказал он проходившей мимо девушке.



В другое время он никогда не заговорил бы на такую тему с незнакомым человеком.
Но встреча выпала именно на тот час — может быть, единственный в году, — когда
никто бы не удивился.



Они проговорили, стоя на том же месте, часа полтора. Он не помнил, о чем. А
потом девушка взяла его за руку, и он ее обнял.



К этому моменту он уже знал, что не расстанется с ней ни за что.



Эльга потом говорила, что и у нее было такое же чувство: будто вернулась на
родину.



Часам к трем ночи они с трудом разошлись, запомнив наизусть контакты друг друга
и договорившись обязательно, что бы ни случилось, встретиться здесь же через
неделю. Раньше не получалось: Эльга сдавала докторантские экзамены, а Алексей
вообще был в университете как гость, приглашенный, чтобы провести семинар у
физиков, и улетал на следующий день. Ничего это уже не меняло.



Общались они с этого момента постоянно — уж хотя бы по комму. А в конце июня,
когда у обоих выдалась свободная неделя, они поехали в Лансинг. Очаровательный
город, сочетающий в себе все архитектурные стили от рококо до неоиррационализма
и полный милых неожиданностей. Там, на площади у памятника Томмазо Кампанелле,
Алексей формально предложил Эльге связать с ним свою жизнь. И получил согласие.



Потом начались хлопоты. Алексей в эти месяцы горел: он заканчивал стажировку, за
которой должно было последовать назначение в звездную экспедицию. Не будет
преувеличением сказать, что он шел к этому с детства. Может быть, тут сказалась
кровь далекого предка, когда–то открывавшего Антарктиду вместе с
Беллинсгаузеном. А может, дело было просто в детских книгах… Ему было лет
восемь, когда он впервые об этом задумался, и лет четырнадцать, когда он
окончательно понял, что шансы стать путешественником есть далеко не у каждого.
Изучение незаселенных областей Пространства не может быть частным делом, уже
хотя бы потому, что оно требует кораблей специальной постройки. В этом отношении
Галактика напоминает Землю эпохи Возрождения, где трансокеанские путешествия
точно так же не могли быть самодеятельностью. Если хочешь получить шанс — надо
готовиться. И иметь запасные планы на жизнь, чтобы не остаться ни с чем. К
тридцати годам Алексей считал себя готовым. Он защитил два диплома — по
астрографии и по флюктуативной психологии. Он имел небольшую, но серьезную
научную репутацию. И наконец, он уже был очень неплохим штурманом. Место в
звездной экспедиции было ему обещано… Почти обещано.



Сразу после оформления отношений Алексей привез Эльгу на Рэли, в семейный «Дом
над озером», вскоре ставший его личным — для родителей это не было потерей, они
никогда тут подолгу и не жили, у них хватало дел в других местах… Благо, самой
Эльге, как многим гуманитариям, для работы был только и нужен хороший ординатор.
То есть жить тут ей ничто не мешало.



Он верил в себя. И он верил, что все будет хорошо. Женатый человек, надо же. И
отец семейства в перспективе. Как он этим тогда гордился…



Первую разлуку они с Эльгой восприняли легко. После первого опыта совместной
жизни это только добавило в отношения романтики. Потом стало чуть сложнее. К
началу следующей экспедиции у них уже был сын, десятимесячный Артур; Эльга была
не очень–то довольна отъездом мужа на полтора года. Но он вернулся, и все стало
опять хорошо. Именно период раннего детства сына Алексей потом вспоминал как
самый, наверное, счастливый в своей жизни. Память…



На седьмом году брака он ушел в экспедицию в третий раз. Причем теперь — уже в
роли командира. На звездолете «Фламберж» он исследовал систему Йоты Дракона,
достаточно далекой звезды, расположенной в ста трех световых годах от Солнца. А
когда он вернулся, дом был пуст. Он не сразу поверил. Заглянул в «женскую
половину», поднялся на второй этаж… нет. Никого. И он даже не мог связаться с
женой по комму — ведь только что же прилетел, о черт… у него и комма–то
действующего еще не было… Тогда он бросился в свой кабинет и увидел на столе
записку. Всего четыре слова:



«Любовь — это возраст. Прости».



На него будто упало небо. Не от потери. А от сознания, что это правда.



…Они увиделись, конечно. Не сразу. Эльга была вполне приветлива. Объяснила, что
ей все–таки надо быть поближе к коллегам, а главное — сын… Ему уже нужно
общество, не только наше. И хорошее образование. Встречаться и со мной, и с ним
никто тебе не запрещает, сказала она. И добавила: если хочешь…



Алексей не стал торопиться. Работы у него после возвращения было — выше крыши.
Он проводил дни в доме, за экраном ординатора, время от времени выходя
прогуляться по лесу. Иногда летал на маленьком гидроплане. Поздно вставал. Мысли
о… случившемся как–то отошли на задний план. Защитная реакция, наверное.



Или правда все изменилось?..



«И вдруг понять, как медленно душа заботится о новых переменах».



Строчка полузабытого земного поэта, случайно задержавшись в памяти, действовала
как обезболивание. Он думал об этом, проходя по утрам в кухню–пристройку,
заваривая густой кофе. Думал, бродя под деревьями, вороша ногами опавшие листья
кленов и каштанов. Думал, глядя из окна второго этажа на черное озеро…



«Жизнь коротка, разлука — безумие».



И куда тут денешься?..



Примерно в таком состоянии он и пребывал, когда в саду перед домом опустился
чужой одноместный конвертоплан.



Сад — это сильно сказано. Ничего тут сейчас не было, кроме куста крыжовника и
клумбы с лилиями. Конвертоплан опустился в стороне, рядом с огромным дубом,
который Алексей помнил с младенчества. Но откуда?.. До Стэмфорда тут сто
пятьдесят километров, до Новокамчатска — все триста. Не расстояние, конечно, для
летательного аппарата. Но причина визита должна быть серьезной.



Алексей вышел на крыльцо. Пилот конвертоплана уже шел ему навстречу. Заранее
улыбающийся. В твидовом пиджаке, с тонкими усиками…



Он заговорил еще на ходу.



— Здравствуйте, коммодор! Бога ради, извините за визит без предупреждения. Меня
зовут Эдмунд Гаррис. Мы заочно знакомы, я сейчас работаю в министерстве науки…
собственно, возглавляю его. Еще раз извините. Разрешите с вами немного
поговорить?..



Алексей спрыгнул с крыльца. Протянул руку.



— Рад познакомиться, — сказал он вполне искренне.



Проходя в дом, он подумал, что в своем растянутом старом свитере смотрится
неважно рядом с одетым с иголочки гостем. Ну, что ж поделаешь…



— Я часто вам завидую, — сказал Гаррис. — Не вам лично, а — таким, как вы.
Первооткрывателям. Выйти на грунт планеты, где ты вообще первый человек… Это же
здорово, наверное.



Они сидели на веранде в плетеных креслах. Сквозь окна, прорезанные очень низко,
было видно, что веранда нависает прямо над озером. Над черной водой.



Алексей усмехнулся.



— Насчет «выйти на грунт» — преувеличение. Йота Дракона — это же звезда класса
К, оранжевый гигант. Они обычно дают сильный рентгеновский фон. Аль—Дхиба — не
исключение. Там не половина всей светимости идет в рентгене, как у Альфы Змеи, а
меньше. Но все равно достаточно, чтобы убить.



— Простите… Как вы ее назвали?



— Аль—Дхиба, — повторил Алексей. — Одно из названий Йоты Дракона. По–арабски это
гиена. Средневековые астрономы уточняли: Самец Гиены… Так вот, выходить в
открытое пространство в системах таких звезд можно только в скафандрах высшей
защиты — а это удовольствие ниже среднего. Обычно их приберегают для аварийных
ситуаций, которых у нас не случилось, слава богу… И там единственная
планета–гигант, больше Юпитера размером. Ладон называется. По имени
дракона–титана. Высаживаться туда было бессмысленно — зачем, когда всю доступную
информацию можно снять с борта…



— Но вы Ладон своими глазами видели? Или только через камеры?



— Ну почему же? Из катера — видел. Много раз. И в атмосферу входил.



…Пунктирные метановые облака внизу; серебристая стрела «Фламбержа» — далеко
вверху; и оранжевый огонь Самца Гиены, занимающего чуть ли не четверть неба…



Память.



— Звезды очень разные, — сказал Алексей. — Как живые существа. Многообразие
мира… Не знаю, как это вам объяснить.



Гаррис кивнул.



— Думаю, что я понимаю… Странно, что вы выбираете безжизненные системы. Стать
биологом не хотели никогда?



Алексей пожал плечами.



— Как–то нет. Давно сказано: живая природа стиснута требованиями естественного
отбора. Поэтому, скажем, разнообразие форм в ней гораздо меньше, чем в неживой…
Изучать неживое — интереснее. Конечно, если бы удалось найти чужую жизнь… Но
пока нет же. И не знаю — возможно ли это.



Гаррис поднял брови.



— Чужую жизнь? А все, что уже нашли на планетах Спирального моря — разве не в
счет?



Алексей энергично мотнул головой.



— Нет. Я не совсем про то… Жизнь, которую мы нашли на планетах Спирального моря
— разумеется, внеземная. Но не чужая. Конечно, есть различия в генетическом
коде… но они не таковы, чтобы считать всю живую машину принципиально иначе
устроенной. Скорее всего, все живые существа, которых мы знаем, имели с земной
жизнью общего предка. Скажем, белки и там и здесь состоят из эл–аминокислот — вы
это знаете? Если посмотреть на карту Галактики… Солнечная система — это ведь, по
сути, периферия Спирального моря. Ответвление. И жизнь тут наверняка имела общий
источник. Никакой мистики. То, что жизнь старше Земли, выяснили почти тысячу лет
назад, когда нашли остатки живых клеток в метеоритах. Теоретически это понятно
давно. Первые биогенные химические реакции шли не в воде, а на поверхности
твердых тел. На частицах космической пыли. Представляете, сколько этой пыли в
туманностях, там, где идет планетогенез? А как далеко ее может занести —
представляете? Если бы мы нашли где–то жизнь, подобную нашей, совершенно
независимо возникшую… думаю, это было бы чудо. Но такого нет. А что есть? Не
знаю! «В глубинах космоса нас ждет неизведанное» — помните такую фразу? Она над
входом в нашу космическую академию выбита… (Гаррис кивнул.) Но мы все равно
плохо понимаем — насколько оно неизведанное. Это… захватывает, поверьте. Если
сбудутся мои планы…



— Планы? — Гаррис изобразил лицом интерес.



Алексей хмыкнул.



— М-да. Кажется, я получил уникальную возможность: рассказать о своем плане
лично министру, когда он сам прилетел… В общем, у меня есть мечта. Только вы не
считайте меня сразу ненормальным, хорошо? Хотя бы выслушайте… (Он вдохнул, как
перед рывком.) Я хочу, чтобы моей следующей целью стала Мю Цефея.



— М-м, — сказал Гаррис. — Я не слишком хорошо знаю астрографию, увы. Это ведь
очень далеко?



— Пять тысяч двести световых лет от Солнца, — сказал Алексей.



Гаррис изумленно посмотрел на него, ожидая продолжения.



— Я знаю, что на такие расстояния никто никогда не ходил, — сказал Алексей,
потихоньку распаляясь. — Но я не вижу ни одной причины, почему это невозможно.
Ни одной. Нужен небольшой корабль с очень высокой автономностью. Если по классам
— это люгер. И он дойдет, если… если не случится ничего непредвиденного. Дойдет
и вернется. Если угодно, у меня есть почти готовая спецификация для такого
корабля. Он не будет дорогим…



Гаррис не сводил с него глаз.



— Капитаном будете вы?



— Да.



Гаррис промолчал, и Алексей понял, о чем он думает.



— Марко Поло странствовал семнадцать лет, — сказал он. — Ничего страшного.
Конечно, я знаю, что этот маршрут — не на год и не на два. Но ставка высока.



— А в чем состоит ставка? — Гаррис расположился в кресле удобнее и закинул ногу
на ногу. — Мю Цефея — это красный гигант, насколько я знаю. Разве таких нет
поближе?



— Не просто красный гигант. Мю Цефея больше Антареса, и даже больше Бетельгейзе.
Океан огня размером с орбиту Сатурна. И к тому же это тройная система. Что может
начаться в конвективном слое такой звезды, учитывая даже просто его объем? А
если добавить неизбежные приливные взаимодействия? Красные гиганты и так–то одни
из самых нестационарных звезд, уж это вы прекрасно знаете. Это целый мир. На
изучение которого лично мне не жалко потратить жизнь… И в любом случае мы
получим навигационный опыт. Который тоже будет чего–то стоить. Пройдем мимо
Денеба, — Алексей вдруг улыбнулся. — Вы о таком в детстве не мечтали?



Гаррис улыбнулся в ответ.



— Коммодор… А вы не возражаете, если я буду к вам по имени?.. Ко мне можно
обращаться так же.



Алексей коротко кивнул.



— Сколько вам лет, Алексей?



— Тридцать девять. А вам?



— Сорок пять… Вы говорите интересные вещи. Если вы не против — передайте ваш
проект сверхдальнего люгера мне. Просто сбросьте на комм. Вот вам адрес, —
Гаррис достал визитную карточку.



— Ну, проекта еще нет, — сказал Алексей. — А мои наработки я приведу в порядок и
скину. На самом деле построить такой корабль несложно. Спасибо вам…



— Покамест не за что… Алексей, вы хотите посмотреть на еще более экзотический
корабль? Правда, у него совсем другое назначение.



— И какое же?



Гаррис улыбнулся. Прямота собеседника ему явно нравилась. Алексей это понимал, и
отчасти подыгрывал.



— Я сначала назову параметры, — сказал Гаррис. — Масса покоя — примерно
восемьсот тысяч тонн. Длина — больше километра. Экипаж — тысяча двести человек.
При этом он должен быть приемистым, как фрегат. Поскольку от инерции никуда не
денешься, там есть дополнительные маневровые двигатели — для принудительных
поворотов. Остальные технические характеристики посмотрите сами, я в них не
разбираюсь… Автономность, правда, не очень высокая. Зато много других
достоинств. Это совсем новый корабль. Не менее уникальный, чем ваш «Фламберж».



Алексей мечтательно улыбнулся. «Фламберж» был самым красивым звездолетом, какой
он видел в жизни. Он гордился, что командовал им.



— Очень заманчиво… Итак, остается раскрыть карты. Что же этот ваш замечательный
корабль делает?



Лицо Гарриса стало серьезным. На лбу прорезалась вертикальная морщина.



— Это линкор, — сказал он.



Алексей не показал удивления.



— Я с самого начала разговора подозревал, что речь пойдет о чем–то подобном…
Только я думал, что Альянс не строит линкоры.



— Мы их и не строили. До этого года.



— А что изменилось в этом году?



— Обстановка, — Гаррис вытянулся в кресле. — Византийская империя разваливается,
и кому–то надо будет подобрать осколки. Это если коротко. Если подробно — могу
передать вам недавний доклад аналитического центра. Предупреждаю, он секретный.
Но вы на это наплюйте.



— То есть как?



— Слюной, — объяснил Гаррис. — Как плевали до эпохи межзвездных путешествий. Эти
данные устареют быстрее, чем вы успеете их разболтать, даже если очень захотите.
Да и не идиот же вы, чтобы делиться с кем не надо… Никаких подписок я с вас
брать не стану, это все ребячество. Если мы с вами не договоримся, никакого
значения это иметь не будет. Ну а если договоримся — так тем более…



— Если мы договоримся о чем? Вы пока ничего не предложили.



Гаррис развел руками.



— По–моему, это очевидно. Что можно предложить навигатору вашего класса, кроме
должности капитана?



Алексей даже не знал, что сказать. Конечно, он понимал, что Гаррис не шутит.
Никто не шутит такими вещами. Плюсы и минусы решения пронеслись у него в голове
фейерверком.



— Я не военный человек, — сказал он, уже зная, что Гаррис ответит.



— Это неважно. Командиры наших крейсеров — люди хорошие, но вот опыт у них
ограничен. Они каботажники. А нам нужен человек, умеющий прокладывать новые
маршруты. Честно говоря, вы первый, к кому я обратился. Что вас смущает?
Обращаться с вооружением вам будет не сложнее, чем с теми же исследовательскими
приборами, с которыми вы имели дело на Йоте Дракона. Руководить людьми вы
умеете, раз командовали экспедицией. Тут я спокоен. Подчиняться… надеюсь,
сумеете тоже, тем более что много начальства у вас не будет…



Алексей поднял руку.



— Подождите, Эдмунд! Я так не играю. Вы заваливаете меня информацией, но в таком
виде, что из нее невозможно собрать целую картинку. Как будто половину кусочков
паззла мне выдаете. Я хочу знать больше. Альянс собрался воевать? Погодите… Я
поверить не могу. Все–таки да?



Гаррис шумно вздохнул.



— Да.



Обозначилась пауза.



Гаррис подождал, не задаст ли собеседник вопрос, и продолжил:



— Никто не собирается воевать за принципы. Война будет за интересы. Прежде
всего, у нее есть экономические причины, связанные с реструктуризацией нашего
машиностроения — подробности я вам готов объяснить. Другая причина состоит в
том, что нам просто нужно себя обезопасить: на юге вот–вот все посыплется, это
не шутки. И третье — мы хотим взять ресурсы. Главным образом — людские. Альянс
сейчас вполне способен их принять в себя и обратить на пользу. Только не надо
глупостей в том духе, что мы начинаем галактическую экспансию… Простите, вас–то
я в глупостях, конечно, не упрекаю. Но слышать такое уже пришлось. Обсуждения у
нас были всевозможные, в том числе и очень забавные. Но сейчас решение принято.
Потому я к вам и прилетел.



— Вы прилетели сюда с Глории, именно чтобы поговорить со мной?



Гаррис чему–то улыбнулся.



— Не хотелось бы вас смущать положительным ответом. Но в целом — да.



— А где ваш корабль?



Гаррис еще раз улыбнулся.



— С собой я его не прихватил. Он в системе Глории, на верфи.



— Как он называется?



— «Элефтериос Венизелос», — сказал Гаррис. — Название не без подтекста, как вы
понимаете. Символ демократии, которую мы понесем в провинции разваливающейся
Византийской империи. Причем демократии греческого происхождения. Впрочем, это
все будет правдой…



— И что вы мне предложите?



Гаррис сделал вид, что удивился.



— Кроме интересной работы? Временное звание контр–адмирала. Большое жалованье. И
карт–бланш на любые исследовательские проекты, которые вы захотите запустить
после войны. Не думайте, что я хочу вас купить. Просто это правда.



— На любые? Вот прямо так?



Гаррис ухмыльнулся.



— По моим скромным подсчетам, ваш сверхдальний люгер будет стоить раз в сто
дешевле, чем один «Венизелос». Я думаю, республика такие затраты потянет. Если к
власти не придут изоляционисты… Но они не придут. Если мы красиво и успешно
проведем эту кампанию — мы выкинем их из активной политики лет на сто. И это —
еще одна причина, почему я советую вам согласиться.



— А если мы эту кампанию проиграем?



Гаррис перестал улыбаться.



— А вы постарайтесь не проиграть, — сказал он. — Если проиграем, будет плохо нам
всем. В подготовку нового флота сейчас вложены такие мощности, что отыграть
назад будет достаточно трудно. Если в результате кабинету придется уйти в
отставку — я не удивлюсь. Догадываетесь, кто тогда придет к власти?



— Нельсон Двайер?



Гаррис одобрительно кивнул.



— Вижу, что за новостями вы все–таки следите. Не только за научными… Да. Пока
что Двайер не опасен. Но он дышит нам в затылок. Изоляционисты выискивают наши
малейшие промахи. В этой ситуации… Мятлев, конечно, принял рискованное решение —
но он его уже принял. Выиграть можно много — во всех смыслах. В партии, которая
сейчас начинается, «Венизелос» будет ферзем. Видите, как я откровенен… Ну что?
Беретесь?



Алексей медлил.



— Если хотите, можете пригласить к себе кого–нибудь из товарищей по звездным
экспедициям, — добавил Гаррис. — Если вам так будет проще.



Алексей решительно мотнул головой.



— Нет, не нужно. Если уж я за такое возьмусь, я предпочту быть в одиночестве и
начать подбор людей с нуля. Вы же мне в этом поможете?



— И не только я… Конечно, помогу. Как может быть иначе?




ГЛАВА 10 ПОЛЕТ БУРЕВЕСТНИКА

Терентий Мильтиад проснулся в шесть часов утра. Сквозь тонкие шторы лился
кремовый свет. Все правильно, на этой широте в это время уже светло… Он сел на
кровати — сон слетел сразу — и только тут задумался.



На этой широте?..



Ну да, конечно. Я в Аполлонии.



Вот жизнь. Двух ночей на одном месте не проведешь. Все носит куда–то…



Он нажал розовую настенную клавишу, означавшую требование легкого завтрака, и
подошел к окну.



Тонкие полуготические башни Дворца магистров плавали в рассвете…



Красивый город. Впрочем, здесь, на Побережье, все города красивые.



Он прикрыл глаза. Беспокойство было рядом, как зубная боль.



Гражданская война. Она началась. Генерал Аммон уже объявил себя наместником
Нового Алжира — против воли императора объявил. Велизарий пока отмалчивается, и
правильно делает. Но отыграть назад теперь нельзя. Следующий ход неизбежен.



Кто его сделает?



База по подозрительным офицерам наземных войск хранилась у Терентия на личном
ординаторе. Значительную часть ее он уже помнил наизусть. Спасибо Хризодракону.
Сотни имен: ротмистры, подполковники, майоры… Терентий ни секунды не сомневался,
что за всеми ними стоят люди повыше. Имперские генералы, черт бы их побрал.
Серьезные вояки, у каждого из которых есть преданные лично ему солдаты и боевой
опыт.



Волки. Может быть, даже тигры.



Леонтий Аргеад. Диоген Хризолор. Роман Кантакузин. Фердинанд фон Красовски.



Все четверо — командиры соединений, находящихся здесь, на Антиохии…



Двое, а то и трое из этих четырех — наверняка в заговоре. Но как узнать, кто
именно? И кто чист? Сейчас Терентий был вынужден признать: его разведка не
справилась. Море подозрений, и — ни одного факта, с которым можно выйти на
доклад к императору.



Потому что превентивный арест командира такого уровня — это готовый мятеж…



Мятеж, впрочем, и так уже есть.



Стоит ли продолжать бояться?



У Терентия вдруг перехватило дыхание, так, что он пошатнулся. Оперся рукой на
оконное стекло, благо они в имперских резиденциях не пробиваются даже бомбой…



Так. О чем была мысль?



…Стоит ли бояться? Какого, собственно, дьявола? Превентивный арест так
превентивный арест. Сегодня же. Хуже–то не будет. События уже кипят…



Он торопливо сел к столу и вывел ординатор из «спящего» режима.



Доклад императору. Срочно. И в выражениях — не стесняться.



Не понравится военным, что командиров боевых соединений будут арестовывать
кавалергарды? О, еще как не понравится. И ладно. Потерпят. А кто поднимет мятеж
— пусть ему же будет хуже. Кончились шутки…



Прозвенел дверной звоночек. А, это завтрак принесли, сообразил Терентий.



— Войдите, — сказал он устало.



Акустический элемент двери, как и полагалось, откликнулся на звук голоса.
Слуга–симплиций аккуратно поставил на столик тарелку с поджаренным хлебом,
стакан с молоком и бесшумно ретировался. Терентий взял стакан, отпил.



Потом он повернулся к клавиатуре и начал набирать свой рапорт.



Как можно решительнее. Без преамбул.



«Ваша вечность!



Последние события на планете Антиохия, вкупе с не вызывающими у меня сомнений
разведданными, требуют чрезвычайных мер.



Решение, которое я Вам предлагаю, является беспрецедентным, но я убежден: только
оно может предотвратить нарастание гражданской войны.



К данному письму прилагается список…»



Вдруг загудело так, что заложило уши. Снаружи. Что за черт? Гул удалялся.
Терентий бросился к окну и успел увидеть в воздухе трапециевидный, словно бы
вибрирующий силуэт. Тяжелый штурмовик модели «тандерболт».



Что происходит?..



Гул вернулся. Терентий не успел больше ни о чем подумать: «тандерболт» описал
над имперской резиденцией петлю и открыл по ней огонь главным лазером. Терентий
еще смог осознать вспышку, а потом его тело обратилось в плазму — раньше, чем
стало больно.



Сделав круг над развалинами, «тандерболт» качнул крыльями и взмыл в высоту. В
городе у него целей больше не было.



К девяти часам утра мобильные наземные части, покинувшие свои лагеря еще до
рассвета, вошли в три крупнейших города восточной половины Побережья. Уже к
половине десятого во всех правительственных зданиях и на всех транспортных узлах
этих городов были размещены военные посты. Терентий почти все угадал верно.
Дивизия Леонтия Аргеада заняла Аполлонию, дивизия Диогена Хризолора — Теофанию,
дивизия Романа Кантакузина — Каракку. Общее командование армейской группой
«Побережье» принял Аргеад.



Операция прошла почти идеально. Серьезного сопротивления нигде не было. Правда,
на шоссе Аполлония — Береника по недоразумению случилась небольшая перестрелка
между дозором из дивизии Аргеада и заставой из дивизии Аммона. Но — разобрались,
слава Посейдону…



Корпус Фердинанда фон Красовски остался на севере, в местах своего
расквартирования. Его командир не входил в заговор, и трогать его не решились —
слишком много было других дел.



Все делалось на живую нитку. Но — пока что удалось. Стратегическая обстановка за
эти несколько часов стала совершенно новой. Золотое Побережье Антиохии —
практически сердце империи! — было целиком под контролем мятежников.



«Дзынь! Дзынь!» — экран рабочего комма вдруг стал черным.



Руди Бертольд отдернул от него руку.



Потом, еще не веря, подтянул комм к себе и изучил сообщение на экране.



Все верно…



Он потер лоб — голова болела — и вдруг, неожиданно для себя, закрыл рукой глаза.



Значит, Терентия Мильтиада больше нет…



Он сам не понимал, что по этому поводу чувствует. С одной стороны, Терентий — не
отец. И не дедушка. Их отношения всегда были, строго говоря, деловыми.



С другой стороны… С другой стороны — Руди не знал, кто в жизни дал ему больше,
чем этот неповоротливый, усталый, с обвисшими усами пожилой человек.



Если честно…



Ну, отец. Но что, собственно, отец? Неудачник ведь, если называть вещи своими
именами. Типичный нищий аристократ, так и не нашедший себя.



Рудольфу захотелось дать себе пощечину.



Если уж совсем честно — Астольфу Бертольду повезло, что он был арестован
кавалергардами и сгинул на каторге. Желающие теперь могут считать его героем.
Хотя, будь все мирно — считали бы довольно жалким существом, к гадалке не ходи.



Заслуженно ли?..



Все, хватит. Рудольф отодвинул воспоминания, как пустые чашки на столе, и
сосредоточился на фактах.



Передатчик, вживленный в синусно–предсердный узел Терентия Мильтиада, прекратил
работу… — Рудольф взглянул на часы: семь минут назад. Это со стопроцентной
вероятностью означает, что Терентий мертв. И, скорее всего, даже тело его уже
разрушено, — ладно, не будем гадать… Вопрос, что нам делать без него.



Ответ на этот вопрос, собственно говоря, известен — потому что инструкцию как
раз на такой случай Терентий оставил… Руди поднялся из–за рабочего стола и
повернул тумблер приемника, включив планетарное радио.



«…опасная ситуация. По указу чрезвычайного регентского совета в некоторые города
введены войска. Это — временная мера. Сохраняйте спокойствие. Подчиняйтесь
распоряжениям военных властей. Не содействуйте подрывным антиимперским силам.
Помните, что правительство заботится о вашей безопасности…»



Рудольф, стараясь не меняться в лице, дослушал официальное сообщение до конца.
Потом послушал повтор — до середины. Потом прошелся по трем–четырем другим
популярным волнам — везде было то же самое. М–да–а-а… Словосочетание
«чрезвычайный регентский совет» звучало в сообщении трижды, без всяких
упоминаний о составе этого совета. Очень мило.



Значит, все главные города они уже заняли. И оставаться здесь, в сорока
километрах от Аполлонии — нельзя. Не место тут для центра связи…



Рудольф выбежал из своего одноэтажного домика, мимоходом вдохнув свежий шум
леса. На лужайке стояла четырехместная «процеллария» с подвесными баками. Ее не
маскировали: маленькие самолеты — довольно обычная вещь в имениях нобилей
средней руки.



Рудольф растолкал пилота, спавшего в салоне.



— Алекс, поехали… Все плохо. Здесь оставаться нельзя. Заводи мотор, пока я схожу
за вещами…



Пилот кивнул и пролез в кабину прямо через внутреннюю дверцу. Уже оттуда
спросил:



— Куда?



— В Оксиринх. Если что, сменим курс по пути.



Пилот кивнул. Уже идя от дома, Рудольф подумал: а если собьют? Ну, собьют так
собьют. Хотя вряд ли. Не настолько они еще озверели, чтобы сбивать случайные
гражданские самолеты. Тем более — явно частные.



Все–таки он посмотрел в иллюминатор при взлете. Небо было чисто. Солнце
подсвечивало левое крыло. Невысокий кряж, поросший лиственным лесом, изогнулся
внизу, как хребет дракона…



Рудольф повернулся к бортовому терминалу и активировал защищенную связь.



— Господин генерал? — он чуть повысил голос: в первые секунды по экрану плыли
полосы.



— Добрый день, Рудольф, — Георгий Хризодракон скосил глаза вниз: видимо, на
индикатор режима передачи. — Вы… летите? Куда?



— В Оксиринх. Я прав?



— Абсолютно. Я хотел назначить для нашего сбора другое место, но… в общем, есть
вероятность, что нас поддержит флот. Так что Оксиринх идеально подходит. Я буду
там через час…



— Я — часа через три. Вы знаете, что Терентий погиб?



Хризодракон помрачнел.



— Теперь — знаю. Это очень плохо… — Он помолчал. — Вы передачу слышали?



— Слышал. Вас не пугают слова «регентский совет»?



Хризодракон криво улыбнулся.



— Уже нет. Это естественно — что Велизария пытаются лишить реальной власти… Я,
правда, не ожидал с самого начала такой откровенности. Они убыстряют партию.



— У вас есть соображения — какой будет наш ход?



— Есть кое–какие… Знаете, Рудольф, давайте поговорим через три часа. Я как раз
закончу просеивать информацию от осведомителей, и мне будет чем поделиться.
Оксиринху пока ничего не грозит, так что всех, кто вам нужен, можете тащить туда
— на месте разберемся. Ну, до связи?



— Удачи вам, — сказал Рудольф.



Прекратив связь, он вздохнул и отвалил спинку кресла. Салон «процелларии»
достаточно просторен, чтобы в нем можно было прилечь. Отдохнем, пока есть
возможность…



Кирилл шагнул вперед и огляделся.



В зале с матовыми стенами сидели за столом трое. Белый пергаментный старец в
кресле–каталке — граф Александр Негропонти, многоуважаемый дед. Хорошо одетый
усач — Филипп Вишневецкий, правая рука деда, его ближайший советник. И наконец,
мешкообразное существо в грубом сером плаще, с капюшоном, накинутым так, что не
видно лица. Это, очевидно, представитель уранитов.



Да, трое. Четвертый — я.



Высоко залетел, ничего не скажешь…



— Садись, Кирилл, — прошелестел дед.



Кирилл придвинул стул, опустился. Стол был пустой: никаких напитков, никаких
пепельниц, никаких средств для записей.



— Если позволите, я начну, — сказал дед все так же тихо. — Два часа назад
Департамент привел в действие сценарий «Д».



Кирилл и Вишневецкий одновременно кивнули. Сценарий «Д» — это полное
блокирование гражданских перевозок между планетами империи. Дальние космопорты
закрыты, и ни один корабль с двигателем Лангера теперь не взлетит. До особого
распоряжения, как говорится.



Дед не торопился продолжать. Он моргнул и сглотнул — точно как рептилия, подумал
Кирилл. Под плотной кожей заходил кадык. Значит, гортань у него пока еще не
искусственная…



Прошла минута, пока он вновь заговорил.



— Велизарий молчит?



Вишневецкий почему–то сморщился.



— Молчит…



— Не знает, как поступить? А может быть, собирает силы?



— Нет у него сил, — сказал Вишневецкий. Тут он приободрился. — Все в разгоне,
армия же не бесконечна… На Ираклии сейчас — только императорская гвардия.



— Хорошо, Филипп… Значит, император пока не в игре. Это нас устраивает. А какие
вести с Карфагена?



— Там все спокойно, — сказал Вишневецкий. — Он же изолирован, как остров.
Разумеется, там есть наши люди — и в гражданской администрации, и в войсках. Что
касается губернатора Разумовского — он сам пока не очень–то понимает ситуацию,
судя по всему. Соответственно ни на что и не решается. Это нас тоже пока
устраивает. Конечно, мы принимаем меры, чтобы держать его в информационной
блокаде. И если он совершит какие–то резкие движения — мы отреагируем
немедленно, возможности имеются.



Старец медленно наклонил голову.



— Значит, судьба нашего общего дела решается на Антиохии, — сказал он с
расстановкой. — Как мы, собственно, и рассчитывали… Итак, здесь нам необходим
глобальный контроль. Пусть даже дорогой ценой. Тиресий, вы согласны?



Серый мешок кивнул.



— Доложите нам об успехах, Филипп, — сказал Александр Негропонти совсем тихо.



Вишневецкий прокашлялся.



— Мегаполисы Побережья находятся полностью под нашим контролем, — начал он. —
Это, собственно, основное. Генерал Аргеад…



Старец поднял руку, и Вишневецкий умолк.



— Уточните, пожалуйста. Группа генерала Аргеада контролирует все Побережье?



— Нет, — устало сказал Вишневецкий. — Все, кроме Нового Алжира.



Так–так, подумал Кирилл. Сейчас последует вопрос: а почему?



— Объясните мне содержание проблемы, — сказал старец после паузы.



Вишневецкий несколько секунд собирался с мыслями.



— Содержание проблемы в том, что генерал Аммон, самопровозглашенный экзарх
области Новый Алжир… генералом он, впрочем, тоже провозгласил себя сам… он
отказывается подчиниться Аргеаду. Наотрез. Мотивируя это тем, что он тоже наш
человек и что генеральское звание и соответствующая должность были ему обещаны…
— Вишневецкий оглянулся на уранита. Тот сидел неподвижно.



— Печально, — констатировал старец. — И вы хотите сказать, что заставить его
подчиниться невозможно?



— Возможно, но… Для этого придется начать небольшую войну. У него сейчас
полноценная боевая дивизия, плюс ресурсы района… Черт! — Вишневецкий не
выдержал. — Мы же вообще выступление этого идиота не планировали! Сидел был он
себе полковником в крепости и сидел… а не самодеятельностью занимался… А теперь
он отказывается принять субординацию, ссылаясь именно на то, что выступил
первым!.. — Вишневецкий вновь посмотрел на уранита, теперь уже в упор. —
Тиресий, это же ваш человек…



Серый мешок кивнул.



— Так прикажите ему!



Серый мешок развел руками.



— Увы, — голос из–под капюшона звучал странно. — То, что сейчас делает Аммон,
никак не нарушает наших с ним договоренностей. Он на это и указал.



— Черт побери! — Вишневецкий просто взорвался. — Я ушам своим не верю! Вы не
можете отдать приказ собственному агенту? А сколько хвастались, сколько тайн
напускали…



Серый человек слегка повернулся в сторону Вишневецкого — и вдруг откинул
капюшон.



Кирилл чуть не отшатнулся, увидев гладкое безглазое лицо.



— Я бы не советовал вам недооценивать нашу организацию, — сказал слепец очень
тихо.



Александр Негропонти кивнул.



— Мы ни в коем случае не недооцениваем, — сказал он. — Но, если уж вы, Тиресий,
упоминаете договоренности… Вы помните, что мы обещали вашему ордену?



Тиресий кивнул.



— Объясняю остальным, — сказал старец. — Когда империя будет нашей, орден
уранитов получит один регион в свое полное владение. Крупный регион, не менее
чем с двумя мегаполисами. Общеимперская юрисдикция на эту территорию не будет
распространяться. Только орденская. Это ведь главное, ради чего вы нас
поддерживаете, не так ли? — он вроде бы обратился к Тиресию, но ответа не ждал.
— Однако орден должен это заслужить. Вы многое для нас делали, согласен. Но ведь
мы вправе и дальше ждать сотрудничества. Особенно сейчас.



Тиресий пошевелился.



— Время ли торговаться? — спросил он.



— Совершенно не время, — согласился старец. — Филипп, скажите, верно ли, что
между солдатами Аммона и Аргеада уже было вооруженное столкновение?



— Это была случайность… — Вишневецкий замялся. — Глупая случайность, там никто
не погиб. Но — да. Было.



— Вы понимаете, что если мы не восстановим субординацию, следующая случайность
такого рода возникнет очень быстро?



Вишневецкий не ответил. Кирилл смотрел то на него, то на остальную компанию и
думал: ведь из троих тут двое, строго говоря, не вполне люди. Один —
полумеханическая мумия, другой — и вовсе чудовище… Только Филипп — нормальный
человек. Напуганный, правда.



— Итак? — Кирилл не сразу понял, что этот вопрос старца адресован Тиресию.



— Ну… — слепец, похоже, тянул время. — Мы попытаемся…



— Понятно. К сожалению, в данном случае не надо пытаться — надо делать. И причем
срочно. Убирать Аммона — не выход, у него уже есть свои преданные люди, это
порушит нам всю структуру, а она и так хрупкая… С ним надо договориться. Кто
возьмется?



Кирилл вдруг осознал, что не сказал за это совещание ни одного слова. Хорошо бы
и не пришлось… Вдруг он увидел мотивы собеседников, как шестеренки и пружины в
часах с прозрачным корпусом. Не в идеалах тут дело, и не в религии, и не в
сохранении империи… Власть им нужна. Всем троим. Только власть. Как там у
Кавафиса? «Упоенье и гордыня».



Его даже затошнило от неожиданности.



Но интересно: как можно было не понимать этого раньше?..



— Итак, я принимаю решение, — старец говорил все так же, без интонации. —
Кирилл, к Аммону летишь ты. Твоя задача — договориться с ним. Как угодно. Ты
достаточно в курсе, чтобы понимать, что можно предлагать, а чего нельзя. Это
сейчас самое важное и самое срочное. Филиппа я отпустить не могу, он мне нужен
здесь. Значит, ты. Ведь ты же справишься?



Кирилл обомлел.



Впервые в жизни дед поручал ему что–то, отличающееся от рутинной обработки
информации. И посылал его куда–то лететь — тоже впервые в жизни.



Ничего себе начало…



Неужели у него так плохо с людьми? Да быть не может.



Надо что–то отвечать…



— Да, дед. Я… постараюсь. Обещать, что справлюсь, не могу. Но сделаю все
возможное. Не подведу тебя.



Александр Негропонти величественно махнул рукой.



— Постарайся для империи, внук, — сказал он.



— Вот такие дела, — Георгий Хризодракон выключил лазерную указку и водворил ее в
карман. — План «Багровое небо» так и не был приведен в действие. То ли Мильтиад
промедлил, то ли посчитал это просто бессмысленным. Арестовать генерала,
командующего дивизией, на основании подозрения мы все равно не можем, какой бы
сложной ни была ситуация. Не юридически не можем, а технически. Поэтому,
собственно… В списке Мильтиада — много мелкой сошки, но наших
противников–генералов там нет. Хотя их имена мы теперь знаем точно, — он
повернулся к выведенной на большой экран карте.



— Поздновато, — сказал Рудольф. — Простите, это не упрек… Вернее, если упрек —
то прежде всего в мой собственный адрес.



Хризодракон пожал плечами.



— Я допускаю, что господа генералы до последнего момента сами не знали,
поддержат ли они мятеж. Мы же не могли получить информацию, которой еще не
существует…



— Чем Негропонти их так прельстил? Ведь ночной кошмар же.



Хризодракон еще раз пожал плечами.



— Властью. Это очевидно. Люди помельче могли поддаться чему–то другому —
например, религиозной пропаганде уранитов, не к ночи бы их поминать… Или могли
быть просто соблазнены деньгами. Но человек, который уже вырвался в командиры
дивизии — вы знаете, чего это стоит в наземных войсках? — такой человек дешево
не купится. И я думаю, что его вообще ничем не купишь, кроме как властью.



Рудольф только кивнул. Конечно, обаяние всесильной тайной организации — великий
соблазн для слабого человека. Даже если это всесилие мифическое… а вот
мифическое оно или нет, мы скоро увидим… Но что касается людей сильных — тут
Хризодракон прав: их можно купить только властью. Больше ничем. И уж за власть
они могут платить очень дорого — как верхушка ордена уранитов, например (от этой
мысли он содрогнулся).



Возможно, они даже правы. Возможно, империя и вправду не устоит, если не сковать
ее железной сеткой религиозных принципов и безусловного подчинения…



Не время сейчас об этом думать. Время — заниматься делом.



Он повернулся к экрану.



Карта Северного континента выглядела красиво. По хорошо знакомому Побережью
теперь расползлись четыре алых контура. Они были подписаны: «Аммон», «Аргеад»,
«Хризолор», «Кантакузин». Имена вроде бы обыкновенных людей, за сегодняшнее утро
превратившиеся в стратегические понятия.



К северу располагались еще два контура, более округлых, ярко–синих. «Флавий» и
«Красовски», соответственно.



Благодаря своей мощнейшей сети осведомителей Хризодракон знал сейчас почти все о
перемещениях частей и об отданных приказах. Это, конечно, здорово…



Рудольф встряхнулся.



— Насколько мы уверены, что генералы Флавий и Красовски на нашей стороне?



Хризодракон не сразу ответил.



— Нинасколько. Они не на нашей стороне. Они просто отказались поддержать мятеж.
Про нас они, скорее всего, пока ничего и не знают.



— Очень мило, — сказал Рудольф.



Хризодракон развел руками.



— Мы–то ведь не заговорщики… Хотя как сказать, конечно. Неважно. Я понимаю одно:
если мы хотим, чтобы Флавий и Красовски нас поддержали — с ними нужны
переговоры.



— Понятно, — сказал Рудольф. — Насколько я понимаю, переговоры будете вести не
вы?



— Никоим образом, — сказал Хризодракон. — Послать на переговоры меня — значит
наверняка сорвать их. Для военных я — самое настоящее пугало… как и для многих
штатских, — он усмехнулся. — Я, честно говоря, боюсь, как бы уже само упоминание
о моем участии их не отпугнуло…



— Вы это заслужили, — сказал Рудольф.



— Разумеется, — сказал Хризодракон. — Я — олицетворение репрессивной системы.
Монстр, так сказать. — Он снял очки. — Конечно, если бы с нами был Мильтиад —
это решило бы все дипломатические проблемы…



— Потому его и убили, — сказал Рудольф.



Хризодракон надел очки.



— Да. Так вы возьметесь?



— Ну да, — сказал Рудольф. — А куда я денусь? Терентий оставил указ, согласно
которому в случае его смерти все полномочия имперского протохартулария переходят
ко мне. Так что я могу действовать от имени императора. Кстати, не попробовать
ли нам связаться с ним самим?



— С Велизарием–то? Думаю, пока не стоит. Во–первых, это сложно технически. Все
каналы связи, которые могли бы к нему вести, мятежники наверняка постарались
заблокировать. Во–вторых, я не вижу, чем бы он мог нам реально помочь. Разве что
объявить мятежников врагами империи и приказать всем против них воевать… Но на
такое он не решится. Это ведь будет драка насмерть, которую он совсем не
обязательно выиграет — а если проиграет, ему точно конец. Он же не случайно
молчит. Он понимает, что пока он нейтрален, у него есть возможность при любом
повороте как–то договориться и сохранить хотя бы статус, если не власть… а если
он сейчас поддержит одну из сторон, то уменьшит свои шансывдвое. Так что нет, не
поможет он нам… Самим придется.



Рудольф вздохнул.



— Значит, вы хотите, чтобы переговорам занялся я? Отлично… Ладно. Флавий и
Красовски. Что они собой представляют?



— Это совершенно разные люди, — сказал Хризодракон. — Я бы посоветовал вам
начать с Красовски. У Флавия гораздо меньше боевой опыт… и вероятность, что он
поддастся мятежникам, тоже намного меньше. Сейчас он держит кордон против
дивизии Аммона — вот и пусть продолжает. А что касается Ульриха фон Красовски… —
он двинул рукой, и на экране вместо карты появился портрет.



Рудольф присмотрелся. Твердое лицо, правильное. Черты слегка расплылись —
видимо, ему уже за пятьдесят; но воля чувствуется. Круглые очки без оправы — ну,
это у высших наземных офицеров почти мода… Регалии на мундире, в том числе два
Юстиниановских креста. Погоны генерал–полковника.



— Очень опытный полевой тактик, — сказал Хризодракон. — Сражение за планету
Фортуна — почти целиком его. Родом, естественно, нобиль, но не из крупных —
поместье было ему подарено уже за военные победы. В политике никогда не
участвовал. Его дело в нашем архиве — совершенно чистое. После Фортуны был под
трибуналом за то, что самочинно расстрелял офицера, виновного в жестокости к
мирному населению. Оправдан императорским указом. С тех пор командует здесь
корпусом. Ну что, хотите с ним побеседовать?



— Хочу, — сказал Рудольф. — Где он?..



Генерал Аммон принял Кирилла Негропонти в своем полевом штабе, прямо в кузове
чудовищного шестиосного грузовика с несколькими антеннами и надписью «Станция
связи» на борту. Кирилл понимал, что это рисовка — Аммон сейчас не вел никаких
боев, никуда не перемещался и мог провести встречу хоть в лучшем отеле Береники.
Ладно, хозяин — барин…



— Итак, что вы хотите мне сказать? — спросил Аммон, расположившись перед своим
рабочим пультом в крутящемся кресле.



Для гостей тут предназначался и вовсе табурет. Кирилл понемногу начал злиться.
Кресло, впрочем, у Аммона тоже было очень простое, алюминиевое.



— Я хочу поговорить об оперативном взаимодействии, — сказал Кирилл и сразу
понял, что взял неверный тон.



— Только об оперативном?



Надо напролом, подумал Кирилл.



— Нет, не только. Ваша затея с «армией Грифона» — неудачная выдумка. Вы
командуете не армией, а дивизией. В составе армейской группы генерал–полковника
Аргеада. Именно об этом я и хочу вам напомнить.



— С какой это стати? — Аммон повернулся вместе с креслом и расстегнул верхнюю
пуговицу на своем синем мундире. — Слушайте–ка. Я первым вас поддержал. И не
разговорами поддержал, а боевой работой. Это раз. Я сам создал соединение —
ладно, называйте его дивизией — которым сейчас командую. Это два. И кому мы все
служим, пока что непонятно — это три. А также на каких основаниях.
Словосочетание «регентский совет» мне ничего не объясняет. Ну и почему я должен
вас слушать? Идти в подчинение неизвестно к кому, неизвестно ради чего?



— Да послушайте же! — Кирилл начал терять терпение. — Я не буду ссылаться на
договоренности, раз вам на них плевать. Просто скажите: вы на нашей стороне или
нет? Если нет… сами понимаете. А если да, то делайте что необходимо, а не что
вашей левой ноге хочется. Иначе вас могут заставить.



— Интересно, как? — Аммон высоко поднял брови. — Сбросить на меня водородную
бомбу? Потому что на земле вы мне не можете сделать ничего.



— Зря вы так думаете, — сказал Кирилл.



Аммон некоторое время разглядывал его. Как редкое, но неопасное животное.



— Поставьте себя на мое место, — сказал он доверительно. — Неделю назад я был
пожилым полковником без особых перспектив. Когда я поднял мятеж — мне никто не
помогал. Сейчас я командую армией и управляю территорией размером с целую
страну. Вы как думаете, у меня еще будут когда–нибудь такие возможности? Если я
сейчас все сдам? Да я скорее дам бой вашему Аргеаду, чем вот так вот, за здорово
живешь, подчинюсь ему. — У него дернулась щека. — Погибну так погибну, плевать.
Хотя я вовсе не обязательно проиграю. Уже просчитывал. В любом случае, вам это
обойдется дороже. Мне нужно гораздо больше, чем должность простого командира
дивизии, и у меня есть средства это получить. Понимаете?..



И тут — Кирилл запомнил этот момент навсегда — Аммон наклонился к нему, вынуждая
заглянуть себе в глаза.



В хищные, бешеные круглые глаза…



Кирилл заставил себя усмехнуться.



— Хотите быть маршалом? Или герцогом? А не слишком?



Аммон все еще смотрел на него.



— Нет, не слишком. Я знаю историю не хуже вас. Когда разваливаются империи,
наступает вакуум власти. Надо быть идиотом, чтобы упустить в такое время свой
шанс.



— Понимаю, — сказал Кирилл. — Ну а вы — понимаете, что с вами может случиться,
если Департамент будет вами недоволен? Вижу, что не очень. Я верю, что вы не
боитесь смерти в бою. Но заверяю: есть вещи пострашнее. Которых даже вы
испугаетесь.



Аммон, казалось, задумался.



— А если я прикажу вас расстрелять?



— Это будет большой ошибкой. Вот после этого вы действительно получите
водородную бомбу. Или что–то другое, поэффектнее. Думаете, засечь, где вы
находитесь, так трудно? Генерал Аргеад с удовольствием примет вашу дивизию под
команду. Вашу бывшую дивизию. Уверен, что ему никто не возразит.



Аммон одобрительно хмыкнул.



— Это уже похоже на серьезный разговор. Честно говоря, когда вы начали с
увещеваний — вы меня разочаровали… Ладно. Не будем больше пугать друг друга. Я
согласен войти в группу генерала Аргеада, при единственной оговорке. Моя дивизия
— останется моей. Никаких перестановок. Никакого раздергивания по батальонам и
подобных штабных штучек. Пока мы действуем как одно целое — я гарантирую, что
выполню все приказы. Хоть Аргеада, хоть лично ваши, — он ухмыльнулся. — Если вы
принимаете это условие, я отправлю в Аполлонию подтверждение прямо сейчас. И
буду самым старательным из подчиненных… Итак, ваше слово.



— Да, — сказал Кирилл. Он уже понял, что большего тут не выторговать.



Аммон широко улыбнулся.



— Я знал, что имею дело с разумными людьми, — сказал он.



Аттик Флавий приехал в Оксиринх на собственной машине, в сопровождении всего
лишь шофера и адъютанта. Пост кавалергардов, конечно, остановил его на въезде в
город. Когда Флавий представился, старший поста козырнул, попросил его минуту
подождать и связался по рации со своим штабом. После чего вытянулся по стойке
«смирно» и передал уважаемому визитеру приглашение в гости. В машину сел
кавалергардский унтер, чтобы показать дорогу; движение в городе было слабым, так
что всего через каких–нибудь двадцать минут генерал–лейтенант Флавий вошел в
кабинет Георгия Хризодракона.



Рудольф был уже там. Он прилетел с востока час назад, опять не успев поспать.
Сейчас он сидел, развалившись на диване, слушал рабочие разговоры и пил третью
чашку кофе, стремясь привести себя во вменяемое состояние. И смотрел во все
глаза на человека, о котором уже столько знал.



Крупнейший нобиль, владелец нескольких поместий в северной — лесной — части
этого континента, Аттик Флавий, судя по всему, вступил в армию от скуки. Ни в
каких больших сражениях он не участвовал. Уже став командиром корпуса (правда,
запасного), не имел ни одной боевой награды. Вряд ли он был трусоват — скорее
просто ленив. Или слишком горд. Писать письма–прошения и скакать по высоким
приемным, чтобы получить назначение на интересную операцию, было ему, как
говорится в некоторых кругах, «впадлу». В генералы он вышел, несомненно, в
основном благодаря происхождению. Внешность его Рудольф про себя определил как
ложноклассическую. Увядающий патриций.



— …Вот так, — сказал Хризодракон, закончив знакомить гостя с обстановкой. —
Теперь мы знаем, что генерал фон Красовски поддерживать мятеж не намерен.
Рудольф, я прав?



Руди пошевелился.



— Да. Красовски сказал категорически, что не перейдет на сторону «этих
сектантов» — так он выразился. Причем имея в виду не только уранитов, по–моему.
И он обещал поддерживать с нами связь.



— Но подчиняться не обещал? — поинтересовался Флавий. Среди усталых людей он
выглядел очень бодрым.



— Не обещал, — сказал Хризодракон. — И вообще, честно говоря, непонятно, кто тут
кому должен подчиняться. Я — не войсковой командир. Рудольф — вообще не военный
человек. А среди кавалергардских офицеров нет ни одного, кто командовал бы в
боевых условиях хотя бы полком. Плохо у нас с кадрами.



Флавий элегантно пожал плечами.



— Мятежники — люди грамотные, — сказал он. — Они первым же ходом обеспечили себе
большое преимущество. Вы сами нам это и показали, — он махнул в сторону экрана с
картой. — У нас две дивизии против четырех… да, именно так: мой корпус невелик,
он соответствует хорошей легкой дивизии, но не больше. Соотношение один к двум,
как видите. При том, что Побережье — это позиция, которую изрядно легко
оборонять. Даже если вынести за скобки проблему единства командования — ладно,
ни у кого из нас нет особых амбиций… Господа, вы знаете, что это будет? Про
Западный фронт Первой Мировой войны читали?.. Я уверен, что мы можем вернуть
Побережье. Но это будет волынка не на один месяц. С танками, с корпусной
артиллерией, с авиацией — а вы как думали? Они будут цепляться за каждую
усадьбу, за каждый речной рубеж, за каждый перелесок. Мы, соответственно, будем
их оттуда выдавливать — известными средствами. А самое интересное начнется,
когда фронт дойдет до городов… — он прервался и выпил полстакана воды. — Вы себе
это представляете? В городах Побережья нам придется сражаться за каждый дом, при
поддержке штурмовой авиации. И бомбардировочной тоже. Пока не займем развалины.
Если я правильно понимаю положение мятежников — у них не будет другого выхода,
кроме как драться до последнего. Заметьте, все это я говорю, опуская такие милые
альтернативы, как их удачный контрудар с выходом к Полярному океану — наш фронт
тогда будет разрезан надвое. Или, скажем, применение термоядерного оружия… Я не
хочу вас огорчать, господа. Но военными средствами эта задача теперь решается
только так. Я все–таки специалист…



Он замолк. Теперь стало видно, что и он тоже устал.



Хризодракон без особой необходимости достал из кармана свою указку, повертел в
пальцах, спрятал обратно.



— Вы подводите нас к выводу, что наступление на Побережье невозможно, — сказал
он.



— Почему? Возможно. Но цену этого я вам объяснил.



— М-да, — сказал Хризодракон. — А у вас лично есть дом в каком–нибудь из городов
Побережья?



— В Каракке.



— Вам будет жалко, если штурмовики сравняют его с землей?



— Да. Но, видите ли: лично мне есть где жить и кроме него. Так что для меня это
не трагедия. Вот многим другим жителям городов повезло меньше.



Они помолчали.



— Понятно, — сказал Хризодракон. — А кроме наступления, вы видите какие–нибудь
варианты?



— Военных — никаких. Разве что эвакуироваться. Поделить континент нам не дадут:
они сильнее, и если мы не станем наступать, то они–то станут точно. А что
касается политических вариантов — тут виднее вам.



— Хорошо, — сказал Хризодракон. — Нет, политических вариантов, которые можно
разыграть немедленно, я не вижу. К несчастью. А чтобы как–то действовать дальше…
любые переговоры должны опираться на военную силу, иначе нас просто не станут
слушать. Все согласны? — Никто не ответил. — Значит, полностью разбить
мятежников мы сейчас не можем. Разве что такой ценой, которая сделает
бессмысленной саму победу… Держаться там, где стоим сейчас, не можем тоже. Ну, а
если мы стянем все верные правительству силы сюда, к Оксиринху? Сконцентрируем.



— Они сделают то же самое, — сказал Флавий. — Это будет подобие старых битв за
плацдармы. Обороняющимися будем мы, атаковать тяжелыми танками будут наших
солдат, вакуумные бомбы будут падать тоже на нас… и так, пока не надоест. И в
конце концов вам придется или все–таки наступать, или эвакуироваться, или
сдаваться. Не советовал бы.



Тут в разговор вступил Руди.



— Господин генерал, вы уже не впервые говорите об эвакуации. Насколько вы это
серьезно?



— Вообще не серьезно, — сказал Флавий. — Я просто стараюсь рассмотреть все
возможные пути. Как обычно.



— У вас получается, что перед нами — только две возможности. Или сражаться за
Побережье в полную силу, или уходить туда, где нас не достанут. Так?



— Я уже сказал, что опускаю политический аспект. Но с военной точки зрения —
именно так.



— И что остается, если устраивать бойню на Побережье никто из нас не хочет?



Наступила тишина.



— Очень многие генералы на моем месте заявили бы, что отступать без боя нельзя,
— сказал Флавий. — Даже, наверное, добавили бы, что это бесчестно.



— А что скажете вы?



Флавий медлил.



— Если бы у нас было надежное убежище… вроде, скажем, какого–нибудь полуострова
с узким перешейком… Возможно, я предложил бы отойти туда. Предварительно дав
несколько арьергардных боев, чтобы огрызнуться. Чтобы нас не преследовали.



— И вы видите в окрестности такие места? Пусть даже в дальней окрестности?



Флавий покачал головой.



— Разве что Южный континент. Там можно разместить что угодно. Снабжать, правда,
сложно… хотя это решаемо… Но в любом случае — мы же туда не попадем.



Рудольф вскинулся.



— Господин Хризодракон? — тот резко повернулся. — Что вы утром говорили про
морской флот?



— Я говорил, что флот нас, возможно, поддержит…



— Возможно?



— Во всяком случае, три–четыре крейсера мы можем вызвать. Как вы знаете, более
крупных военных кораблей тут на планете просто нет.



— Это будет сложно, — сказал Флавий. — У мятежников достаточно сильная авиация.
А до портов Южного континента отсюда далеко. Они будут штурмовать корабли, и я
не уверен, что авиация моего корпуса сможет прикрыть каждый конвой. И потом, вы
подумали о вместимости? На легкий крейсер влезает человек пятьсот, это при самой
пиковой перегрузке. И без техники. Или вы хотите мобилизовать гражданские
атомоходы? Я не уверен, что это хорошая идея. Они маломаневренны, нерационально
велики… в общем, это прекрасные мишени. Даже если на них установить зенитки… —
он задумался. — Нет. То есть провести такую операцию можно, но, по моей оценке,
дотащить до места нам удастся от двух третей до половины сил. Остальное будет
потоплено.



Рудольф вспомнил свой собственный опыт плавания на легком крейсере. А ведь там
хотя бы авиации не приходилось бояться…



И тут его осенило.



— Я знаю, куда можно эвакуироваться, — сказал он.



Собеседники воззрились на него.



— Господин Хризодракон… Вы только не подумайте, что я сумасшедший. Скажите,
какова обстановка на Карфагене? У вас ведь есть осведомители и там, верно?



Если Хризодракон и удивился, то не стал подавать виду.



— Верно. На Карфагене пока все спокойно. Никаких боевых действий. Вообще ничего.
Если не считать блокады космопортов, конечно. Видимо, мятежники решили не
разбрасываться. Взять полный контроль над Антиохией, и тогда подчинятся все…



— А вы не хотите их разубедить?



— Как?



Сейчас я их удивлю, подумал Рудольф. Слава богам, с этими людьми можно обойтись
без риторики. Они смотрят только на суть.



— Путем эвакуации на Карфаген. С помощью космофлота, разумеется.



— У вас есть механизмы влияния на космофлот? — это спросил Флавий. Мягко,
заинтересованно.



— Давайте предположим, что да, и обсудим такой вариант. Что скажете?



Флавий некоторое время размышлял.



— В первую очередь я скажу, что флот потребуется приличный. Ладно, это пока
игнорируем… Значит, Карфаген… На Карфагене никогда не было серьезных наземных
сил. Вернее, они появились там два года назад, после известного восстания. Три
территориальные дивизии. Они там в промышленном поясе расположены… во избежание…
Противостоять нам они, во–первых, не захотят, а во–вторых… — Его взгляд стал
пустым. — Ну и задачу вы мне задали, господа… Нет, территориальным дивизиям с
нами не справиться. Особенно если мы всю технику возьмем с собой. А если сыграть
правильно — до боев там, скорее всего, вообще не дойдет. Но у меня вопрос к вам.
К обоим. На Карфагене ведь есть агентура уранитов? И Департамента? Насколько
полны ваши данные по ней?



— Они достаточно подробны, — сказал Хризодракон. — Конечно, абсолютной полноты я
гарантировать не могу. Но штаб–офицеры и гражданские чиновники соответствующих
классов — думаю, почти все у меня. А что касается планетарной администрации, то
это вопрос скорее к Рудольфу, — он кивнул в сторону.



— В планетарной администрации Карфагена — три совершенно бесспорных агента
противника, — сказал Рудольф. — И человек семь — под подозрением.



— Отлично… — Флавий нахмурился. — Так сколько на Карфагене выявленных чужих
агентов? В штуках?



— Примерно четыреста человек, — сказал Хризодракон. — Не считая мелкоты, которую
используют втемную.



— Мелкота нас пока не интересует… Господа, вы понимаете, что в первые же часы
после нашего прибытия на Карфаген эти четыреста человек должны быть изолированы?
Вы сможете отдать нужные приказы?



Хризодракон устало вздохнул.



— Что вы называете изоляцией? — спросил Рудольф.



— Изоляция — такое действие, после которого об этих людях больше никто и никогда
ничего не услышит, — объяснил Флавий. — Я очень сожалею. Но если мы не готовы
это сделать — нам лучше туда не лететь.



— Готовы, — сказал Рудольф.



Хризодракон даже не стал отвечать. Ну конечно, ему–то что…



— Рассказывайте, Рудольф, — сказал Флавий. — Вы действительно намерены нас туда
переправить? Как?



Рудольф улыбнулся.



— Когда начался мятеж в Аквиле, Терентий дал мне полномочия, позволяющие в
случае чего отдать приказ легкому космическому крейсеру «Калипсо» — он сейчас
находится на нашей орбите. Так вот, эти полномочия не отменены. Я проверил. Мне
ничего не мешает их задействовать. Понимаете?



— Видимо, да, — сказал Хризодракон. — Значит, вы хотите отправить «Калипсо»…



— К командующему группой флотов «Юг» адмиралу Андронику Вардану. И вызвать его
сюда.



— А почему вы считаете, что он вас послушается? — осведомился Флавий.



Хризодракон промолчал, но его лицо выражало тот же вопрос.



Рудольф пошарил в кармане и извлек импульсный цилиндрик.



— Вот. Это — самое главное, что мне оставил Терентий. Самое секретное. Извините,
но я обещал ему не посвящать в подробности никого. Он очень надеялся, что
пользоваться этим мне не придется… Здесь — гарантия, что адмирал Вардан выполнит
нашу просьбу. Так Терентий сказал, и я ему верю. Во всяком случае, это огромный
шанс.



Генералы переглянулись.



— Что вы собираетесь написать Вардану? — очень тихо спросил Флавий.



— Попросить его срочно прибыть сюда. С флотом, позволяющим перевезти… — Рудольф
замялся.



— Две дивизии полного штата вместе с техникой, плюс неопределенное количество
гражданских лиц, — сказал Флавий. — И корабли, способные нас прикрыть.



— И если это делать, то немедленно, — добавил Хризодракон. — Пока противник не
догадался, что мы способны на такой ход. Иначе все усложнится.



— Мягко говоря, — согласился Флавий. — Рудольф, вы можете сделать это прямо
сейчас? Прямо отсюда?



Рудольф взял свой комм и положил его перед собой на стол, чтобы все видели.



— Защищенная связь работает. Значит, да.



— Связывайтесь с «Калипсо», и да помогут нам боги в нашем безумии, — сказал
Хризодракон.




ГЛАВА 11 ИГРЫ ГЕНЕРАЛОВ

Платон Арианит вышел из госпиталя святого Роха в восемь часов вечера. Он очень
устал. Полдня ушло на дифференциальный диагноз больной, поступившей со странным
поражением покровов: голова 16–летней девушки, еще неделю назад здоровой и
красивой, сейчас напоминала выгоревшую головешку, только почему–то мягкую. Черты
лица, когда–то тонкие, изящные, были просто стерты. Бригада вскинулась: не
столкнулись ли мы с чем–то истинно чужим? Нет, не столкнулись. Всего лишь
молниеносная форма глубокого микоза, вызванная мутантным штаммом вполне земного
гриба. Платон поморщился. Ладно, вылечим. И не такое лечили… Ретровирусная
терапия, и регенеративная пластика потом. Будет как новая… Штамм этот, однако,
придется культивировать. Тоже не такое простое дело… Ладно, сейчас задачи
розданы, и можно сделать перерыв на несколько часов… заслужили мы это, ей же
богу… Он спустился на лифте, кивнул привратнику, толкнул тяжелую дверь лечебного
корпуса и с наслаждением вышел на закат.



Город был полон света. Платон зашагал по Кленовому бульвару в сторону
пересечения с проспектом Императора Льва. Очень красивый перекресток, с
причудливыми домами вокруг, с фонтаном…



Он совсем забыл, что в городе войска. У фонтана стояли два панцервагена, один из
них — с флагом. Обычное имперское знамя, оранжевое с двуглавым орлом. Солдат в
шлеме, похожем на мотоциклетный, заступил Платону дорогу и попросил показать
документы.



Платон с трудом задавил вспышку темно–желтой ярости. Ублюдки… Чтоб вы глубже
Тартара провалились с вашими военными играми… Он показал солдату удостоверение,
посмотрел, как тот салютует — «Благодарю вас, господин подполковник, счастливого
пути», — и пошел по бульвару дальше. Настроение было испорчено.



Когда он вошел домой, почти стемнело. Последние лучи заката отражались в
стеклянных шкафах со старомодными бумажными книгами — квартира располагалась
высоко, двадцатый этаж… Платон прошел в кабинет, зажег настольную лампу и
запустил ординатор, имевший выход на внутреннюю номенклатурную сеть.



Ника не звонила. Вообще сегодня не звонила и не писала. Почему? Сидит в
поместье? Там–то, наверное, все спокойно… А вот все ли? В относительно
провинциальную Теофанию вошла, видимо, не меньше чем легкая бригада — это если
судить по количеству солдат и машин, попадавшихся на улицах. А уж для
Аполлонии–то новая власть наверняка не пожалела целой дивизии. Так… Вот как раз
и утренняя новость из этой самой Аполлонии: смерть имперского протохартулария
Терентия Мильтиада. От разрыва сердца. Очень мило.



Прежде чем звонить Нике, Платон пробежался по доступным подключениям.
Официальных новостей было мало, а большинство каналов связи не действовало. Со
своего домашнего комма Платон мог беспрепятственно связаться только с военной
администрацией. Так… Аполлония — оперативный район 1–й дивизии… Теофания — 2–й
дивизии… Каракка — 4–й дивизии… В Беренике — вообще непонятно что, какая–то
армейская группа… Ладно. Сейчас было ясно одно: Аполлония занята мятежниками.



Значит?..



Значит, адмирал Докиан или арестован, или убит. Во всяком случае, он — не в
деле. Даже если скрылся… хотя может ли такой человек скрыться?.. Раз он до сих
пор никак себя не проявил — значит, нет его. Увы.



Одной большой фигурой на доске меньше.



Только бы не начались бои, подумал Платон. Из доступных данных было совершенно
непонятно, все ли войска на Антиохии подчинились мятежникам. Уж лучше бы — да.
Потому что если здесь начнутся серьезные бои… Здесь — на планете, которая не то
что войн, а и разбойников–то настоящих никогда не видела…



О, черт.



Платон набрал номер Ники и включил оптическую связь. Ему хотелось ее видеть.



И он поразился, увидев ее. Она будто постарела лет на восемь. Черты стали
резкими, под глазами легли тени.



— У тебя все хорошо? — спросила она.



Платон виновато улыбнулся.



— Да. Я спокойно работаю. Ты, я надеюсь, в поместье? Не выезжала?



Она устало мотнула головой.



— Как там Теофил? — спросил Платон. Его это не очень интересовало, но обстановку
вокруг сестры надо было знать.



Ника пожала плечами.



— Да как… Расстроен. Передвигается как старик. Ты знаешь, что сегодня его друг
погиб? Дядя Терентий… я‑то его знала мало, а вот Андроник — с младенчества…



— Знаю. Я о нем кое–что слышал. Очень был достойный человек.



Ника неожиданно всхлипнула.



— Это кончится, — сказал Платон.



Она подняла глаза.



— Ты уверен?..



— Нет, — ответил Платон честно. — Понимаешь… человечество гораздо глупее, чем
люди в целом. Иногда оно просто безумно… Ты знаешь, кто такой Генри Луи Фаже?



Ника покачала головой.



— Это североамериканский ученый, который в двадцатом веке изобрел
химиотерапевтическое средство от проказы. Не от той, которая у нас здесь, а от
самой обычной, земной. Читала, наверное, про такое… Ника, он спас десятки
миллионов людей. Просто как химик, своим искусством. Я даже не знаю, как считать
— сколько он спас. А ты о нем даже не слышала. И я бы не слышал, наверное, если
бы не работал в похожей области… Я почему говорю: он сделал свое открытие чуть
ли не в том же году, когда началась Вторая Мировая война. И вот имена стратегов
этой войны мы знаем прекрасно, что ты! До сих пор. Константин Каподистрия, Антон
Туркул, Эрвин Роммель… все эти кровопийцы, будь они прокляты… Которые только и
умели, что убивать. И прославились тем, что убивали хорошо. Ты от меня раньше не
слышала таких глупостей, да? Я идеалист. Помнишь, ты мне это однажды в
четырнадцать лет сказала? А я обиделся…



Ника вдруг улыбнулась.



— Ты идеалист, — сказала она. — Господи, я так рада, что ты не изменился…



Платон тоже улыбнулся, одновременно подумав, что пора подстричь бороду.



— Все будет хорошо, — сказал он.



Андроник Вардан смотрел на экран монитора, по которому ползли иконки грузовых
кораблей, идущих на планету Архелон.



Грузовые корабли — это сильно сказано. Тыловой флот контр–адмирала Теодороса был
откровенно ничтожен. Транспортников специальной постройки в группе флотов «Юг»
не хватало — при организации снабжения частей, разбросанных по Архипелагу,
приходилось импровизировать, мобилизуя все, что попадалось под руку. Доходило до
того, что продукты перевозили на фрегатах и тральщиках. Архипелаг Неймана отнюдь
не был безлюден, на нескольких его планетах имелось миллионное население. А
космические силы Гондваны при отступлении отсюда сожгли и взорвали, кажется,
все, что могло взрываться и гореть. И если в системах, имевших свое сельское
хозяйство, жизнь еще как–то продолжалась, то планеты, целиком относившиеся к так
называемой Безымянной зоне, сразу попали в очень тяжелое положение. Архелон как
раз и был одной из таких планет. Никакого производства там не было вообще — был
только стратегический космодром и разбросанные по трем континентам лагеря
наземной гвардии. К моменту прибытия византийцев все это было выжжено до
состояния лунного ландшафта — противнику не оставили не то что складов, но ни
одного целого здания. Между тем на Архелоне было население: потомки византийских
колонистов, которые последние тридцать лет — с момента захвата этой планеты
Гондваной — вели здесь совершенно кошмарную жизнь, прячась по лесам и отчаянно
пытаясь сопротивляться. Об этой безнадежной партизанской войне Андроник знал
мало и совсем не стремился узнать больше. Судя по всему, она велась с
невероятной жестокостью. Андронику очень хотелось найти целенькую базу
гондванских «бессмертных» и сжечь ее с воздуха гразерами, так, чтобы в коре
планеты на этом месте осталась оплавленная дыра. Он допускал, что такой случай
еще представится. Но пока что выжившее население Архелона надо было элементарно
кормить, пусть даже привлекая к перевозкам провизии боевые корабли. И массово
спуская на грунт корабельных врачей, чтобы они помогли хотя бы тем, кому можно
помочь: калек и больных среди колонистов было полно. Оставлять боевые корабли
без медиков запрещалось уставом, но Андронику сейчас было плевать на устав…



Дверь командного отсека открылась. Георгий Навпактос вошел бесшумно, как кошка.



— Привет, — сказал Андроник.



Георгий молча кивнул и сел в кресло рядом с пультом.



Радоваться было нечему. После сражения при Пангее в группе флотов «Юг» осталось
всего–навсего два линкора: «Беневент», на котором они сейчас находились, и
«Неаполь». И еще, конечно, был авиносец «Нарзес». Три корабля основного класса —
маловато для наступления на одну из центральных планет противника. И для
надежного удержания позиции маловато тоже. Архипелаг Неймана огромен; если
смотреть откуда–нибудь с Карфагена — это целое созвездие. Тридцать четыре
освоенные системы. Большинство из них, к счастью, чисто промышленные; на такие
даже не высаживались, просто окружая их сигнальными маяками. Размеры
оборонительного периметра теперь превзошли всякое разумное вероятие. И самое
страшное — неизвестность… Неизвестно, какие планы у противника. И неизвестно,
что творится на родине. На Антиохии наземные войска входят в города! Официальная
информация об этом мелькнула сутки назад, и с тех пор — как отрезало. Связаться
с Никой или с отцом Андроник без специальной поддержки со стороны службы связи
не мог, а нарушать устав настолько грубо ему пока все же не хотелось…



— Что нового? — спросил Андроник, продолжая глядеть в экран.



Георгий помотал головой.



— Рутина. На Фейсалабаде идет наземная операция — додавливают остатки
«бессмертных», которые успели разбежаться. Пленных не берут. Полковник Ленард
как посмотрел на то, что они там творили… На грунте война совсем другая, сам
знаешь.



Андроник резко повернулся к нему.



Георгий выдержал взгляд.



— Я понимаю, — сказал он. — У меня на Антиохии никого не осталось, так уж
получилось. Родители умерли, ты знаешь… Чем я могу помочь?



Андроник перевел взгляд обратно на монитор.



— Ничем. Мы все равно не можем бросить периметр.



— Запроси Докиана, — осторожно предложил Георгий. — Пусть расскажет, что у них
там вообще творится…



Андроник вздохнул.



— А ты думаешь, я не запрашивал? Я за последние сутки послал четыре депеши с
подобными вопросами. Они все были приняты ординатором главного штаба — реплики
на месте. И все… Ну, и что я должен предполагать?



Георгий промолчал, и это молчание было настолько красноречивым, что Андронику
стало плохо.



— Давай о противнике, — предложил он. — У тебя какие–нибудь новые данные по
системе Шакти есть?



— У Маевского есть, — сказал Георгий. — Что именно тебя интересует?



— Любые признаки активности… Прежде всего — есть ли в системе линкоры.



— А также авианосцы, — добавил Георгий. — Но ты же понимаешь, без радиообмена
узнать такое почти невозможно. А устраивать радиообмен у нас под носом…



Андроник устало прикрыл глаза. Да, конечно. Находясь вблизи от фронта и при этом
в небоевых условиях, каждый разумный командующий будет осуществлять связь между
крупными кораблями не по радио, а при помощи орбитальных челноков.
Позаботившись, чтобы этих челноков было много. Виндзор Уайт — командующий
разумный…



Черт бы его побрал.



— Ты опять думаешь о нем, — сказал Георгий.



Андроник подавил злость.



— Да, думаю. Ты не находишь, что это интересная тема? Один раз мы его разгромили
— причем, если по–честному, в основном благодаря тебе. И два раза он разгромил
нас. Варуна, Порт—Стентон и Пангея. Что особенно интересно — ни одно из
столкновений не кончилось ничьей. Ну, и что будет дальше? На кого бы ты
поставил?



Георгий озабоченно покачал головой.



— Нельзя так, — сказал он.



— Знаю, что нельзя… И знаю, о чем ты думаешь. По–хорошему говоря, меня пора
смещать. Нервная устойчивость вышла.



Георгий пожал плечами.



— Об этом пока знаю только я. То, что ты попался в ловушку у Пангеи — не
показатель. В нее попался бы любой наш адмирал. Кроме Ангела, может быть…



И тут экран мигнул, и изображение Архелона на нем сменилось панорамой, по
которой бежала красная точка. И запищал зуммер. Тревога!



— Неопознанный объект на входе в систему, — доложил вахтенный, корветтен–капитан
Шереметьев, по громкой связи (она включилась автоматически). — Направление входа
— запад–север–север–надир. Судя по массе, легкий крейсер или средний транспорт.
Судя по ускорению — крейсер. Движется к планете. На запрос «свой — чужой» ответ
есть, корабль византийский. Текстовый запрос пошел. Бортовой системой корабль
опознан как легкий крейсер «Калипсо». Есть ответ на текстовый запрос… —
Шереметьев прервался и продолжил через полминуты. — Капитан «Калипсо» сообщает,
что он пришел с орбиты Антиохии. Просит стыковки с флагманом. Давать?



— Да, — сказал Андроник.



Георгий откинулся на спинку кресла, его лицо стало неестественно спокойным.



— Будет у нас через полчаса, — сообщил Шереметьев. — Дополнительные указания?



— Капитана — сразу ко мне, — сказал Андроник. — В кают–компанию.



— …Вот что мне приказали передать, — командир «Калипсо» корветтен–капитан Гарц,
высокий седоватый блондин, сидел в кресле очень прямо. Ему было неуютно.
Андроник это прекрасно видел, но помогать гостю не спешил.



— Благодарю вас. «Калипсо» может занять позицию согласно схеме, которую уже
переслали вам на рабочий комм. Честно говоря, еще один крейсер нам здесь очень
кстати.



Гарц наклонил голову, не выражая никакого восторга. Андроник понимал его. Еще
бы. Однако выбора у корветтен–капитана не было: перейти в распоряжение
командования группы флотов «Юг» было ему однозначно предписано.



Вот только кем предписано, черт возьми? О человеке по имени Рудольф Бертольд
Андроник до сего момента ничего не знал. Если бы не одна деталь…



— Если это все, вы можете быть свободны, — сказал Андроник как можно мягче. —
Заданий у вас в ближайшие двое суток, скорее всего, не будет. Отдохните.



Гарц поднялся и выбросил руку в имперском салюте. Вестовой открыл перед ним
дверь.



Андроник потер виски.



Георгий Навпактос, сидевший в стороне, вопросительно поглядел на него.



— Похоже, что все правильно, — сказал Андроник сквозь зубы. — Понимаешь, фраза,
которую он заучил наизусть и мне передал… этого никто не мог знать, кроме
Терентия Мильтиада. Ну, отец еще, а больше — ни один человек. Это из детства.



Георгий поднял голову.



— То есть ты действительно должен считать, что получил приказ самого Терентия?



Андроник поморщился.



— Не приказ… То, что мы слышали — не приказ, а просьба. Просьба о помощи.
Терентий мне так и сказал… Да, я могу считать, что меня попросил он. Эту фразу
Терентий мог передать только тому, кому он передал и все остальное…



— Включая полномочия, — закончил Георгий.



Андроник кивнул.



— Терентия жалко, конечно, — сказал он. — Ладно. Надо решать, что делать.



— То есть решать, какие корабли ты возьмешь с собой, а какие оставишь здесь?



Андроник посмотрел на Георгия.



— Это и так ясно. Со мной идут оба линкора, вместе с группами прикрытия, и все
десантные корабли, которые я смогу взять. Все три «диплодока». Все остальное… —
Он покусал губу. — Все остальное — тебе.



— Что–о–о? — Георгий даже привстал.



Несмотря на серьезность ситуации, Андроник не сдержал улыбки, глядя на него.
Действительно же проблема. Кроме самого Андроника, адмиралов в группе флотов
«Юг» осталось двое: контр–адмирал Теодорос, командующий транспортным флотом, и
контр–адмирал Лебедев, командующий крейсерами. Брать их с собой Андроник не
собирался. Но и оставлять командование группой флотов кому–то из них он не
собирался тоже. Доверить это он мог только Георгию. Но Георгий до сих пор
пребывал в чине фрегаттен–капитана, то есть был ниже контр–адмирала на две
ступени. Затерялись где–то в столичных штабах посланные уже давно депеши о
производстве, вот беда… а может, и придержали их… А практики присвоения
временных званий в космофлоте Византии не было. Задачка…



— Ты, — повторил Андроник. — За командующего группой флотов «Юг» останешься ты.
Это — мое решение.



Георгий передернулся.



— Теодорос и Лебедев старше меня лет на десять. Как минимум. И у меня нет опыта
командования соединениями, я был только на штабных должностях. Как ты это себе
представляешь?



— Привыкай, — посоветовал Андроник. — Командные полномочия у тебя будут, дальше
сам разбирайся. Необычное решение, конечно, но… у меня есть право его принять. И
я его принял. Если с востока сюда полезет какая–нибудь тварь, ее должен
встретить человек, которому я доверяю, как себе.



Георгий откровенно почесал в затылке.



— Ну, спасибо тебе, — сказал он. — Значит, я здесь остаюсь только с крейсерами…



— Можешь брать малые транспортники и переделывать во вспомогательные крейсера, —
сказал Андроник. — Не очень просто, но реально. Все необходимое тут есть.
Теодоросу бы это и поручить…



Георгий покрутил головой, как бы избавляясь от кошмара.



— Они меня сожрут, — сказал он.



— Это зависит от тебя.



— Понимаю…



— Если ты справишься, я обещаю, что тебя повысят в звании. Постараюсь, чтобы до
контр–адмирала.



— А если не повысят?



— Тогда я сам тебя произведу.



Георгий открыл рот. Нет, Андроник не шутил…



Или все–таки шутил?



— Ты шутишь?



— Пока что да, — Андроник ответил в тон, негромко. — Но я не знаю, как все
обернется.



Он не продолжил, и Георгий тоже промолчал. Потому что дальше шли вещи, о которых
они оба боялись не то что говорить — даже думать.



— Будь готов еще и к тому, что я тебя вызову, — сказал Андроник. — Так что —
наладь тут дело и будь готов ко мне присоединиться. Ничего крупнее легкого
крейсера в этом случае с собой не бери. Кто его знает, что там творится в
системе Карфагена… но и здешний периметр совсем оголять нельзя. Ладно. Дожить
еще надо…



Андроник потянулся в кресле.



— А теперь вызови ко мне Маевского, — сказал он.



Машина подъехала к усадьбе в час ночи, когда Ника уже ложилась спать. Сначала
она подумала, что звук мотора ей чудится. Потом, когда он стал явным —
пересилила себя и подошла к окну. Да. Фары…



Она не знала, что в таких случаях следует делать. Чтение классики… да… Сенека в
кровавой ванне… Тьфу, что за чушь, — одернула она себя. Скорее всего — это
обычный ночной арест. Вломятся, покажут приказ…



Если он у них есть. Хуже всего, если письменного приказа нет. Это будет
означать, что пришли не арестовывать, а убивать.



Она постаралась сдержать воображение. Еще раз выглянула в окно — в комнате
Теофила Вардана зажегся свет. Тоже проснулся… Есть ли у него оружие? Идиотский
вопрос… конечно же, есть, и, конечно же, оно не поможет… Ника схватила расческу,
прошлась по волосам, прихватила заколкой. Надо быть хотя бы в порядке.



Машина рыкнула под окном и встала.



Размышлять было поздно. Ника, не чувствуя ног, сбежала по лестнице, и уже на
ходу услышала дверной звонок. И услышала, как Теофил — он, оказывается,
спустился раньше — открывает дверь…



В атриуме она увидела троих. Теофил Вардан в подпоясанном темно–красном халате.
Светловолосый юноша в простом пиджаке, с совершенно ледяными голубыми глазами. А
рядом с ним стоял человек, которого Ника прекрасно знала. Капитан Маринетти из
космофлота, старый приятель Андроника. И что самое удивительное — он был в
форме. В повседневной черной форме космического офицера, со всеми регалиями.



— Здравствуйте, ваше могущество, — сказал молодой человек, обращаясь к Теофилу.
— Меня зовут Рудольф Бертольд. Вы, несомненно, знаете, кто я такой… на всякий
случай удостоверение — вот, — он показал черную кожаную книжечку с золотым
орлом. Теофил сделал отстраняющий жест. — Этот человек — сослуживец вашего сына,
фрегаттен–капитан Маринетти, — офицер коротко поклонился. — Мы приехали, чтобы
сообщить вам новость. Вернее, две новости. Первая — ваш сын послезавтра будет
здесь…



— На Антиохии? — хрипло спросил Теофил.



— Скорее на ее орбите. Но будет он там недолго. Его флот забирает верные
императору части и уходит на Карфаген. Операция должна занять не больше суток,
иначе мы не успеем.



Теофил долго молчал.



— Кем принято это решение? — спросил он.



— Если бы вы узнали, что его принял ваш друг Терентий Мильтиад, вам стало бы
легче?



Теофил на секунду закрыл глаза.



— Терентий убит, — сказал он.



По лицу Рудольфа Бертольда прошла судорога. Очень быстрая.



— Да, он убит. Но за несколько дней до смерти он передал мне все свои
полномочия. Именно на этот случай. Вам нужны доказательства?



Теофил медленно покачал головой.



— Нет. Не нужны. Говорите дальше.



— У нас полчаса, — сказал Бертольд. — Берите самое необходимое, и поедем. В
тридцати лигах отсюда нас ждет самолет. Подлетать прямо к усадьбе я уж не
рискнул, извините…



Терентий опять покачал головой.



— Вы просто с ума сошли. Вы лично приехали сюда? В оккупированную мятежниками
зону? Зачем?



Бертольд неожиданно засмеялся.



— За вами, ваше могущество. И, разумеется, за госпожой Княженикой. Мятежники
пока, в общем, не трогают гражданских. Но семья адмирала Вардана должна быть в
безопасности. Слишком много от него зависит. Я не слишком циничен?



— В самый раз, — сказала Ника.



Все трое мужчин повернулись к ней.



— Я прошу прощения за такое бесцеремонное начало разговора, — сказал Маринетти.
— А также и за то, что вас не предупредили. Мне объяснили, что так… лучше.



Ответить на это было нечего. Ну, просто нечего. Ника повернулась к Теофилу.



— Мне надо одеться.



— Мне тоже… Не волнуйся.



Ника чуть не фыркнула. Скользнула взглядом по гостям — они вполне равнодушно
ждали.



— Я быстро, — сказала она и побежала наверх.



Прошла в комнату Андроника. Открыла нижний ящик письменного стола, вынула
деревянную коробку.



Пистолет «атлант», давний подарок Теофила Вардана сыну.



Очень давний. С Никой Андроник познакомился лет через пять после того, как
получил от отца этот пистолет.



Смешно: она вдруг заревновала…



Андроник никогда не брал его с собой на фронт. Нет нужды, говорил он. Не бывает
более полной безопасности, чем на своем корабле…



Теперь надо взять.



Ника открыла коробку — впервые в жизни сделала это сама. Полюбовалась на строгие
линии пистолета. На внутренней стороне крышки была матовая пластинка с надписью,
которую она давно знала наизусть.



«Надейся только на своих друзей и на свое оружие. Друзья тебе помогут, оружие
тебя защитит».



— Понятно, — сказал Андроник. — Значит, наземная армия перешла на сторону
мятежников, но не вся. И линия фронта, наверное, уже сформировалась. А теперь
ответьте на главный вопрос: зачем нас вызвали?



— Чтобы избежать боев на планете, — сказал Маевский. — Отвоевание городов
Побережья технически возможно, но приведет к большим разрушениям. Очевидно,
люди, которые нас вызвали, приняли решение эвакуировать силы в безопасное место
и поискать политическое решение.



— Я понимаю, — сказал Андроник. — Но почему вы в этом так уверены? Проще говоря:
что, если бои как раз–таки начнутся, и нам прикажут вести огонь по поверхности
планеты? Вы исключаете такой вариант?



— Да.



— Почему?



— Во–первых, вы не подчинитесь. Во–вторых, Рудольф Бертольд, который переслал
вам данное сообщение и эвакуировал вашу семью, является человеком Мильтиада.



Андроник подождал, но Антон Маевский ничего не добавил. Сидел себе спокойно в
кресле, помаргивая рыжими ресницами. Свет вкомнате совещаний был притушен, кроме
них двоих тут никого не было.



— Почему вы так верите Мильтиаду?



Маевский молчал так долго, что Андроник уже стал считать свой вопрос лишним.



Странный человек…



Но он все–таки ответил.



— Три года назад я был арестован Корпусом кавалергардов по обвинению в измене.
Причиной были неосторожные высказывания — если позволите, я не буду говорить,
какие именно. Мильтиад узнал об этом почти случайно, по семейным каналам.
Знаете, как это у нас бывает. Я до сих пор не знаю — с кем он говорил, какие
средства пустил в ход, кого шантажировал… Я был под следствием две недели. Меня
уже пытали. Еще день–другой, и я подписал бы им любые признания. Утопил бы всех,
кого они велели. Кавалергардский корпус — самая подлая организация на свете… И
вдруг меня отпустили, как будто и не было ничего. Что это дело рук Терентия —
мне сказали потом. Одновременно со мной были арестованы еще два человека: офицер
моложе меня и девушка. Их он спасти не смог. Тем не менее, с тех пор я его
агент.



— Почему?



Маевский понял вопрос. Растянул губы в улыбке.



— Нет, я не считал, что за спасение жизни обязан ему пожизненной службой.
Отнюдь. Но я поговорил с ним. Вы знаете, я плохо разбираюсь в людях. То, что
обычный человек вроде вас чувствует сразу, мне приходится просчитывать. Зато я и
ошибаюсь реже. Терентий сказал: ты мне ничего не должен, но если хочешь делать
так, чтобы этого больше не было — вот тебе возможность. И я сказал: «Да». Я ему
поверил. С тех пор при нем и состою. Хотя он очень старался, чтобы этого никто
не знал.



— Вы очень не любите кавалергардов, — сказал Андроник утвердительно.



Маевский поморщился. Андроник чуть ли не впервые увидел у него на лице какую–то
мимику.



— Они… серые. Серые мундиры. И вокруг них — тьма.



Андроник промолчал. Такие поэтические откровения его все же несколько удивили.



— Я ненавижу их, — сказал Маевский неожиданно. — Тупая сила, готовая сожрать
все, что шевелится. Все, что случайно попадется… — Казалось, он с трудом
подбирает слова. — Империя заражена жестокой косностью. Я не знаю, можно ли это
вылечить. Я не специалист по внутренней политике. Золоченая кровля — и гнилое
нутро…



Андроник перевел дух. Он вдруг устал от общества этого человека.



Но упускать момент не следовало.



— Значит, вас не удивляет то, что происходит с Империей сейчас?



Маевский покачал головой.



— Но сейчас вам придется стрелять в ту же сторону, что и кавалергардам, —
напомнил Андроник. — Командование Кавалергардского корпуса — на нашей стороне.
Причем именно благодаря Мильтиаду, если я правильно понял. Вас не смущает это?



— Нет, — сказал Маевский. — Как инструмент можно использовать что угодно, в том
числе и кавалергардов. Это вопрос умения.



— По–вашему, дядя Терентий… Мильтиад считал так же?



Маевский пожал плечами.



— Я не знаю, что было у Мильтиада в мыслях. Я знаю только, что он делал. В нашем
положении стоит хвататься за любого союзника.



Андроник внимательно посмотрел на собеседника.



— Вы — человек без предрассудков…



Маевский еще раз пожал плечами.



— Возможно.



— У вас интересный взгляд на вещи, — сказал Андроник. — Позвольте спросить: как
вы видите нашу конечную цель? Мы сможем прекратить гражданскую войну и вернуть
все, как… Как было?



— Нет, — сказал Маевский. — Я думаю, что процесс необратим. Наша задача —
развалить империю так, чтобы как можно меньше народу задавило обломками. Внешняя
война, разумеется, сильно усложнит эту процедуру. Но я подозреваю, что другого
выхода у нас просто не будет.



— Что тебе сказал Красовски? — спросил Аттик Флавий.



Рудольф вздохнул.



— Он не пойдет в подчинение к людям, которые младше его по званию. Это было
буквально первое, что он сказал, как только узнал, от кого я. К мятежу он
относится так же, как мы. Очень сожалеет, что лишен возможности связаться с
императором. Он даже готов согласовывать действия. Но…



— Но — при условии, что главным будет он?



Рудольф махнул рукой.



— Он не выразился прямо так. Он вообще не говорил ничего резкого. Я бы сказал,
что он даже старался быть дипломатичным. Не в этом дело. У меня осталось
впечатление.



— Да?



— Да, — Рудольф сел. — Он… Я видел таких людей, правда не близко. От него
энергия идет. Энергия власти. Чувствуется, что он привык отдавать приказы… и
привык, чтобы их выполняли. В том числе в боевой обстановке. Аура военного
вождя. Вот у вас, например, этого нет…



— Понимаю. Так ты поэтому решил, что с ним не договориться?



— Ну… В целом да. Поэтому. Он интеллектуал, да. Но в то же время — прирожденный
доминант. С таким каши не сваришь.



— Да, я понимаю… Такому человеку действительно тяжело принять подчиненную роль.
Особенно если подчиняться придется двум людям младше его по званию. И особенно
если один из них тыловая крыса, а другой — тоже крыса, но полицейская… О том,
что мы собираемся уйти с планеты, ты сказал?



— Да — как об одном из возможных планов. Без подробностей.



— Реакция?



— Как я и ожидал, отрицательная. Он считает, что надо вести борьбу на Антиохии,
если мы хотим чего–то добиться.



— И какой вывод?



— Очевидный. С планеты он не уйдет. Нет смысла уговаривать.



— Это два разных утверждения, — сказал Аттик Флавий мягко. — Что он не уйдет с
планеты и что его нет смысла уговаривать. И вот в связи с этим мне интересно:
почему ты все–таки не стал его дожимать?



Рудольф Бертольд ответил не сразу.



— Это бессмысленно, — сказал он.



Флавий таким ответом не удовлетворился. Он удобнее расположился в плетеном
кресле, закинул ногу на ногу и посмотрел на Рудольфа очень внимательно.



— Вот так, да? Не невозможно, а именно бессмысленно?



— Бессмысленно. Да, — Рудольф начал злиться. — Пусть бы мы привлекли Красовски
на нашу сторону, как–то уговорив… он стал бы торговаться, скорее всего. Ладно.
Допустим, мы бы убедили его уйти с нами на Карфаген. Не факт, что его войска
влезут в наши транспорты… но если закрыть глаза даже на это. В плюс — две
дивизии. В минус — мы приобретаем постоянный источник претензий, борьбы за
субординацию и черт знает еще чего. Зачем нам тащить с собой на Карфаген второй
центр власти, который будет с нами же конкурировать? И к тому же… — Рудольф
замялся. — Эскадра Андроника Вардана сейчас идет сюда на полной скорости. Они
будут в окрестности системы Антиохия через восемнадцать часов. Противник их
увидит — и, голову наотруб, сразу поймет, зачем они пришли. Пока эскадра
подойдет, чтобы нас забрать — а она ведь будет еще какое–то время двигаться к
планете, потом маневрировать — нам постараются помешать. Ох, как постараются.
Причем мешать будут в основном здесь, на поверхности… я, как и вы, очень
надеюсь, что до этого момента к ним силы космофлота еще не подойдут, иначе нас
просто выжгут дотла, и уже над нашими руинами будет космическая битва… — У
Рудольфа дернулась щека. — Красовски может их отвлечь, — сказал он.



Аттик Флавий усмехнулся.



— Ты страшный человек, Рудольф, — сказал он. — Ты бросаешь корпус Красовски,
зная, что его тут уничтожат. Для того, чтобы он прикрыл нашу погрузку, и еще для
того, чтобы избавиться от — как ты там выразился? — второго центра власти. Не
могу сказать, что я не согласен с таким решением. В конце концов, я просто
военный специалист. Но я люблю, чтобы все было ясно и честно.



— Может быть, его и не уничтожат…



— Уничтожат. Если нам удастся уйти, Негропонти и те, кто с ними, получат войну
на два фронта. Они изо всех сил постараются выключить хотя бы один. Вплоть до
огня из космоса. К ним ведь тоже космофлот подойдет рано или поздно… Конечно,
если такое случится, причиной всему будет только баранье упрямство генерала
Красовски. Жаль его.



Они помолчали.



Рудольф посмотрел в большое окно, на запад. Там, над устьем Роэны, тлел
сиреневый закат.



— Вы думаете, я неправ?



Флавий шевельнулся.



— Нет, не думаю. Ты принял вполне разумное решение.



— Но вы рады, что принимать его пришлось не вам…



— А это уже неважно. Скажи лучше, откуда ты знаешь, что Вардан будет здесь
именно через восемнадцать часов?



— Сценарий такой… Ну, просто я внимательно смотрел разработки, которые оставил
нам Терентий. Эффективная скорость на сверхсвете, как правило, зависит от многих
переменных, но есть постоянные трассы, для которых она рассчитывается довольно
легко. И Вардан, слава всем богам, прислал мне именно тот ответ, которого я
ждал… На который надеялся. Они должны успеть.



Флавий кивнул и задумался. Сейчас он был похож не на античного императора, а на
старую болотную птицу.



— Вас что–то еще беспокоит, — сказал Рудольф, скорее утверждая, чем спрашивая.



Флавий слабо фыркнул.



— Можно сказать и так. Сейчас меня беспокоит то же самое, что и тебя — а именно
отсутствие информации о связях, которыми располагает в космофлоте наш противник.
Здесь у вас с Терентием белое пятно. И у кавалергардов тоже, при всем моем к ним
уважении… В то, что заговорщики вообще упустили космофлот из зоны внимания, я не
верю абсолютно. Они сумасшедшие, но не идиоты. Но вот — никаких массовых
вербовок… точно никаких, потому что это обязательно было бы кем–то из вас
замечено… Значит — что? Значит, они завербовали кого–то на самом верху, так
надежно, что этого достаточно? У тебя есть другие версии?



Рудольф покачал головой.



— А предположения?



— Я плохо знаю, что происходит в космофлоте.



— Я тоже, — сказал Флавий. — И я уже молю богов, чтобы эта карта поскорее
открылась.



Молчание стало глухим, как вата. Рудольфу захотелось открыть окно.



— Вы допускаете, что они уже сюда идут?



— Я допускаю почти все, но это ничего не значит… Но скажу точно: когда на
границе системы Антиохии покажется флот — я буду очень надеяться, что это именно
флот Вардана.



В этот раз Кирилл чувствовал себя в матовом зале увереннее. Он больше не гость.
За ним — пусть небольшое, но дело. Новый Алжир замирен. Без единого выстрела.
Сам дед «спасибо» сказал…



В глубине души Кирилл прекрасно понимал, что с этим делом справился бы на его
месте почти любой. Генерал Аммон легко поддался на уговоры, потому что был к
этому готов. Куда бы он еще делся? Ладно… Все хорошо, что хорошо кончается,
подумал Кирилл и приготовился слушать.



Белый граф, он же Кириллов дед, развернул свое кресло так, чтобы видеть всех
трех присутствующих.



Кирилл мельком глянул на Вишневецкого. Осунулся Вишневецкий за последние дни.
Постарел. Видимо, даже он до последнего момента надеялся, что до войны все–таки
не дойдет…



— Обстановка на Антиохии, — сказал граф, как всегда, совсем без интонации. —
Филипп, прошу.



Вишневецкий прокашлялся.



— Боев сейчас нигде нет. Это, пожалуй, главное. Побережье контролируется нами
плотно и теперь уже целиком. Остальная планета нейтральна. За исключением двух
очагов. Первый — это район города Оксиринх, где собраны силы кавалергардов, и
туда же подтягивается мятежный корпус Флавия. Корпус — громкое название,
фактически это одна дивизия… Второй очаг находится в южной части лесной зоны.
Это — квартиры корпуса Красовски, который отказался нам подчиниться
категорически. Впрочем, никаких движений он пока не делает. Все остальное —
спокойно.



Старец моргнул.



— Таким образом, у нас есть две проблемы. Какие будут мысли?



— Если позволите, — этот жуткий, будто не человеку принадлежавший голос Кирилл
слышал далеко не впервые, и все равно его как–то знобило.



Старец утвердительно кивнул.



— Конечно, Тиресий. Говорите.



— В корпусе Красовски достаточно много тайных уранитов, — сказал серый мешок. —
Мы можем сделать его небоеспособным в течение часа. Просто по радио.



Кирилл заметил, что Вишневецкий облегченно вздохнул.



Старец не шевельнулся, но каким–то образом стало ясно: он тоже доволен.



— Очень хорошо, — сказал он после паузы. — Будьте, пожалуйста, готовы привести
этот план в действие по нашей просьбе. Но не раньше, чем нужно. А насчет
остального — я хотел бы выслушать твое мнение, Кирилл. Как ты считаешь, что нам
нужно сделать в первую очередь?



Кирилл даже не слишком опешил. Чего–то подобного он ждал.



— Мне кажется, что в первую очередь надо решить проблему Оксиринха. Зачем–то
ведь они стягивают туда силы. Если Красовски — это просто непокорный генерал, с
которым мы так или иначе разберемся, то в Оксиринхе что–то более серьезное.
Насколько я понял из разведывательных данных, они тащат к нему все, что можно, и
быстро. Всех солдат, всю технику. И всех гражданских, которые желают туда уйти —
благо мы им пока не препятствуем. Все это тянется прямо в город. Зачем?
Собираются удерживать его, как крепость? Я не военный специалист, но мне это
кажется глупостью. Или… — Кирилл пожал плечами. — На самом деле, они ведут себя
так, как будто готовят эвакуацию. Я только не понимаю, куда. Ждут транспортов с
Южного континента?.. В любом случае — не стоит позволять им этим заниматься.
Нужно, во–первых, понять их план, и во–вторых — сделать что угодно, чтобы
нарушить его.



Старец слушал. Его черепашьи веки были прикрыты.



— Они ждут не транспорт с Южного континента, — сказал он совсем тихо. — Они ждут
эскадру.



— Какую?! — Кирилл и Филипп задали этот вопрос хором, не успев даже
переглянуться.



— Космическую. Вероятнее всего, это адмирал Вардан. И, вероятнее всего, он сюда
уже движется.



Кирилл просто не знал, что сказать.



— Нужны контрмеры, — Вишневецкий прорезался. — Ваша светлость… я знаю, что
вопросами космофлота у нас занимаетесь только вы…



Старец поднял голову, и — Кирилл понял — Вишневецкий вдруг увидел его глаза.
Холодные, серые, живые, широко открытые глаза молодого человека…



Ничего страшного, впрочем, не произошло.



— Вы правы, Филипп, — сказал граф с подчеркнутой дикцией, и Кирилл с изумлением
заметил, что у него и голос теперь стал как у молодого. — Вы правы. Вопросами
связи с космофлотом в нашем консорциуме занимаюсь я. Именно поэтому я три часа
назад отдал приказ связаться с вице–адмиралом Ангелом. Он принял мою просьбу и
уже движется сюда, в сопровождении флота линейных кораблей.



Одним из самых странных эпизодов в истории Византии было правление императора
Леонтия Второго. Назвать этого государя просто эксцентричным — значило бы
польстить ему. Изменение очертаний континентов на планете Ираклий и введение
всеимперского культа бога Аполлона были еще не самыми странными его проектами.
Между тем посетителей Леонтий принимал охотно, и естественно, что всевозможные
оригиналы, прожектеры и просто жулики слетались к его двору, как мухи на сладкое
вещество. Одним из таких энтузиастов был Генрих фон Штокхаузен, бывший барон,
фальшивый доктор и большой пропагандист арийских идей. Он умудрился войти к
императору в доверие, увлечь его своей историософией и убедить, в частности,
создать в армии особые соединения, состоящие только из германцев и,
следовательно, исполненные нордического духа. Генералитет взвыл: стирание
национальных границ было одним из приоритетов византийской армии еще со времен
великого Константина Двенадцатого. Но с волей императора не поспоришь, и в
результате были сформированы две чисто германские пехотные дивизии: «Варангьяр»
и «Беллона».



В отличие от всей остальной византийской наземной армии, солдаты этих дивизий
носили не серую форму, а черную — как у космофлота. Иногда их даже путали, и
совершенно зря. Если византийский космофлот унаследовал свои цвета от одной из
русских белогвардейских дивизий, то «Варангьяр» и «Беллона» — от лейб–гусар
Прусского королевства. На их мундирах не было никаких белых кантов, зато были
серебряные погоны. А на фуражках и пилотках вместо имперского орла красовалась
адамова голова, древний символ смерти и возрождения.



Прошли годы. Леонтий Второй умер от пьянства. Генрих фон Штокхаузен был
отправлен на каторжную планету за банальную растрату казенных денег. А дивизии
«Варангьяр» и «Беллона» продолжали существовать. При одном из следующих
императоров их объединили в пехотный корпус, который сразу получил крылатое
название: Корпус варягов. Возникнув как жаргонное, это название понемногу
проникло в документы и стало официальным.



Набирали в Корпус варягов по–прежнему одних германцев — теперь это была уже
просто традиция. Точно так же в Российской империи когда–то старались набирать в
Павловский гвардейский полк курносых солдат, в Московский — рыжих, а в
Финляндский — белобрысых.



При императоре Константине Двадцать втором в состав Варяжского корпуса включили
авиационную эскадру, и это вышло очень вовремя, потому что как раз тогда
началась Война двух империй.



На войне Варяжский корпус выдвинулся быстро. Он был элитным соединением. Его
солдаты и офицеры раз за разом делали почти невозможное. Труднейшее трехлетнее
сражение за планету Фортуна вели в основном именно варяги. В этом сражении
корпус понес тяжелейшие потери, а после его победного завершения был отведен для
доукомплектования и отдыха в тыл. В самый глубокий тыл. На уютную планету
Антиохия, где никогда ничего не случалось…



Убедившись, что на Антиохии начинается война, командующий Варяжским корпусом
генерал–полковник фон Красовски вызвал на экран карту континента и завис над
ней, привычно оценивая обстановку. Связи с императорской ставкой не было,
решения предстояло принимать ему самому. Что ж, он это всегда умел.



— Вальтер? — адъютант заглянул в комнату на голос. — Вызови ко мне на совет
Эрнста, Леопольда и Дитриха. И Курта еще. Через полчаса. Если хочешь, возьми
кофе — ты мне бодрый нужен.



Все четыре вызванных офицера появились в кабинете командующего даже раньше, чем
через тридцать минут. Видимо, они не спали. Командир ударного танкового полка
«Беллоны», главный авиатор, начальник разведки и заместитель командующего
корпусом по техническому обеспечению. Все — старые коллеги, прошедшие Фортуну от
звонка до звонка. Белая кость. Красовски просто показал им карту и предложил
полюбоваться.



Первым подал голос танкист — Леопольд фон Бабенберг, называвший себя графом.



— Спать все–таки хочется, — сказал он. — Давайте проще, экселенц. Если можно. В
чем наша задача, если она у нас есть?



Красовски ожидал именно такого поворота разговора.



— Наша задача сейчас — сделать выбор. Связи со ставкой нет. Мы должны
самостоятельно принять одно из двух решений. Даже, вернее, из трех. Или мы
остаемся нейтральными — но это означает, что те, кто сейчас оккупирует города
Побережья, потребуют от нас гарантий лояльности. Они меня уже запрашивали… Или
мы подаемся на запад и переходим в подчинение тех, кто сидит в Оксиринхе. Со
мной, как некоторые из вас знают, говорил их представитель. Или же, наконец,
действовать самостоятельно… Лично я — сторонник третьего варианта. Поддерживать
мятежников я не считаю возможным. С Оксиринхом можно было бы разговаривать, но,
насколько я понял, они планируют не сражаться за Антиохию, а уходить с помощью
космофлота куда–то в эвакуацию… мы точно этого хотим?.. Лично я остаюсь здесь и
соблюдаю присягу. Уверен, что рано или поздно порядок восстановится, и нас
поддержат. Но когда — не знаю. Тем, кто пойдет со мной, я могу предложить только
неизвестность. Поэтому ничего пока не приказываю. Жду ваших вопросов.



— Да какие уж тут вопросы, — вежливо сказал летчик Эрнст Брандт. — Эти деятели
из так называемого Регентского совета — вообще темные лошадки. Никакого желания
с ними сотрудничать у меня нет. Кисло, конечно, что нам, похоже, никто в
ближайшее время не поможет. Но это ненамного сложнее ситуаций, в которых мы уже
бывали, — Красовски увидел, что Леопольд в этом месте кивнул.



— Так… Господа, я рад, что вы так на это смотрите. И все–таки давайте
порассуждаем реально. Может ли один наш корпус освободить всю планету?



— Во–первых, да, — сказал Леопольд. — На иные планеты хватало и дивизии.
Во–вторых, вся планета — это слишком сильно сказано. На Южном континенте вон
вообще непонятно что происходит… А если вы говорите о битве за Побережье, то я
считаю, что ее мы вполне можем провести. Если не освободить целиком, то взять
под контроль значительный кусок с двумя–тремя городами. И держать его, пока не
придет помощь.



— А если помощь не придет вообще? — этот вопрос задал Дитрих Ленц, разведчик.



Леопольд пожал плечами.



— Тогда договариваться. Хотя я в такое не верю… Но и договариваться скорее будут
с реальной силой.



— Так, — сказал Красовски. — Дитрих, я бы хотел узнать твое мнение.



— У меня мнения особого нет. Мои люди колдуют над спутниковой сетью, если нам
удастся часть ее переключить на себя или хотя бы вообще отключить — это будет
здорово, сами понимаете… С тем, что сказал Леопольд, я в целом согласен. Но у
меня есть замечание.



— Да?



— На стороне этого поганого Регентского совета выступают жрецы уранитов. Вот это
— не просто темные лошадки, а очень темные. Как конь вороной из Апокалипсиса,
если читали такую книжку. У них довольно большая агентурная сеть, в армии —
особенно. И, поскольку наша контрразведка даром хлеба не ест… в общем, у нас в
корпусе тайных уранитов — около ста человек. В основном солдаты и унтер–офицеры.
Два лейтенанта. Никакие боевые действия невозможны, пока эти люди на свободе.
Список их у меня есть…



Красовски кивнул.



— Неприятно, — сказал он. — Неприятно, но придется действовать. Считай, что у
тебя есть моя санкция. Итак… Леопольд — будь готов вывести свои машины в любую
секунду. Эрнст — ну, ты сам все понимаешь. Раз уж так получилось, сыграем
белыми… Карты южных районов у тебя, я полагаю, готовы?



Летчик кивнул.



— Основные силы у них не в городах, — сказал он. — Конечно, они не совсем
кретины и технику в одну кучу не собирают, но все–таки у штурмовиков будет шанс.
Особенно при внезапности.



— Да, — сказал Красовски. Он грузно поднялся, отодвинул штору на окне, посмотрел
на часы: почти восемь утра. Красное солнце уже поднялось над зубчатой кромкой
Северного леса. Простор…



Впрочем, действия современной авиации от освещенности не зависят.



— Очевидно, что ближайших целей у нас две. Теофания и Каракка. Между ними можно
выбирать, но я считаю, что к концу первой недели мы должны контролировать их
обе. А перенос сил между этими двумя векторами как раз послужит для нас фактором
маневра. Эрнст, это в первую очередь к тебе. По одной из целей ты наносишь
отвлекающий удар, по другой — главный. Но так, чтобы их можно было поменять
местами. И уже по результатам авиаудара выберем маршрут движения техники… А
теперь — прошу к ординаторам. Расчеты всех возможных трасс я жду от вас к двум
часам дня. И не позже шести — начинаем.



«В шесть часов вечера после войны», вспомнил ни с того ни с сего Эрнст Брандт,
выйдя из домика командования и глядя в небо. Была на Земле такая поговорка.
Интересно, а эта война вообще когда–нибудь кончится? Ох, непохоже… Он оборвал
ненужные мысли и зашагал через поле к своим самолетам.




ГЛАВА 12 ОТВЕТНЫЙ УДАР

Вина Уайта арестовали сразу, как только его челнок опустился на грунт планеты
Шакти. Лейтенант в обычной космофлотской форме с красным уголком на рукаве —
военная полиция — подошел вплотную и козырнул.



— Контр–адмирал Уайт? Очень прошу вас проехать со мной.



Вин вздохнул.



— Просите? Значит ли это, что я могу отказаться?



Лейтенант несколько смутился.



— Честно говоря, нет.



— Понятно… — Вин огляделся. Вокруг космодрома росли гигантские клены. Ровный
асфальт. И небо. Голубое небо, надо же…



— Поехали, — сказал он и первым пошел к припаркованному у взлетного контура
внедорожнику. На борту машины был нарисован профиль дятла. Дятел — символ чистки
леса, черт бы его побрал…



«Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги, и безумный возница оскалит ликующий
рот. Леденяще и скупо ударит Луна, содрогнется под крупом возницы спина,
завизжат на дорожных камнях проступившие лица. В тусклых митрах тумана под
крыльями сна расплетут пентаграмму Нетопырь и Желна и совьют на воздусех
пылающий бред багряницы…»



— Ваш арест — чистая формальность, — сказал Вину следователь, добродушный
мужчина в мятом синем кителе. — Ситуация вполне ясна. Вынужден добавить: к
сожалению. Скажите, может быть, мы чего–то не знаем? Может быть, вы получили от
вышестоящего штаба приказ оставить Пангею, который… ну, затерялся?



Вин медленно покачал головой.



— Ценю ваше сочувствие, но вы прекрасно знаете ответ. Все приказы такого уровня
дублируются и сохраняются в квантовых архивах. «Затеряться» они не могут
физически. Решение об оставлении Пангеи было принято мной, и только мной. Я ни с
кем не советовался. Ну а подчиненные, сами понимаете, меня не проверяли…



Следователь виновато развел руками.



— Я могу вас понять, — сказал он. — Увы, это не отменит того факта, что вы без
приказа оставили стратегическую позицию. Вы этого и не отрицаете, если я
правильно понял… А военный закон в этом случае суров. Более того, он однозначен.



Вин промолчал. Интересно, — вяло подумал он, — скоро ли кончатся эти
заигрывания, и начнется разговор по существу? Или… вот тут Вина прошиб пот. А
может, никакого «по существу» не будет? Может, этого обалдуя с погонами
подполковника военной юстиции сюда только затем и прислали, чтобы он оформил по
закону смертный приговор? И он, дурак, пытается это сделать тактично… Благо
дело–то ясное…



На лице Вина, видимо, что–то отразилось. Следователь вдруг посмотрел ему прямо в
глаза.



— На самом деле ваша судьба еще не решена. С точки зрения закона никаких зацепок
нет… но вы сами знаете, что в нашем государстве есть силы, которые выше закона.
Вами заинтересовался Ледяной дворец, — он пожевал губами. — Я не знаю, к чему
это приведет, и прошу вас не обманывать себя ненужными надеждами. Тем не менее,
у меня к вам есть несколько вопросов. Готовы отвечать?



— Смотря какие вопросы, — сказал Вин.



— Простые. Нас интересуют два человека. Контр–адмирал Дэвид Читта и адмирал
флота Коро Дхарван. С обоими вы хорошо знакомы. Хорошо и давно. Так вот, от вас
нужна история этих знакомств. Без лишних подробностей, но насколько возможно
точно. Где вы встречались, когда, какие это имело деловые последствия. Вот вам
планшет — заберете его в камеру… Подождите. Я знаю, что вы к этим людям хорошо
относитесь. Даже очень хорошо. И вот по этому поводу есть особая оговорка. Если
вам кажется, что какие–то факты могут этим людям повредить — не пишите их. Никто
не будет в претензии. Правдивая история бывает и с купюрами, — следователь
усмехнулся. — Выстраивайте изложение, как хотите — чтобы никого не подвести.
Единственное условие — не лгите. Результат этой работы может повлиять на
решение, принятое Ледяным дворцом. Не знаю как, честное слово. Но может. А
планшет возьмите, не на бумаге же вы писать будете…



Оказавшись в камере, Вин с удовольствием рухнул на кушетку и задумался. Камера
была ничего себе, элитная. От номера дешевой гостиницы она отличалась только
отсутствием терминала. Если, конечно, не считать запертой снаружи двери… Ну, еще
окон не хватает. Но окна и в гостиницах с номерами–ячейками не всегда есть…
Ладно. Что за комбинацию нам тут преподнесли, и как с этим выруливать?



Что было в разговоре, если отжать сухой остаток? Во–первых, угроза казнью. Это
кнут. Во–вторых, намек на снисхождение со стороны Ледяного дворца. Это пряник. И
в-третьих, рассказ о том, какие показания требуются. Это — цена за пряник.
Причем высказано все было так аккуратно, что формально придраться не к чему,
даже если иметь полную расшифровку разговора. Гордись, юноша, тобой занялись
профессионалы… Ну, и что теперь? Адмирал Дхарван, наверное, уже на ушах стоит,
пытаясь выяснить, где находится его ученик. А может быть, он все прекрасно
знает, но не имеет сюда доступа. И это хуже… Ладно, не будем паниковать.



Задание, которое мне предложил следователь, явно имело какой–то источник.
Заказчика. Вот и подумаем не спеша: кто это может быть?



Версия первая: действительно Ледяной дворец. Отлично, только какие у нас
основания этой версии верить? Ответ: кроме слов купленного (или просто
получившего приказ) пройдохи–следователя — никаких. Мда. Нет, разумеется,
интерес Ледяного дворца может быть и правдой. Но может быть и выдумкой. Это же
необыкновенно удобная пугалка. Проверить невозможно…



Вторая версия, самая противная, и она же самая вероятная: художества кого–то из
соперников–адмиралов. Не секрет, что отношения между высшими командирами
космофлота у нас вполне звериные. За власть они грызутся, как настоящие герцоги
и принцы. Значит, если кто–то делает ход против Дхарвана… — Вин сел. Если кто–то
играет против Дхарвана — то я подыграл как нельзя лучше. Все знают, что я его
протеже, — Вин поморщился, мысленно произнося это слово, но тут следовало быть
честным. Самовольный уход с Пангеи — государственная измена. В другой ситуации
на такое, как ни странно, могли бы закрыть глаза. В другой ситуации… Он
попытался вспомнить, о чем думал тогда. Очевидно, все мозги ушли на решение
задачи — как выйти с минимальными потерями из почти безнадежного сражения. На
то, чтобы озадачиться еще и внутренней политикой, нервных клеток не хватило.



А ведь могло бы и хватить. После Варуны–то.



Вин стал вспоминать, что было перед Варуной. Напряженно тогда было. В памяти
осело далеко не все. Слухи о том, что в строй введены четыре новых линкора…
Слухи? Да нет, Дхарван совершенно определенно об этом говорил. Как и о том, что
нам этих линкоров не дадут. Да, он именно так и сказал: «нам» — мне это,
помнится, еще польстило… И я удивлялся, что Дхарвана не назначили командовать ни
одной из групп флотов, а оставили в невнятной должности «инспектора по
оперативным вопросам»… удивлялся, но недолго, и вопросов никаких не задал, не до
того было — за собственными–то делами. А это было связано. Кто–то уже тогда
рассматривал нас как сцепку. Кто–то достаточно страшный. Готовый пойти на
стратегическое поражение, чтобы подсидеть конкурента.



Или все не так?.. «Ему» надо было, чтобы я проиграл бой у Варуны. Но это имело
настоящий смысл, только если у «него» был припрятан какой–то серьезный козырь. Я
проигрываю, в результате погибаю или, еще лучше, иду под суд. Эскадра Вардана
входит в систему Варуны. И вот тут из какого–то близлежащего, но малозаметного
пространственного коридора выходит еще одна наша эскадра. С теми самыми
кораблями, которых мне не дали… — Вин не мог больше спокойно сидеть, он поднялся
и заходил по комнате. Три шага в одну сторону, три в другую… Кто? Кто должен был
эту эскадру вести? Вин сжал кулаки. Еще всего часов шесть–семь назад, когда он
хотя бы номинально числился командующим группой флотов, ему ничего не стоило бы
все вычислить, просто вызвав из спецбазы данные по перемещениям кораблей
обслуживания и прикрытия — ясно ведь, что без тех и других линкоры не ходят…
Скрыть переход одного линкора или авианосца — можно. Но скрыть перемещение
целого облака мелких кораблей, которые обязаны каждую такую громадину
сопровождать — это уже очень трудно. Нормальная разведывательная работа. Но кто
же мог сообразить, что пора вести такую работу против своих? А надо было
сообразить… После Варуны…



Вин все–таки сел на кушетку и потер пальцами виски. Кто? Если, конечно, эта
версия вообще верна. Командующий группой флотов «А» — Норрис Хирага, седой
богатырь, похожий на викинга — если бы у викингов бывали монголоидные черты,
пусть в легком намеке… Не погиб ли он? Вроде таких сообщений не было. Хотя ясно,
что его группе флотов очень досталось. Есть еще командующий группой флотов «Ц»,
вице–адмирал Талвар… маленький, темный, со спокойным лицом и бездонными черными
глазами. Пожалуй, он больше похож на интригана… Вин прекрасно понимал, насколько
смешны такие доводы. Увы, ни для чего серьезного сейчас просто не хватало
фактов. Уже не хватало. Или еще. Вин очень странно себя чувствовал, оказавшись
впервые за несколько месяцев без доступа к квантовому терминалу. Без информации
он не мог ничего. Это только в сказках персонаж способен, очутившись в одиночной
камере, силой ума найти единственно правильный ход, связаться с волей,
сманипулировать… В реальности люди, попавшие в одиночку, обычно так и сидят там
по полжизни. Правда, в данном случае это не грозит…



Вин вдруг заметил, что у него дрожат руки. Да и — он прислушался к себе —
тахикардия, пожалуй… А он–то думал, что привык спокойно относиться к смертельной
угрозе. Ни черта к этому привыкнуть невозможно, оказывается. Сколько бы он себя
ни убеждал, что процент риска пока что не выше, чем в самом заурядном бою, каких
он провел уже десятки — и ведь это правда! — но у тела свои соображения… Он лег
на кушетку, на бок. Дрожь, выпущенная на волю, охватила уже все тело. Ах, как
нехорошо. Он был лучшего мнения о своем самоконтроле. Гораздо лучшего.



Взгляд упал на планшет, лежавший на столике. Что все–таки делать с показаниями?
Написать, стараясь, чтобы содержание было нейтральным? А если им наплевать на
содержание? Если им нужен именно сам факт наличия таких показаний — бог весть,
зачем? Черт возьми… Это было нечестно — включать человека в игру, о правилах
которой он так мало знает.



Нечестно, но естественно. Вся жизнь есть серия игр с неполными правилами…



Ну, так что теперь делать? А ничего. Тянуть время и ждать. И надеяться. На то,
что люди, оставшиеся на воле, сделают все вовремя.



— Здесь холодно…



— Так мы на севере, что поделаешь. Смотри, вон айсберг плывет… Так теплее?



— Ага… Извини. Я все о совещании думаю. Ты согласен с Беркутом?



— Ну, он логичен. Момент уникальный, ты же это сама видишь. Кто знал, что у них
там гражданская война прямо сейчас начнется? Но раз уж началась…



— Сокол, по–моему, так и остался против.



— Это его дело. Но меня он не убедил. Риск — есть, конечно. Ну так он есть
всегда…



— Ну… Подожди, мне так неудобно… Понимаешь, в чем дело: меня не риск беспокоит.
Я верю, что византийцы, скорее всего, ничего не успеют сделать. Но ты думал о
том, как эту операцию с нашей стороны организовать? «Бессмертные» и космофлот.
Они же друг друга ненавидят. А тут им придется работать вместе, да еще как
плотно. Мне интересно: Беркут понимает, что это игра с огнем?



— Я думаю, что да. Понимает. Представь, сколько у него опыта.



— Я представляю. Только наличие опыта — это еще не довод. Кстати, почему не было
Неясыти?



— Она на Западном континенте. Не успела прилететь. Об этом говорили как раз
перед тем, как ты пришла. В любом случае, она–то — за удар.



— Еще бы!.. Ну, не хмурься. Позлобствовать уже нельзя… Честно сказать — я
сомневаюсь, но не пойму, в чем. Потому и промолчала, когда Беркут спрашивал
итоговое мнение.



— Может, и зря промолчала. Беркут сам хочет все обдумать.



— Понимаю… Подожди, это кто плещет в воде? Вон там, далеко…



— Рыбоящер. Их тут в море полно… А ты подумай. Если у тебя есть идеи, скинь их
Беркуту или Орлану. Можно даже Грифу. Я правильно понял, тебя волнует
организация взаимодействия?



— Ну да… Мы ведь никогда еще такого не делали. Сам знаешь. Наш флот уже сто лет
действует на периферии, но он еще никогда не атаковал планету–миллиардник.
Сейчас меня смущает не само решение, а то, что оно принято неожиданно.
Получается, что мы следуем за случайными обстоятельствами. Понимаешь?..



— Понимаю. А что изменилось, если бы они были не случайны? Допустим, мы бы
знали, что гражданскую войну затеяли заброшенные в Византию люди Грифа. Я в
такое не верю, но вообразить могу. Ну и что от этого меняется в наших действиях?
Результат ведь тот же.



— Вот именно поэтому я и не стала говорить о своих сомнениях на совете. Знала,
что мне так ответят…



— И все–таки сомнения остаются?



— Остаются… Подожди, отпусти. Какое море белое…



— Оно тут всегда такое… Если честно — я окончательно согласился с планом, когда
согласился Гриф. Он из нас самый вдумчивый и умеренный. Сколько помню, никогда
он не был сторонником крайних мер. Уж если у него возражений не осталось…



— Да, я тоже на это обратила внимание. Может быть, я вообще зря боюсь. Ведь если
у нас получится — это очень сильно изменит мир. Так сильно — еще не было.



— Да. Но ведь менять мир — это же здорово!



— Знаю. И согласна. И хочу. И все–таки что–то у меня не на месте…



— Ты боишься результата? Или боишься, что в процессе что–то пойдет не так?



— Я боюсь, что в процессе что–то пойдет не так. Например, что–то не сладится во
взаимодействии флота и наземных сил. До сих пор такое взаимодействие просто не
было нужно. А если установки Бертини сработают как–нибудь нештатно? А если один
из мониторов успеют сбить? Или даже один из авианосцев? Я понимаю, что кто–то из
нас там обязательно будет. Но наше вмешательство — это нештат, опять же. Или,
скажем, если сопротивление на поверхности окажется неожиданно сильным? Ты
уверен, что «бессмертные» не взбунтуются? Я не уверена. Мы стараемся скрывать от
«бессмертных», что боимся их, и у нас в общем получается… и все–таки мы их
боимся. Хотя говорить об этом даже Гриф не любит.



— Ну да. Но здесь–то — мы их запустим на поверхность, и пусть резвятся. В случае
чего вдарим по ним теми же лучами Бертини. Хотя я не думаю, что такой случай
возникнет.



— Да-а… Кто, кстати, от них возглавит операцию?



— Южный генерал Санграм. Палач из палачей. Я с ним общался. Большей сволочи во
всем Корпусе бессмертных не нашли. Так что если даже его люди взбунтуются — меня
это не слишком огорчит.



— Меня тоже, представь себе. Я понимаю, что «бессмертных» не жалко. Но есть еще
люди, которые будут сидеть за пультами кораблей…



— И что?



— Во–первых, их–то как раз жалко. Это тебе не «бессмертные». А проблемы могут
быть, потому что это жители Производственной зоны — и кругозор у них сам
понимаешь, какой…



— Да уж…



— Вот именно. Они уже от самого задания будут в шоке. Особенно команды
мониторов, которым непосредственно с излучателями работать. Хотя, я думаю, там
мало никому не покажется… Даже если все пройдет идеально — им будет тяжело. А уж
при эксцессах…



— Что ты предлагаешь? Поставить нас на их места?



— Не смешно. То есть это, может, и хорошая идея, но никто из нас не знает
столько мелочей, чтобы полноценно заменить офицера, служащего на своем корабле
уже не один год. Или адмирала. Кто, кстати, будет руководить со стороны флота?



— Это так и не решили. Насколько я понял, у них в штабе очень сильная грызня.
Такая, что пора вмешиваться, на самом деле.



— Невовремя…



— Это точно. Орлан сейчас, как я понимаю, в раздумье. Ему нужен адмирал,
независимый от существующих штабных партий… вернее, зависящий сильнее от нас,
чем от них. И при этом авторитетный. Слушай, а ведь я, кажется, знаю, кто это
может быть…



— И кто же?



— О, это смешно. На флотской гауптвахте сейчас сидит контр–адмирал Уайт — тот
самый, который выиграл сражение у Варуны. Сидит он за то, что оставил Пангею без
приказа. Все понимают, что решение было стратегически абсолютно правильным —
парень и так сделал невозможное, но тем не менее ему грозит расстрел. И, похоже,
таки расстреляют. На этом очень настаивает адмирал Хирага, если его помнишь, —
тот еще интриган… Гриф за ходом этого дела следит, но вмешиваться пока не хочет.
Но вот сейчас, когда я послушал тебя…



— Хочешь его использовать?



— По–моему, это ты хочешь. По твоей же логике — фигура получается идеальная.
Молодой адмирал, герой. Авторитет у подчиненных такой, что они буквально в огонь
за него готовы. В штабных играх за власть не участвует, не тот уровень. Его и
произвели–то недавно…



— А произвели до Варуны или после?



— Конечно, до. Как бы он иначе эскадрой командовал?.. И — ты права, никаких
особых боевых заслуг у него тогда еще не было. Конечно, это чистый непотизм. А
покровитель у него — кто?..



— Дхарван?



— Точно. Это тебе и скажут, если ты попытаешься его прикрыть.



— И все–таки ты мне предлагаешь попробовать?



— Не знаю. Посмотри материалы, подумай. Этот парень — очень хороший инструмент.
Жаль выкидывать.



— Да, жаль. Но если упрется — придется выкинуть. А вот если он перестанет быть
человеком Дхарвана и станет нашим…



— Ого! У тебя уже есть на него планы?



— Определенных нет. Но вообще–то, если он справится — почему бы его к нам и не
поднять?



— Вот именно. Если справится…



Сектор отдыха высшего командного состава на Шакти был великолепен. Адмирал
Дхарван принял Томаса Бахарата даже не на веранде виллы, а в беседке, стоявшей
на мостике над искусственным озером. Был уже вечер; лучи здешнего солнца били
наискось сквозь кроны обступавших усадьбу араукарий. В черной воде под беседкой
плавали усатые рыбы.



Томас сел на решетчатую скамейку.



— Есть новости?



Дхарван тяжело качнул головой.



— Я испробовал все связи, какие мог. Клянусь. Мне не удалось даже поговорить со
следователем. Я бы подал в отставку, если бы верил, что это поможет… но это не
поможет. Они не остановятся на полпути.



Томас сжал кулаки.



— Не заставляйте меня это слушать. Простите, что обращаюсь не по уставу…



Дхарван сделал жест рукой.



— Обращайся как угодно. Ты теперь тоже адмирал…



Томас невольно скосил глаза на свои петлицы. На петлицах красовались золотые
когти контр–адмирала, приобретенные три дня назад. За Пангею, надо же…
Командующему операцией — суд за измену. А его помощнику — адмиральский чин. За
то, что хорошо выполнял приказы — а судить об источниках приказов ему не
полагалось. За все отвечает командующий.



За все…



— Хорошо, — сказал Томас. — Тогда я повторю. Я не желаю слушать рассуждения о
том, что ничего нельзя сделать. Если ваши служебные возможности исчерпаны —
значит, надо искать какие–то еще. Вы пробовали обращаться в Ледяной дворец?



Дхарван устало улыбнулся.



— Еще бы… Мне ответили однозначно: Ледяного дворца это дело не касается. Это
дело флота. Вмешиваться они не станут. Все должно быть по закону…



Томас закрыл и снова открыл глаза. Его малоподвижное круглое лицо стало совсем
пустым.



— Тогда что делать?.. Нет, подождите. Вы можете хотя бы объяснить — что
происходит и кто против нас играет? Еще раз объяснить. Внятно.



Дхарван вздохнул.



— Могу. Для тебя, я полагаю, не секрет, что все наше общество живет по
феодальным законам. Флот — в том числе. Причем Ледяной дворец вмешивается в наши
разборки далеко не всегда… я бы сказал — вовсе не вмешивается, кроме как в самых
крайних случаях. Играет против нас вице–адмирал Норрис Хирага, бывший
командующий группой флотов «А». Его цель — объединить две вновь формируемые
группы флотов, а если повезет, то и больше, под единым командованием. Под своим,
конечно. Хирага — откровенно плохой флотоводец, сам это понимает, но
рассчитывает вырулить за счет талантливых подчиненных. Причем, надо отдать
должное, до сих пор у негоэто получалось. Ты думаешь, Ледяной дворец его просто
так терпит? Он умеет окружать себя преданными людьми, и манипулировать ими
умеет. Есть теория, что от командующего только это и требуется… Ну, а основным
препятствием для него сейчас являюсь я. Моего отстранения от командных
должностей он, как видишь, уже добился. Но он пойдет дальше. Всем известно, что
Вин — мой протеже… далеко не все и раньше–то смотрели на это благосклонно… а
сейчас, если его расстреляют, всем станет известно, что я воспитал изменника.
Или — в зависимости от точки зрения — что я не смог защитить своего человека.
Сильнее подорвать мои позиции невозможно. Вот почему Хираге так нужен этот
результат. Для него это вопрос жизни или смерти. Он слишком далеко зашел, чтобы
отступить. Никакие связи тут уже не помогут. Вот так…



Томас кивнул.



— Хорошо. А что, если убить Хирагу?



Дхарван поставил чашечку с чаем на столик.



— Кажется, ты не шутишь, — сказал он.



— Не шучу, — подтвердил Томас. — Вин приучил меня при решении тактической задачи
рассматривать все варианты. Все, понимаете? Полное множество — так он говорил…
Говорит… Метод исключения: если отбросить все бесполезные решения…



Лицо Дхарвана стало совершенно никаким. Он думал. Считал.



— Нет, — сказал он. — Я не уверен, что это поможет. Ведь надо еще погасить
инерцию.



— Но ведь ничто другое не поможет точно?



Дхарван посмотрел вниз. Под мостик, где плавали рыбы.



— Боюсь, что так.



Томас пожал плечами.



— Тогда ясно, что делать. Надо думать — как.



Дхарван покрутил головой.



— Я пока что не с тобой, — сказал он. — Но если хочешь, давай порассуждаем.
Учти, Хирага сейчас появляется на грунте очень редко и только в сопровождении
охраны. Как вообще ты мыслишь эту акцию? Ты против него сам с пистолетом
пойдешь? Или используешь штурмовую группу с одного из своих крейсеров? Ты
понимаешь, что это даже при успехе будет шито белыми нитками? И Вину ни черта не
поможет… если не хуже… Или ты его грибами травить собрался? Сам поваром
переоденешься? Знаю, что не смешно… Прости. Но поверь мне: это выглядит
нереально.



— А где Хирага находится обычно?



— На орбите. На тяжелом крейсере «Сфинкс». Там ты его не достанешь.



— Я могу уничтожить «Сфинкс», — сказал Томас.



Дхарван довольно долго молчал.



— Как?



— Взять термоядерную мину мегатонн на пятьсот. Обычно мы такие используем не для
уничтожения кораблей, а для нарушения связи. Но тут случай особый. «Сфинкс»
висит на орбите, в своем тылу, значит, защитное поле у него включено не будет. И
если даже будет — пятьсот мегатонн есть пятьсот мегатонн… Ставим на мину
маневровый двигатель с ординатором, который будет запрограммирован на сближение
со «Сфинксом» — именно с этим кораблем, характеристики я лично введу. Плюс
источник криволинейных волн для маскировки. Никто ее не отличит от обычного
куска мусора, пока не станет поздно. А потом все аннигилирует — даже
расследовать будет нечего.



Дхарван молчал. Томас боялся представить, о чем он думает.



Наконец Дхарван поднял глаза.



— Хорошо, — сказал он. — Единственная просьба: подожди еще двенадцать часов. Я
испробую последние ходы. И если после этого я скажу тебе: «теперь делай что
хочешь» — значит, делай что хочешь. Во имя Кали.



Грузовая баркентина чуть заметно качалась у причала. Паруса закрывали солнце,
как лес. Баркентина была огромная, шестимачтовая. К ней подогнали кран, и уже
через минуту над пирсом проплыл ребристый металлический ящик.



Высокий человек стоял у входа на пирс, наблюдая. Небо было очень ясным, вокруг
по каким–то своим делам бегали люди. Обычная портовая суета.



На человеке был белый пиджак, белые брюки и белая шляпа. Рубашка черная, широкий
ремень — желтый. И ботинки желтые. Он стоял тут уже минут десять, просто слушая
разговоры.



— Поднима–а–а-а–а–ай!



— Тьфу, уши заложило…



— Улочка такая кривая, рыба там на вывеске. Место паломничества кой для кого…



— Они на баркасе пошли… Погодь, ты где?..



— Накладная на груз!



— Андреас на «Апсаре» ушел матросом — вот кому не завидую…



— Эти–то? Ящики с рыбозавода Уайта…



Человек в белом костюме дернулся.



Тот, кто сказал последнюю фразу, уже уходил. Невысокий, в маленьких очках, в
простом пиджачке. То ли клерк, то ли портовый экспедитор — в этой братии человек
в белом костюме совершенно не разбирался.



Подумав, он не стал догонять «экспедитора». Остановился. Вытащил тонкую сигарету
и посмотрел наверх.



Туда, где стрела крана проносила очередной ребристый контейнер.



Значит, Уайт.



Значит, вот он, корабль с Сееланда. Все правильно, шестимачтовая баркентина —
так в конторе и сказали.



Ну, и что дальше?



Действовать пора…



Человек в белом костюме повернулся к кораблю хищным профилем. Затянулся
сигаретой. Сдвинул шляпу на затылок.



Ему было о чем подумать.



Аджагара Хан, а это был именно он, никогда раньше не действовал в
Производственной зоне. Он даже в ней не бывал. До самой эвакуации Архелона,
которая случилась месяц назад.



Эвакуация была делом жутким. Даже офицеры «бессмертных» — те, кто еще был
способен хоть что–то чувствовать — вспоминали ее с некоторой дрожью. Планету уже
не берегли. Южный генерал Чака, назначенный командовать арьергардом, без
разговоров применил термоядерное и химическое оружие, чтобы лишить византийцев
продовольственной базы. Хан видел потом Архелон с орбиты. Голубой шар, до
половины затянутый дымом — и даже под дымом угадывались черные выжжины, еще
кое–где пылающие.



«Бессмертные» тоже уцелели не все. Несколько отрядов были оставлены на Архелоне,
чтобы затруднить высадку византийцев, и, надо полагать, так и сгинули там.



А Хан оказался на Шакти. На легендарной планете, которая слыла среди обитателей
Безымянной зоны космическим раем.



Конечно, после страшных поражений, понесенных космофлотом, сумятица здесь была
велика. Это выражалось уже в том, что кто–то из «бессмертных» вообще попал на
территорию Производственной зоны, на Арьяварту. Обычно такого избегали всеми
силами. Да и сейчас большая часть 4–го корпуса, в котором служил Хан, оказалась
расквартирована в пустынях Себека, в наскоро построенных лагерях.



Впрочем, командные механизмы продолжали действовать четко. Генерал Одзаки вызвал
Хана на следующий день после прибытия на Шакти и подтвердил: его задание
сохраняет силу. То самое задание, которое уже стало для Хана ночным кошмаром.
Поиск шпиона в адмиральском чине.



Хан с самого начала понимал, что с этим заданием ему, мягко говоря, не повезло.
Указы императора абсолютно категорически запрещали «бессмертным» действовать
против космического флота. Никто этих указов не отменял. Если на грунт
Производственной зоны «бессмертные» все–таки иногда спускались, то к объектам
космофлота им по–прежнему не позволялось даже близко подходить. И к любым
космофлотским служащим — тоже. Приказ Одзаки начать работу против адмиралов был
настоящей государственной изменой.



Положение Хана было безвыходным. Если бы он услышал такой приказ и отказался его
выполнить — ему просто не дали бы выйти из генеральского кабинета. Даже
списывать бы не стали. Растворился бы Хан в воздухе, будто никогда и не было
такого офицера… А приняв приказ — он становился сообщником генерала. Именно так.
Хан догадывался, что если в Ледяной зоне об этом узнают — уничтожат обоих, никто
не станет разбираться в тонкостях. Ледяная зона никогда не дорожила жизнями
«бессмертных». Для них это расходный материал.



Он поймал себя на том, что думает как о главном центре власти именно о Ледяной
зоне, а вовсе не об императоре. Здесь, на Шакти, чаще говорили «Ледяной дворец».
Но он подозревал, что «Ледяная зона» — правильней. Очень уж стройная получалась
картина…



Три концентрические зоны. Три круга.



Интересно, какой дьявол это придумал?..



Да, жители Безымянной зоны считали Производственную зону космическим раем.
Сейчас, стоя на мирном берегу, Хан был готов в это поверить. Он не знал жалости,
но людей — чаще всего молодых — которых ежегодно отправляли «вниз», из
Производственной зоны в Безымянную, ему было почти жалко. Их вышвыривали из
налаженной жизни, руководствуясь порой какой–то мелочью — и никогда, никогда,
никогда не позволяли вернуться обратно… Сам Хан родился в Безымянной зоне, но
рос там в несколько привилегированных условиях — его отобрали для подготовки в
офицеры очень рано. Ему было легче. Но людей, которых присылали из
Производственной зоны, он видел и знал. Не меньше половины из них гибли в первый
же год. Некоторым везло еще меньше. И только где–то одна десятая, пройдя через
невыносимое, становилась полноценными воинами.



И еще есть Ледяная зона… Самая внутренняя, о которой в других краях почти ничего
не знали. Хан даже не был уверен, существует ли вообще император Вичупака. Мало
ли, что в штабах портреты его висят? Тоже мне дело — напечатать портрет…



Ледяная зона…



Он подошел к парапету, швырнул окурок в воду и тут же зажег следующую сигарету.



О деле. Надо думать о деле.



Хан не знал, за кого его принимают здесь, в порту. Скорее всего — за конторского
работника из грузовой или промышленной гильдии. Черт с ними. Все равно никто не
догадается, что он — «бессмертный». В голову не придет. «Бессмертным»
категорически запрещается появляться на грунте Производственной зоны без
мундиров — да они и вообще никогда не носят ничего, кроме мундиров. Офицер
«бессмертных», переодетый в гражданское — сущая редкость. Феномен.



Не дай боги попасться в таком виде патрулю здешней полиции: не расстреляют,
конечно, но трудностей не оберешься.



Ну, а куда деваться–то?..



С тех пор, как над ухом прозвучала фамилия Уайт, Хан чувствовал себя в деле. Все
равно, что в бою.



Он ни разу не видел Виндзора Уайта живьем — хотя, безусловно, узнал бы, случись
встретиться. О своей цели положено знать все.



Он был буквально потрясен, обнаружив, что контр–адмирал Уайт арестован
контрразведкой флота. Да еще и по обвинению в измене. В измене! О да, он теперь
знал, каково быть хищником, у которого тащат из–под носа добычу.



Только задания генерала Одзаки никто не отменял.



И не отменит.



Хан прекрасно понимал, что его ждет, если предатель в руководстве флота не будет
найден. Пуля в затылок. Одзаки не позволит жить человеку, знающему о таком
проекте. Пусть даже о неудачном. Особенно о неудачном…



Неужели Уайт — действительно шпион?



Хан в это не верил.



Но он понимал, что его мнение тут ничего не значит.



Ну что ж…



Если работать с чинами космофлота «бессмертным» было запрещено наглухо, то на
мирных жителей грунта такой запрет не распространялся. Точнее — распространялся,
но был не очень строгим.



Агентурная работа, говорите?..



Придется заняться агентурной работой.



Плохо будет, если Уайта расстреляют быстро. Очень плохо. Других кандидатов куда
труднее достать.



Он сам толком не знал, что делать, если Уайта расстреляют. Переключаться на
другой объект? — ох, как сложно. Идти к генералу с повинной? — это верная
смерть. Захватить челнок и бежать в Византию? — Хан усмехнулся. Теоретически
возможно, конечно. Но вряд ли византийцы станут с офицером контрразведки
«бессмертных» вообще разговаривать…



Да нет, чушь все это. Надо работать, пока есть над чем. Собирать материал. И
будь что будет.



Хан посмотрел на баркентину. На корабль, пришедший с севера, с завода Тергенса
Уайта.



И чувствовал он себя так, будто смотрит в нарамник лазерного прицела.



— Пойдемте…



Вин выбрался из сна, не сразу поняв, где он находится. В камере, конечно… Его
трогал за плечо незнакомый пти–офицер.



— Пойдемте. Вас ждут.



Вин сел.



— Который час?



— Половина третьего, — сообщил пти–офицер.



Вин тряхнул головой, пытаясь окончательно проснуться. Неужели трибунал? Ох,
плохой это признак, если заседание ночью… Да еще такой глубокой ночью.



Интересно, доведется ли увидеть рассвет?



Пти–офицер переминался с ноги на ногу. Вин накинул рубашку.



— Все–таки где меня ждут?



Пти–офицер неопределенно дернул головой.



— Вас… В башне. Это не допрос. Просто встреча. Я не могу объяснить подробнее.
Пойдемте.



Вин пожал плечами и начал застегиваться.



Они долго шли по решетчатым переходам. Потом пти–офицер нажал на кнопку в стене
— открылась шахта лифта. Через минуту они стояли на крыше здания.



— Подождите, — попросил Вин, подходя к поручням.



Неделя в камере дала себя знать. У него кружилась голова от ветра. Блок военной
тюрьмы, оказывается, находился посреди леса, раскинувшегося вокруг черным морем.
У горизонта светились огоньки далеких ферм.



Пти–офицер указал на башню с наружной винтовой лестницей. Вин вздохнул и пошел
вверх.



— Сюда, — подал голос пти–офицер, когда рядом с лестницей появилась дверь. —
Входите, входите…



Вин шагнул. Дверь закрылась за ним.



— Садитесь, адмирал, — сказала девушка.



Девушка? Вин не был уверен, что она юна. Она просто так держалась. Маленькая,
уютная, светловолосая. И почему–то — в пышном густо–красном плаще, под которым
виднелось подобие мундира.



Свободный табурет в комнате был один.



— Меня зовут Сплюшка, — сказала девушка. И, видя удивление Вина, пояснила:



— Так принято. В Ледяном круге все носят имена птиц.



Вин слегка поднял брови.



— Вот оно как… А Ледяной круг… это — то место, где стоит Ледяной дворец?..



Сплюшка усмехнулась.



— В известном смысле это просто одно и то же. Ледяной круг, Ледяной дворец,
Ледяная зона…



Вин покосился на третьего человека в комнате, который пока не сказал ни слова.
Темноволосый, горбоносый мужчина. Плащ — того же покроя, что у Сплюшки, но не
красный, а белоснежный.



Он подавил возникшие внутри вопросы. Раз позвали — значит, нужное скажут сами…



— Адмирал, у меня к вам вопрос, — сказал горбоносый. — У вас с вице–адмиралом
Варданом было три сражения. Варуна, Порт—Стентон и Пангея. Одно кончилось вашей
безоговорочной победой, еще одно — вашим безоговорочным поражением. Как
оценивать исход третьего, до сих пор неясно… Но ведь этого всего можно было
избежать, если бы уже при Варуне вы просто уничтожили Вардана вместе с его
кораблем. Почему вы этого не сделали?



Некоторое время Вин тупо смотрел на собеседника.



— Вардан — контр–адмирал, — сказал он.



— Нет, он вице–адмирал, — возразил горбоносый. — Плохо, что ваша разведка этого
не выяснила. Вардан был произведен в вице–адмиралы сразу после Варуны —
интересно, правда? Но вы еще не ответили на вопрос.



Вин потер лоб.



— Уничтожение последнего линкора тактически ничего бы не изменило, — сказал он.
— Я хотел дать возможность командующему византийской эскадрой… тогда я еще не
знал, как его зовут… я хотел дать ему возможность вернуться с поражением. Пусть
византийцы запутаются в своих интригах… Я рассматривал это как вспомогательный
способ нанесения вреда противнику. От адмирала, геройски погибшего, такого
эффекта быть не могло.



Сплюшка и горбоносый — своего имени он пока не назвал — переглянулись.



— А сейчас эффект есть? Как вы считаете? — спросила Сплюшка тихо.



Вин подумал.



— Не знаю. Я думал, что нет. Но если действительно Вардана повысили в звании —
значит, у них там идет какая–то сложная внутренняя интрига. Не знаю, к чему она
приведет. Нет информации. Хотелось бы надеяться, но… Не знаю.



Его собеседники опять переглянулись.



— В Византии гражданская война, — медленно сказал горбоносый. — Кстати, давайте
уж познакомимся… Меня зовут Орлан.



Вин заставил себя кивнуть.



— Мы сами плохо понимаем, что там происходит, — сказала Сплюшка. — Император
фактически лишен власти. Борются две партии, крайняя и умеренная…



— Может быть, уже и не только две, — вставил Орлан.



— Да. На самом деле, это сейчас неважно. Там идет гражданская война по всем
правилам. Как в типичной разваливающейся империи, понимаете? Оно посыпалось, и
это теперь надолго…



— Если не вмешаться, — закончил Орлан.



Вин не верил своим ушам.



— Вмешаться? В гражданскую войну в Византии? Сейчас?



Сплюшка кивнула.



— Что вас удивляет?



Вин пожал плечами.



— При нынешнем состоянии флота мы не потянем даже обычное локальное наступление.
Крупных кораблей не осталось.



— А мелких? — это спросил Орлан.



Вин еще раз пожал плечами.



— С мелкими как раз относительный порядок. Во–первых, их можно быстро
мобилизовать… я имею в виду корабли снабжения и прочие обслуживающие. Во–вторых,
они меньше пострадали во время крупных операций. Но линкоры…



— А если линкоры не понадобятся? — Сплюшка. Она смотрела Вину прямо в глаза.



— Как?



Орлан вытащил папку, раскрыл и бросил на столик перед Вином несколько матовых
распечаток.



Вин онемел. Такого корабля он не видел никогда в жизни.



— Авианосец, — проговорил он.



Сплюшка кивнула. Орлан просто смотрел на собеседника, откинувшись в плетеном
кресле.



— Сколько их?



— Четыре, — сказала Сплюшка. — «Айравата», «Вамана», «Анджана» и «Кумуда». По
сто двадцать истребителей на каждом.



Вин закрыл и снова открыл глаза.



— Почему? — спросил он.



Ни Сплюшка, ни Орлан не удивились.



— По двум причинам. Во–первых, когда вы сражались за Архипелаг, эти корабли еще
просто не были готовы к бою. Вин, мы прекрасно понимаем, о чем вы сейчас
думаете… Ваши пилоты погибли не напрасно. Вы это поймете. Обязательно… Так вот,
вторая причина — с момента закладки этих кораблей мы решили, что в бой они будут
введены только все вместе. И — на условиях, которые выберем мы, а не противник.



— Если честно, это решение чуть не отменили, когда возникла угроза Токугаве, —
добавил Орлан. — Но — не отменили. И правильно сделали.



— Так, — сказал Вин. — И теперь вы полагаете, что время этих кораблей наступило?



— Да, — сказала Сплюшка.



— Очень мило, — сказал Вин. — Значит, отвоевание Архипелага?



Сплюшка улыбнулась.



— Вин, вы сами уже поняли, что сказали глупость. Отвоевывать Архипелаг
бессмысленно. Речь идет об ударе по одной из центральных византийских планет.
Скорее всего — по Карфагену.



Вин в своем кресле сгорбился. Он понимал, что эти люди не шутят.



То есть люди ли это — не факт. Но вот что не шутят — точно.



— Кто вы такие?



Собеседники опять переглянулись.



— Члены Ледяного круга, — сказал Орлан. — Вин, вам нравилась ваша жизнь на
Арьяварте? Наверное, все–таки нравилась, раз вы пошли ее защищать… Разумно
устроенное общество требует усилий, чтобы его поддерживать. Это очевидно. Мы —
нервы империи. Мы принимаем решения, которых вы, например, пока принять не в
силах. У нас в Производственной зоне перенаселение, вы это знаете? Да, мы
сбрасываем излишки в Безымянную зону и амортизируем их — сами понимаете, как. Но
есть целый ряд причин, по которым это — не решение. Мы очень долго сдерживали
расширение Гондваны… но сейчас нам нужна планета.



— Планета, готовая для заселения, — добавила Сплюшка. — Миллиардник.



Какой у нее мелодичный голос, подумал Вин.



— Это будет Карфаген?



— Да.



— А что будет с населением Карфагена?



— Это самый больной вопрос, — сказал Орлан. — Я отвечу прямо. Населения
Карфагена не должно быть. Вернее, его не должно стать. Такая у нас сейчас
ситуация.



Фантасмагория, подумал Вин. Они мне это рассказывают. Значит, никакого пути
назад уже точно нет.



Стоп. Сосредоточимся.



— Как?



— Лучи Бертини, — сказала Сплюшка. — Орбитальные мониторы подготовлены. Когда вы
очистите пространство вокруг Карфагена, они будут подвешены над планетой. В
первую очередь — над промышленным поясом. С другими зонами придется возиться еще
долго, но там населения на порядки меньше.



Вин осознал, что последние полминуты забывал дышать.



— Лучи Бертини, — сказал он. — Что это? Они вызывают распад нервных клеток?



— Ну, не всех нервных клеток, — сказал Орлан. — Только содержащих определенные
медиаторы. Но на нервную систему человека это действует однозначно. И им нужна
очень маленькая мощность. Элиминация за первые десятки минут составит около трех
миллиардов.



…И только сейчас Вин понял, что он только что услышал.



«Когда вы очистите пространство над Карфагеном…»



— Я?



Сплюшка кивнула. Чуть ли не с сожалением.



— Вы. Для такой операции нужен человек с вашими способностями. И, что еще
важнее, — с вашим авторитетом. Конечно, есть и другие причины… — она посмотрела
на Орлана.



— «Бессмертные», — сказал Орлан. — Сразу после небесной операции на Карфагене
будет высажен целый корпус «бессмертных», которые проведут грандиозную чистку
планеты. С ними придется взаимодействовать. Ну а какие отношения у «бессмертных»
с космофлотом, вы знаете сами…



Вин облизнул губы.



— Вы хотите дать мне самую грязную работу, которая вообще когда–либо доставалась
космическому адмиралу…



Сплюшка развела руками.



— Думайте о нас все что хотите. Но раз уж вы оказались совершенно не по нашей
вине в таком положении… было глупо это не использовать, — она усмехнулась.



— Кстати, задача не из простых, — сказал Орлан. — Конечно, у вас будет четыре
уникальных авианосца. Но ведь и противник воевать все–таки еще не разучился. Мы
будем вам благодарны, если все авианосцы останутся целы, Вин.



— Подождите, — сказал Вин. — Это глупо, но я не могу не спросить. Что, если я
откажусь?



Орлан кивнул.



— Я понимаю вас. Видите ли, после этого разговора остается только два варианта.
Первый — вы прямо отсюда поднимаетесь с нами на дирижабль, и мы идем на
спецбазу. Второй — мы улетаем без вас… В этом случае вы, скорее всего, не
доживете до утра. Даже не из–за нас. Просто кое–кто очень хочет ускорить ваше
дело.



Вин промолчал. «Кто–то хочет ускорить». Не все ли равно теперь — кто?



А ведь еще час назад это казалось важным…



— Так вы согласны? — вежливо спросил Орлан.



Вин вздохнул.



— Согласен. Куда я денусь?




ГЛАВА 12+1 CARTHAGO DELENDA EST

Овальный люк адмиральской каюты линкора «Фессалия» был задраен изнутри. Тишина
была бы полной, если бы не легкое шуршание ординатора. Но человек в белой
форменной рубашке, лежавший на кровати, не замечал его.



Он смотрел вверх.



Прямо на темно–красный огонек хаббл–детектора.



Шесть часов прошло с тех пор, как «Фессалия» повернула на запад и вошла в
сверхсветовой режим…



Все уже решено?



Человек, который мог своей неподвижностью соперничать с рептилией, вдруг рывком
сел.



Встал, сделал шаг. Откинул дверцу шкафа. Посмотрелся в зеркало.



Усмехнулся. Сколько мне сейчас можно дать лет? — подумал он. Еще недавно был на
юношу похож. А теперь?..



У людей, прошедших подготовку ментата, всегда проблемы с биологическим
возрастом. Иногда он отстает от календарного, иногда обгоняет.



Сейчас, когда решение принято, стоило бы поспать. Только вот нормально спать он
не мог физиологически. В такие моменты — особенно. Разве что вырубить себя
огромной дозой седативных. Но может ли человек на боевом дежурстве себе это
позволить?..



А на боевом дежурстве ему теперь быть всегда. Всю жизнь.



Он почувствовал, что сейчас что–то произойдет, и в ту же секунду раздался мягкий
гудок терминала дальней связи.



Вообще–то такой терминал в каюте — вещь небывалая. Даже прием сообщений на
волнах Шуле требует огромной энергии. Во всех уставах сказано, что вести личные
разговоры по дальней связи запрещено.



Но человека в белой рубашке никогда не стесняли правила. И флотские связисты,
конечно, не смогли ему возразить.



Он сел на табурет и включил экран.



Квадратная рожа с белыми залысинами. Торвальдсен.



— Плохо выглядите, Тиберий, — сказал он без обиняков.



Тиберий Ангел сам видел свое отражение. Длинное белое лицо с невероятно темными
тенями под глазами. Выходец из бездны какой–то.



— Вас так беспокоит моя внешность?



— Нет, — сказал Торвальдсен. — А вот здоровье — да. Беспокоит. Ни черта вы
рекомендаций Себастьяна не слушаете.



Ангел отмахнулся.



— Мы будем у Антиохии через десять часов, — сказал он.



— Каким составом?



— Четыре линкора с группами прикрытия. «Фессалия», «Лето», «Аполлон» и
«Эпиметей».



— Понятно, — сказал Торвальдсен. — На месте увидите, что делать. Сами понимаете,
приказов вам никто давать не будет — такому человеку, как вы, приказывать
бесполезно. — Он помолчал. — Мы в вас уверены.



Ангел не ответил.



…Откуда это чувство? Будто впереди — воронка, постепенно сужающаяся в мышиную
нору… и невозможно свернуть. Все неправильно, но свернуть — невозможно.



— Наверное, я предпочел бы быть обычным адмиралом, — сказал он искренне.



Торвальдсен кивнул.



— Это естественная реакция, — сказал он. — Знаете, кем вы хотите быть на самом
деле? Собой. Человек, достойный этого названия, всегда хочет быть только собой.
А животное начало сопротивляется… Тут легко ошибиться, согласен. Но именно у вас
есть шанс.



Тиберий поднял на него глаза.



— Неужели путь к власти всегда так выглядит?



— Не к любой власти. И не для любого игрока. Императорами бывали и случайные
люди. Но путь настоящего императора… я думаю, он всегда такой. Даже для того,
кто родился в порфире. За последний месяц вы постарели лет на пятнадцать,
Тиберий. Не обижайтесь.



— Я не обижаюсь. Наверное, я ждал разговора с вами.



— Безусловно, ждали, — согласился Торвальдсен. — Нечто главное в вас — ждало.
Это было понятно с самого начала. Такими людьми, как вы, невозможно управлять,
за ними можно только следовать. И я действительно надеюсь, что династия Ангелов
принесет больше пользы Византии, чем династия Каподистрия.



Тиберий сморщился.



— Не знаю, — сказал он. — Не уверен. И если честно, меня это не волнует.
Политика — это власть ради власти. Абсолютная сила. Мы все — носители силы,
кто–то большей, кто–то меньшей… и больше ничем не отличаемся. Сила — это все. А
польза — это гораздо меньше, чем все… Но вообще–то рано рассуждать, я ведь еще
не император.



— У вас есть приличные шансы им стать, — сказал Торвальдсен. — Негропонти больше
не станут терпеть Велизария, но и сами они в императоры не годятся. Ни
Александр, ни Кирилл. Они это понимают… Только не думайте, что вас хотят сделать
подставной фигурой. Они не такие идиоты, чтобы надеяться манипулировать вами. Им
нужен сильный человек, в тени которого можно будет спокойно жить. Не больше и не
меньше.



— И они выбрали меня…



— И они выбрали вас, — согласился Торвальдсен. — Насколько я знаю, этот вариант
рассматривался уже тогда, когда мы с вами впервые встретились. Тогда они еще
сомневались. Сейчас — уверены. И в любом случае, гражданскую войну надо
прекратить.



— Я понял, — сказал Тиберий. — Спасибо вам. До встречи.



Экран погас. Тиберий отошел от уснувшего терминала и сел на кровать, чувствуя,
как внутри крутится что–то бешеное и мутное.



Где правда? Где ложь? Что вообще значат эти слова? Кто сейчас кем манипулирует?
Мозг ментата привычно перебирал все гипотезы, все возможные ходы и сочетания
интересов. Большинство из них тут же забывались, потому что были неважны.
Цепочки вероятных политических ходов пересекались и сливались, выводя на
магистраль, в конце которой…



Порфира. Императорский пурпур.



Совершенно неважно, обманывают меня или нет. Важен результат.



Он потянулся и лег на кровать, заложив руки за голову.



Хаббл–детектор по–прежнему горел красным. Флотилия из четырех линкоров шла к
самой красивой планете в мире. К Антиохии. Шла, чтобы дать бой.



Хан был потрясен.



Он так и летел через пролив Смерти на штабной «стрекозе»: потрясенный.



Освобождение Виндзора Уайта было для Хана полной неожиданностью. Он
почувствовал, что теряет контроль над событиями. Для контрразведчика такое
состояние недопустимо; особенно — для контрразведчика, который втянут в заговор.



Совсем флот спятил, думал Хан, глядя на бегущее под самолетом побережье. Или…
Или это не флот. Стремительность в сочетании с тайной — это почерк Ледяного
дворца… черт бы его побрал… Ну не мог же арест Уайта быть акцией прикрытия? Или
мог?..



Он постарался подумать спокойно. Уайт освобожден. Внезапно. Дело его закрыто, и,
видимо, он получил командное назначение. Где — это сейчас неважно. Но нам важно
до него добраться. Теперь уже буквально любой ценой. Несмотря ни на какой риск.
Потому что на разработку других фигурантов времени не осталось.



Как ни странно, после этой мысли Хану стало спокойнее. Он склонился к
иллюминатору, посмотрел прямо вниз.



Стальная вода под прозрачными крыльями…



— Все это неплохо, — сказал генерал Одзаки. — Вы сделали большую работу, Хан. Я
этого не забуду.



Хан молча кивнул. Временный штаб генерала находился на втором этаже здания
военного аэродрома. Отсюда виднелась местность — сиреневая пустыня. И пыль.
Рогатые вышки, где–то кто–то кричит, где–то кого–то гоняют строем…



Безымянная зона.



— Позвольте вопрос, — сказал генерал. — Почему вы занимались только Уайтом,
оставив в покое других возможных героев?



Хан был готов к этому.



— Я один, — напомнил он. — То есть, конечно, у меня есть Микава, но он просто
технический исполнитель. А все остальные — это люди, которых я вынужден
использовать полностью втемную. Я ведь на Арьяварте нелегально. Чтобы
разрабатывать сразу трех адмиралов в таких условиях, нужна сеть. А если сети
нету, я делаю что могу. Создаю ее на ходу. Но хочу напомнить вам, что к объектам
космофлота я не могу даже близко подойти — накроют сразу же. Уж не говоря о
вербовке кого–то оттуда…



Одзаки задумчиво кивнул.



— Но вы же кого–то вербуете?



— Гражданских. Моряков или клерков. И то — я стараюсь, чтобы это не выглядело
как вербовка. Нам повезло, что вся Шакти сейчас попала в военную зону. Иначе бы
меня и слушать не стали… А так — я могу сослаться на полномочия фронтовой
контрразведки. Против флотских это не сработает, но против планетной плесени…



Одзаки поднял на Хана свои карие глаза.



— Вы сосредоточились на Уайте, потому что он уроженец Шакти?



— Поэтому тоже. Все его родственники, друзья, все его связи за исключением чисто
флотских — здесь. У меня по ним довольно полный пакет информации. Если бы я
разбрасывался на разные объекты, я бы не получил и этого.



Одзаки кивнул и протянул руку к чайнику.



— Вы действовали правильно, — сказал он. — Но теперь Уайт для вас недосягаем.
Как же быть?



Хан собрался. Начиналось самое трудное.



— Я… думаю, что у меня есть канал связи с ним. Надежный.



Одзаки поставил перед Ханом чашечку.



— Да?



— Да. Это друг его семьи, сэйме того района, где расположен завод его отца. Лян
Вэй. Человек, у которого хватит знакомств, чтобы сообщить срочные новости даже в
космофлот.



Одзаки секунд десять смотрел на Хана, не мигая.



— Вы ведь уже все придумали, — сказал он.



Хан позволил себе усмехнуться.



— Да. В какой–то степени.



Одзаки откинулся в кресле.



— Слушаю, — сказал он.



— Судя по всему, что я знаю об Уайте, он — человек очень определенного
психического склада. Для нас в нем важны две особенности. Во–первых, он из
«укорененных». Я имею в виду, что он очень привязан к месту, где родился, и к
людям там. Настолько, что воспринимает их как часть своей личности. У нас в
Безымянной зоне такие обычно не выживают, вы сами знаете почему. Так вот он
именно из таких. Оборона Шакти — для него не просто боевая задача, а вопрос
жизни. Это первая особенность. Вторая — он очень эмоционален. Когда в бою при
Пангее погибли курсанты, у него была настоящая истерика. Разумеется, уже после
боя. Но все равно — по этому признаку он на грани профессиональной пригодности
для военного. А теперь, если допустить, что он изменник… — Хан замолк.



Одзаки рассматривал его, прищурившись.



— Допустим, — сказал он. — Допустим, что Уайт — изменник. Продолжайте. Что
тогда?



— Тогда мы можем его заставить проявить себя, — сказал Хан. — Сыграв на
качествах, о которых я сказал. Все его близкие сейчас находятся или на Сееланде,
или на Арьяварте. Он считает их полностью защищенными. Если показать ему, что
это не так — очень наглядно показать… В идеале — настолько наглядно, чтобы ему
стало некуда возвращаться. Я уверен, что в этом случае он сорвется. И, таким
образом, доказывать его измену будет уже не надо. Она станет очевидной.



Одзаки встал и прошелся по кабинету, сделав Хану знак сидеть.



— Вы дьявол, Хан, — сказал он, не поворачиваясь. — После смерти ваше место будет
среди слуг бога Ямы. Хорошо. Вы готовы провести эту операцию?



Хан кивнул.



— У вас все готово технически?



Хан опять кивнул.



Одзаки повернулся.



— И вы сознаете меру своей ответственности?



Хан сдержал дрожь. И — кивнул в третий раз.



…О подробностях генерал не спросил.



Уже спускаясь по ступенькам здания аэропорта, натягивая пылевую маску, Хан
сообразил, что есть еще один вопрос, которого Одзаки не задал.



Действительно ли Уайт — шпион?



А какая теперь разница?..



— Рад вас приветствовать, господин адмирал, — сказал Александр Негропонти.



Ангел молча наклонил голову. В этой хрустальной комнате ему было не слишком
уютно.



— Несколько вопросов, если можно…



Ангел сел.



— Я слушаю вас, — сказал он сухо.



Старик в своем кресле–каталке сделал движение, как птица на жердочке. Ангел
наблюдал за ним с любопытством. Глубочайшая модификация тела: уже, наверное,
непонятно, где родные части, а где искусственные. Выглядит жутковато. Но вот —
живет. Почти сто тридцать лет. Интересно, может, он и помолодеть в результате
собирается? Было бы логично.



— Прежде всего я хотел бы знать, — сказал Негропонти, — где ваши остальные
крупные корабли.



— Вы имеете в виду линейные крейсера? — Ангел пожал плечами. — На Пандемосе.
Война ведь не закончена, и Гондвана не разбита. Я был обязан оставить часть сил
для обороны.



— Допустим. Но сейчас у вас достаточно сил, чтобы уничтожить флотилию Вардана?



— Достаточно. Но делать этого я не собираюсь.



— Почему?



— Вы слишком поздно меня вызвали, — объяснил Ангел. — Вардан ведь уже на подходе
к Карфагену. Если я двинусь туда сейчас — он встретит меня, полностью готовый к
обороне. Чтобы решить эту задачу наверняка, мне придется взять с собой все
четыре линкора. Недооценивать Вардана не надо, он хороший тактик… А покинуть
систему Антиохии, не оставив здесь прикрытия, я пока не могу. Слишком все
ненадежно.



— Этих проблем можно было бы избежать, если бы вы привели сюда линейные
крейсера.



— Возможно. Но я их не привел. И отзывать их с Пандемоса пока не намерен. Мы
сейчас не должны делать плохо продуманных ходов. Извините, что я говорю такие
банальности, но в войне на два фронта нельзя совершать ошибок. Ты должен быть
очень свободным, чтобы победить.



Александр Негропонти заметно поморщился.



— Так превратите ее в войну на один фронт!



— Превратим. В какой–то момент. Но пока стоило бы разобраться с проблемами на
самой Антиохии. Я верно понимаю, что у вас тут все–таки начались наземные боевые
действия?



На это Александр вообще не стал отвечать. Просто переадресовал вопрос небрежным
жестом куда–то влево.



— Да, начались, — сказал Филипп Вишневецкий. — Мятежники отбросили дивизию
генерала Кантакузина и продвигаются в сторону Каракки.



Ангел вздохнул.



— Они применяют авиацию?



— Только тактическую.



— Будет и стратегическая, — пообещал Ангел. — Забыл сказать: раз уж я сюда
прибыл, у меня тоже есть вопросы.



Негропонти и Вишневецкий переглянулись. Кивнули.



Ангел покосился в сторону четвертого собеседника, Негропонти–младшего. Вид у
него был отсутствующий, как у юного поэта, обдумывающего стихотворение. Но было
ясно, что он внимательно слушает.



— Собственно, вопрос у меня один. Что предполагается делать с мятежным Корпусом
варягов?



Вишневецкий вздохнул.



— Тут несколько идей. Во–первых, есть наземные генералы, которые рвутся в битву
и говорят, что они за пять дней… и так далее. Генералы всех времен одинаковы,
как вы знаете… Во–вторых, есть мы с Кириллом. Мы считаем, что проблему можно
решить дипломатическими методами… По крайней мере, хотим попытаться. И
в-третьих…



— Простите. Вы наверняка уже обращались к генералу Красовски. Он вам ответил?



— Нет, — ответил Вишневецкий, помешкав.



Ангел сделал паузу, которая была красноречивее любых слов.



— Почему вы так поздно меня позвали? Почему? Если бы я прибыл на восемь часов
раньше, Вардан не успел бы уйти. А теперь его бесполезно преследовать. Я,
кстати, удивлен, что они не взяли с собой Корпус варягов, — Ангел усмехнулся. —
То есть я понимаю, что на первое предложение о совместной эвакуации Красовски
ответил им «нет». В лучших нордических традициях, так сказать… Но ведь первое
«нет» — это только начало переговоров. Я уверен, что Красовски можно было
уговорить с ними объединиться. Если бы Хризодракон, Бертольд и Флавий захотели.
Но они не захотели! И теперь мы имеем следующее, — Ангел прошелся взад–вперед по
белому полу. — На Карфагене у них единая группа, которой вполне достаточно для
удержания планеты и в которой нет никаких проблем с субординацией. А варягов они
бросили здесь, создав нам страшную угрозу. Мы не можем никуда двинуться, пока не
договоримся с варягами. Или не уничтожим их. Очень красивый ход. Чем тащить
Красовски на Карфаген, где пришлось бы неперывно бороться с ним за власть, они
оставили его нам на съедение. Связав наши руки тем самым. Господа, вы сознаете,
что нас переиграли?



— В дебюте, — не выдержал Вишневецкий. — Впереди еще вся партия. Адмирал, я
уверен, что у вас, кроме ругани, есть еще какие–то предложения. Может быть,
выскажете их?



— Мне надо подумать, — сказал Ангел.



Дверь открылась без стука. Человек в красивой гвардейской форме шагнул в зал —
осторожно, как будто был здесь впервые. Этого человека Ангел заочно знал.
Капитан Лакатос, начальник охраны старого графа и самый доверенный его
приближенный.



— Да, капитан? — сказал Вишневецкий.



Дальнейшее произошло очень быстро. Ангел так и не понял, откуда в руке Лакатоса
взялся пистолет. Выстрел хлопнул не громче, чем пробка от шампанского.
Вишневецкий грохнулся на пол. Еще три выстрела прозвучали подряд. Кириллу пуля
попала в голову — он опрокинулся вместе со стулом. А граф Александр так и
остался в прежней позе. Живой он мало отличался от мертвого, только вот темная
кровь стекала теперь по руке.



Лакатос спрятал пистолет, посмотрел на Ангела и широко распахнул дверь.



— Прошу вас, ваше могущество, — сказал он. — Вас ждут.



Георгий Навпактос прилетел в поместье Бериславичей под вечер. Обсаженная
гигантскими тополями дорога, выложенная гранитными плитами, и алый свет заката —
эта картина запомнилась Георгию надолго. Впрочем, хоботы зениток на подлете он
заметил тоже. Владельцы горных поместий были вынуждены регулярно держать оборону
и умели это делать.



Август Бериславич принял Георгия в большой комнате, где рядом с заваленным
распечатками штабным столом несколько неожиданно смотрелся старый клавесин.
Скорее всего, конечно, не истинная земная старина, а реставрат. Интересно, из
чего он сделан — не из кипариса ли?..



Бериславич сдвинул бумаги, дождался, пока на стол поставят кофейник, и сказал:



— Слушаю вас, господин контр–адмирал.



Георгий невесело улыбнулся. Погоны контр–адмирала он получил от Андроника в
момент прибытия на Карфаген. Первые сутки были сумасшедшими. Георгий только
сейчас понимал, какая это была авантюра — с ходу брать власть над целой
планетой. Ну, а куда было деваться?.. Чудо, что никого не сбили и что корпусу
Флавия не пришлось вести бой. Просто чудо.



— Империи больше не существует, — сказал Георгий. — Я понимаю, что мы приносили
присягу Велизарию и будем за него сражаться. Никто из нас не узурпатор. Но
единая система управления рухнула полностью. Если мы хотим ее восстановить, это…
будет чисто военной задачей. Увы. Возможна ситуация, когда космофлоту придется
уйти, чтобы действовать в другом месте. И мы хотим быть уверены, что хотя бы на
Карфагене все стабильно. Понимаете? Скажите, что вам нужно. Вооружение, любая
матчасть — называйте. Достанем, что сможем. Я здесь в роли представителя
командования.



— Я должен поразмыслить, — сказал Бериславич. — Здесь в горах бродят шайки
недобитых «синих», у иных из них есть даже бронетехника. Хотя, может, это
обычные разбойники. Нам все равно.



— «Синие» — это республиканцы?



— Наверное, — сказал Бериславич. — Мы с ними не беседуем.



Георгий кивнул. После того, что повстанцы сделали три года назад с семейством
Вранов, нобили Севера договорились не брать их в плен. И не принимать сдачу.



— Вы должны знать, что с «синими» начаты переговоры, — сказал Георгий. — Вожак
«синих», Морвен Руссо, согласился встретиться с генералом Флавием. Я думаю, что
встреча уже произошла, пока я летел.



— Флавий… — протянул Бериславич. — Вы хотите сказать, что главный на Карфагене
сейчас он?



Георгий замялся. Вопрос был щекотливым. Аттик Флавий не только не рвался в
главнокомандующие, но и пытался всеми силами откреститься от навязываемой ему
роли экзарха. Но после долгого спора он отступил перед тем фактом, что больше
некому. Хризодракон с его устрашающей репутацией не подходил ни для какой
публичной должности абсолютно. Андронику следовало заниматься флотом. А Рудольф
Бертольд был просто слишком молод.



— Формально да, — сказал Георгий.



Бериславич покачал головой. Георгий не понял, одобрение это или возражение.



— Дело вот в чем… Если я буду говорить с другими нобилями — а вы ведь именно
этого от меня ждете, да? — мне придется как–то объяснять, на чьей мы вообще
стороне. Людей, которые переговариваются с «синими»? Это мало кого порадует, —
он усмехнулся.



— Не совсем так, — сказал Георгий. — То, что сейчас происходит, могло бы
выглядеть как банальная схватка за власть… если бы не один фактор. Ураниты. Вы с
ними сталкивались?



— Сталкивался. Полоумные жрецы.



— У этих полоумных сильная агентура в армии. Войну на Антиохии начали именно
они. Нам пришлось начать с превентивных арестов, чтобы то же самое не случилось
здесь…



— Знаю, — сказал Бериславич. — Среди арестованных был сын моего клиента, капитан
Алексис Метелл. Вы его расстреляли?



Вилять не имело смысла.



— Да.



Бериславич помолчал.



— То, что я от вас слышу, адмирал, не дает мне никаких оснований верить вам. Но…
я почему–то верю. Может быть, вы действительно защитите нас от худшего. — Он
помолчал еще. — Я надеюсь, вы погостите у меня хотя бы несколько часов. За это
время я… кое с кем поговорю. И подготовлю список запросов. Если я потребую
звездолет, вы же мне его не дадите? — он неожиданно улыбнулся.



— Ничего связанного с пространственной техникой, — сказал Георгий. — Но
практически все что угодно для действий на грунте.Мы собираемся немного ограбить
здешние военные заводы…



— Разумеется, — пробормотал Бериславич.



Георгий пожал плечами.



— Это война. Раз уж император бессилен, мы защищаем империю сами. Так бывало и
на Земле тоже.



— Понимаю, — сказал Бериславич. Он хотел что–то еще добавить, но тут дверь
открылась, и вошла девушка, направившаяся было к клавесину.



Георгий никогда не видел такой девушки. Она была очень отдаленно похожа на
Джиневру де Бенчи с древнего портрета. Но в ней не было легкости. Невысокая,
плотного сложения — почти кобольд. Ржаво–золотые волосы рассыпались по плечам.
Огромные темно–зеленые глаза…



В жизни бывают минуты, когда сам Гермес, покровитель путников, спускается к
человеку и говорит: иди, это твоя дорога.



Вот зачем я прилетел на Карфаген, подумал Георгий. И вот зачем я, если
понадобится, останусь тут навсегда.



— Это моя дочь Мира, — сказал Август Бериславич.



Георгий встал и поклонился.



— Рад знакомству, — сказал он.



Тиберий Ангел шел по коридору. Капитан Лакатос сопровождал его за левым плечом.
Все было понятно, и Тиберий совсем не удивился, когда на открытом балконе его
встретили две фигуры в капюшонах. Ураниты…



— Здравствуйте, — сказал он.



Первый уранит подошел к нему.



— Здравствуйте. Можете называть меня Каспаром. А это Тиресий, — он повел рукой,
и второй уранит тоже приблизился.



Тиберий оглянулся — Лакатос уже исчез.



— Лакатос — ваш агент?



— Да, — сказал Каспар. — Правда, неплохо сработано? Негропонти так до последней
секунды ничего и не заподозрили… Они считали, что Лакатос — самый преданный им
человек. И знаете, в чем весь фокус? Он таким и был.



— Понятно, — сказал Тиберий. — Вы использовали Негропонти как инструмент, чтобы
добраться до верха, а теперь отшвырнули их. Как лестницу…



— Совершенно верно, — подтвердил Каспар. — И, как вы сами уже поняли, сейчас
наступает новый этап.



Тиберий кивнул.



— И какая же моя роль на этом этапе?



— О, она очень большая, — заверил Каспар. — В ближайшие часы вы примете
полномочия экзарха Антиохии и Карфагена. Для начала. И объявите о них.



— Антиохии и Карфагена, — задумчиво повторил Тиберий.



Каспар кивнул своим капюшоном.



— Между прочим, все, что вам когда–то говорил Торвальдсен, остается в силе.
Давайте называть вещи своими именами. Вы нужны нам в роли императора. Династия
Ангелов должна вернуться на трон. Экзарх — это первая ступень.



— Ах, вот как… Вы не забывайте, что царствование Ангелов на Земле было, мягко
говоря, не самым блестящим. И потом, я не их кровный потомок.



Каспар пошевелил складками рясы. Возможно, это обозначало улыбку.



Тиберий сам понимал, что нужды в обсуждении тут нет. Конечно, эти люди прекрасно
знали, что он не ведет свой род от Ангелов земного Средневековья. Род Ангелов,
как и роды Варданов, Кантакузинов и многие другие, был искусственно восстановлен
в первые века новой империи, в период так называемого «дарования фамилий». Все
это было неважно. Если нужен император, он будет императором. Если нужна
родословная — придумают. Возвращение династии Ангелов на трон, надо же. Ну
ладно. То ли еще в политике бывает…



Сейчас следовало прояснить более важный вопрос.



— Титул, который вы мне предложили, означает, что вы ждете от меня начала
военных действий против Карфагена. Так?



Оба слепца склонили капюшоны.



— Выигранная битва будет второй ступенью, — сказал Каспар. — Я не сомневаюсь,
что захват Карфагена у вас получится. И вот после этого вы объявите себя уже
императором. А мы вас поддержим.



— Так же, как поддержали Негропонти?



— Да, — сказал Каспар. — Именно так. Мы поможем вам прийти к власти. Уничтожать
вас потом мы не собираемся, но если вы думаете иначе — можете действовать таким
образом, чтобы от нас защититься. Можете, например, не покидать своего линкора
или еще что–нибудь придумать… Уговора это не нарушит.



— Хорошо, — сказал Ангел. — Ну а что потом? Вы ведь не просто так меня
поднимаете. Я имею право знать, в чем ваш интерес.



Второй слепец вышел вперед. Он был ниже и толще Каспара.



Тиресий, вспомнил Ангел. Так его зовут.



— Нам нужна власть, — сказал Тиресий. — Ожидаемо, не так ли? Но дело в том, что
наше понимание власти отличается от принятого у людей. Адмирал, вы никогда не
задавались вопросом: зачем, собственно, жрецы Урана себя ослепляют?



Тиберию стало холодно.



— Есть миф, — сказал он. — О том, что Хронос не только оскопил Урана, но и
ослепил его. И небо с тех пор слепо…



— Верно, — сказал Тиресий. — Но есть миф, и есть практика. Вы как ментат должны
понимать это лучше многих. Есть техники коммуникации, которым зрение мешает.
Чтобы кто–то мог присоединиться к нашему сообществу, мы должны помочь ему
разрушить способ восприятия, основанный на зрении, и создать некий принципиально
другой. — Он подошел к Тиберию совсем близко и откинул капюшон. Тиберий невольно
отступил.



— Почти тысячу лет назад, — сказал Тиресий, — психологи открыли комплексы.
Некоторые из них стали называть субличностями. В древней мудрости Земли это
называлось иначе… но я сразу перевожу на понятный вам язык, так будет проще.
«Личность» — это ложное понятие. Фантом. Настоящая коммуникация должна
происходить сразу между субличностями. И мы научились это делать. В чьих головах
субличности физически расположены, безразлично. И в одной голове или в разных —
безразлично тоже. Они обмениваются сигналами, образуют сеть, и нам важна только
архитектура этой сети. Поверьте, что она довольно сложна. Тиресий, который с
вами беседует — в некотором смысле просто переговорное устройство. Такого
человека не существует. Зато существует нечто большее. Гораздо большее.



Тиберий подошел к краю балкона и положил ладони на холодный парапет.



— Иными словами, вы создаете бога?



Тиресий развел руками.



— Вот почему мы не лгали, когда говорили, что капитан Лакатос — самый преданный
семье Негропонти человек. Он действительно был таким. Человеком, преданным
другим людям. Вполне искренне. Но когда мы предложили ему нечто более высокое,
чем все люди вместе — он не смог это не принять. Никто не сможет.



— Понятно… И давно вы его завербовали?



— Мы это так не называем. Но вообще–то — четыре года назад. Еще до того, как он
выдвинулся при Негропонти на первое место.



— Прекрасно. Но какая все–таки роль в вашем прекрасном мире отводится мне? Если
серьезно?



— Это очевидно, — сказал Тиресий. — Уран не может, во всяком случае пока,
существовать без поддержки людей, которые будут служить его действующими
органами. Эффекторами. Вот императором людей мы вам и предлагаем стать. Не
больше, но и не меньше.



У Тиберия внезапно пересохло в горле.



— Я должен подумать…



— Думайте, — согласился Тиресий. — Но не слишком долго.



Отношение к «бессмертным» в Производственной зоне Гондваны всегда было
двойственным. С одной стороны, их ценили как щит, закрывающий империю извне от
любых врагов. С другой — боялись и избегали. Контактов с Безымянной зоной не
было никаких; человек, удаленный туда контролерами Ледяного дворца,
рассматривался как мертвый, и даже в семье о нем обычно больше не говорили. Для
жителей Производственной зоны «бессмертные» были защитой вдали и угрозой —
вблизи. Как правило, они появлялись здесь только в составе своих частей и только
во времена суровых неурядиц. Но уж в такие времена аресты жителей
Производственной зоны контрразведкой «бессмертных» чем–то из ряда вон выходящим
не были. Если есть подозрение в антигосударственных действиях — значит, на войне
как на войне.



Поэтому, когда Хан зашел в помещение находившейся прямо на морском берегу
полицейской базы, потребовал встречи с начальником и приказал всем его людям
немедленно отсюда убраться — полицейские удивились, но не сильно. Мало ли что
может случиться, особенно сейчас, когда вся планета Шакти вошла в военную зону.
Все нормально, сказал им Хан. Идет специальная операция, через полсуток
вернетесь. Но, приказ именем императора: первые три часа — глухо молчать о том,
что мы здесь, и никаких контактов ни с кем посторонним. Три часа, запомнили?



Должно хватить…



Больше всех повезло Тергенсу Уайту: его после короткого разговора просто
пристрелили. Тело Аллена Уайта, двоюродного брата Виндзора, было распято на
стене. А тело Мари Уайт лежало на большом столе посреди комнаты, и при виде его
Хан почувствовал легкое головокружение. Капитан Микава совершенно точно
последовал указаниям: «Повреждений должно быть много, они должны быть
прижизненными, чем страшнее, тем лучше, но чтобы можно было узнать». В допросных
камерах полевой контрразведки Хан навидался и не такого, но сейчас ему все равно
стало не по себе. Отвык, наверное.



— Молодец, — сказал он, хлопая левой рукой Микаву по плечу.



Тот неуверенно улыбнулся. Правой рукой Хан достал из кармана маленький пистолет
и выстрелил Микаве в ухо. Тело сползло, как тренировочный манекен.



Хан посмотрел на часы: времени мало. Если расчет правилен, то люди Ляна Вэя сюда
уже летят.



Он собственноручно, по лестнице, оттащил тело Микавы на вспомогательный уровень
и запустил ионный деградатор. На это ушло минут восемь. Через полчаса сюда
прилетят. Увидят пустую базу, запертую на все замки. Конечно же, взломают. И
обнаружат чудовищную картину: три трупа старых друзей Ляна, изуродованных
пытками. И никого больше.



Зная кое–что о Ляне Вэе, Хан был уверен, что немедленно сообщить Уайту страшную
новость он сочтет делом чести. И о подробностях умалчивать не станет. А вот
дальше…



Хан улыбнулся.



Если потрясенный Уайт, тем не менее, спокойно проведет операцию, на которой
сейчас находится, а потом вернется на Шакти и чин чином потребует
разбирательства — значит, игра закончилась проигрышем. Хан не исключал, что он в
этом случае еще позавидует родственникам Уайта. Правда, у него имелся резерв, о
котором не знал даже генерал Одзаки. Маленький космодром на берегу пролива
Смерти, площадка, на которой стоит арестованная сверхсветовая яхта. Арест —
фиктивный, но яхта настоящая, ближайшие сутки ее никто не хватится. Он захватит
ее, стартует и попытается уйти. Управлении такими яхтами предельно просто, за
человека там почти все делает ординатор. Дойти до Пангеи, сдаться, скормить
византийским контрразведчикам давно разработанную легенду — а там будь что
будет.



Но скорее всего, Уайт сорвется.



Да? Или нет? Ждем, до результата остались какие–то часы…



— Неопознанные цели, — доложил вахтенный лейтенант.



Андроник рывком развернул свое кресло к тактическому экрану.



Дождались…



— Они нас видят?



— Увидят минуты через две, если не сменим курс.



Сменить курс… «Беневент» и «Неаполь» вращались вокруг Карфагена по круговым
орбитам, плоскости которых пересекались под углом девяносто градусов. «Неаполь»
сейчас глубоко в тени планеты. А вот «Беневент», на котором они находятся, из
тени вот–вот выйдет… Все это промелькнуло в сознании Андроника за доли секунды.



— Курс не менять. Приказ по эскадре активировать главный калибр. Ответ на запрос
есть?



— Нет. Молчат.



— Характеристики?



— Четыре цели соответствуют нашим линкорам. Сигнатуры какие–то смазанные. Другие
мельче. Всего идет не меньше двадцати единиц.



— Это могут быть линейные крейсера?



— Нет. Масса покоя слишком большая.



— Старший тактик, предположения? Кто это такие?



— Не знаю…



Андроник сдержался, чтобы не выругаться. Неизвестные корабли шли с востока — со
стороны, где четырех византийских линкоров просто не может быть. Неужели это
Ангел? Притащил свою ударную эскадру и идет хитрым курсом? Или…



— Проанализируйте сигнатуры. Это наши корабли или нет?



— Сигнатуры неясны. Похоже, цели несут дополнительные силовые экраны. Защита у
них нестандартная. Это не наши.



Андроник застыл. Разведотдел в лице Маевского недавно клялся, что линкоров в
боевых частях у Гондваны после недавнего разгрома осталось не больше двух.
Откуда четыре? Откуда?



Ответ один: эти корабли — новые. Их долго готовили, и вот теперь бросили в бой
все сразу. Тайную стройку глубоко в тылу никакая разведка не засечет.



В чем мы их можем превзойти? Только в маневренности. Масса покоя у нас меньше.



— Приказ по эскадре. Это противник. «Неаполю» и «Беневенту» держаться на
противоположных сторонах планеты. Стараться менять курс непредсказуемо.
Крейсерам действовать по боевому уставу, ориентируясь на перемещения линкоров.
Да поможет нам Юпитер.



— Планета вызывает, — доложил связист.



На экране появилось обеспокоенное лицо Георгия Навпактоса.



— Андроник, отходи в тень планеты. Будь готов вообще спуститься на грунт.
Смотри, — лицо Георгия сменила карта. — Вот зенитные лазеры. Я могу создать зону
плотного огня, которая им помешает. Но мне надо, чтобы ты не вертелся перед
глазами у меня. В эскадренном бою мы не выстоим. Побереги корабли.



Андроник задумался. В предложении Георгия, конечно, был смысл. Противник явно
готовится к эскадренному бою, и если мы внезапно отойдем — его план будет так
или иначе нарушен. А мы выиграем хотя бы время.



— Получено сообщение от противника, — доложил связист.



— На экран, — сказал Андроник, и на вспомогательном тактическом экране, который
видел весь штаб, тут же загорелись синие буквы.



КОМАНДУЮЩЕМУ ГРУППОЙ ФЛОТОВ «ЮГ» ВИЦЕ-АДМИРАЛУ АНДРОНИКУ ВАРДАНУ.



РАД ВСТРЕЧЕ, КОЛЛЕГА.



ВИНДЗОР УАЙТ.



— Приготовиться открыть огонь, — сказал Андроник. — Связист, с какого корабля
передано сообщение?



— Я не уверен, но, кажется… — связист на что–то нажал, и одна из крупных иконок
на главном экране оказалась обведена кружком.



— По нему — в первую очередь. Капитаны, приказ: о строе забудьте. Я рассчитываю
на ваш маневр.



— Андроник!!! — Георгий кричал. — Он тебя провоцирует! Умоляю тебя, делай как я
сказал!



— Отключите планету, — сказал Андроник. — Вызовы не принимать.



Он знал, что Георгий прав — но знал и то, что поступить по–другому сейчас не
может.



Провоцирует, умник. Пусть провоцирует. А мы его переиграем.



— Огонь! Продолжать менять курс! Держать привязку к целям!



— Цели маневрируют, — доложил тактик. — Кажется… Матерь божья!



Экран заполнился точками, которые меняли ускорение и курс невероятно быстро.



Число точек увеличивалось.



Все стало ясно.



Гондвана бросила в наступление четыре новых авианосца — боги знают, откуда они
взялись, но это уже неважно. А Уайт модифицировал характеристики их силовых
полей так, чтобы мы их приняли за линкоры. До поры.



До той поры, когда уже поздно…



Луч первого истребителя попал «Беневенту» в носовую часть. На динамическом
экране зажглось изображение деформации, на энергетическом — строчки потерявших
питание гразерных установок: линкор больше не мог вести полноценный огонь. После
второго попадания часть экранов вообще погасла. Мигнуло освещение — автоматика
задействовала запасной контур.



— Отказ маневровых двигателей, — доложил дежурный инженер.



Как глупо, мелькнуло у Андроника. Перед смертью положено вспомнить самое
счастливое в жизни, а я ни о чем таком не успел…



Потом слепящий свет пробил стену штабного салона, и все исчезло.



— «Беневент» и «Неаполь» уничтожены, — доложил вахтенный офицер наземного штаба.
— Остальные корабли в беспорядке отходят под защиту планеты.



— Пусть отходят, — сказал Георгий. — Проверьте готовность зенитных лазеров.
Сделаем им хоть небольшой, но сюрприз.



— Авианосцы зависли, — доложил офицер–тактик. — Не преследуют. Истребители
возвращаются. Так… авианосцы расходятся квадратом, как будто собрались
патрулировать пространство. И к ним подходят еще какие–то корабли.



— Они вне сектора нашего обстрела?



— Вне.



— Что это за корабли?



— Я не пойму. Не крейсера точно, больше похоже на что–то вспомогательное. Но не
десантные баржи. Это не корабли для перевозки людей — тоже точно.



— Исчерпывающие объяснения, — пробормотал Георгий.



Странные корабли — их было три — покинули строй флотилии и двигались вдоль
меридианов Карфагена, в сторону его южного полушария. Охранения при них не было
— надо полагать, Уайт считал, что его авианосцы и так контролируют всю сферу.



— Что это может быть? Версии?



— Это больше всего похоже на корабли связи, — заметил один из дежурных, пожилой
капитан–лейтенант.



Георгий был готов с ним согласиться. Но зачем? Кому и что они собрались вещать?



— Антенны разворачивают, — констатировал лейтенант–тактик.



— Мы можем их сбить? — Георгий сам знал, что задает идиотский вопрос.



Все три офицера, находившиеся в поле зрения, одинаково мотнули головами.
Конечно. Любой корабль, который сейчас выйдет из тени, будет накрыт
истребителями раньше, чем хотя бы займет позицию для эффективного огня.



— Они начали излучение, — доложил тактик. — Электромагнитное, с очень странными
характеристиками. Вот, — он вывел на экран картинку.



Конуса излучения накрывали зону мегаполисов. Ту самую узкую полосу, где было
сосредоточено четыре пятых населения Карфагена.



«Так кончается мир: не криком, но всхлипом…»



Вин Уайт, не отрываясь, смотрел на экран, где один за другим загорались красным
накрытые лучами Бертини сектора.



Никто ничего не говорил.



Потом зажегся экран связи, и на нем появился Сокол — командующий установками
Бертини, совсем молодой красавец с чеканным профилем.



— Первая часть программы выполнена, — сообщил он. — Теперь нам надо
подзарядиться от солнечных батарей.



— Понятно, — сказал Вин. — Авианосцы, поднять каждому по пятнадцать
истребителей. Барражировать в районе установок, основная задача — их защита.
Старший — командир истребительной группы «Айраваты».



— Благодарю, — Сокол поклонился, и экран погас.



Вин искоса оглядел свой штаб. Настроение у всех было мрачное, несмотря на полную
победу. Еще бы! С такой войной они еще не встречались.



Он пробежал пальцами по клавиатуре, вызывая Сокола.



— Сколько людей мы сейчас убили?



У Сокола приподнялись брови.



— Около двух с половиной миллиардов, скорее всего. Вас это беспокоит?



Вин смотрел на Сокола, не зная, что ответить. Юноша с необыкновенно правильными
чертами лица, с белоснежными волосами. Плащ на нем был темно–серым.



— Мы теперь будем жить совсем в другом мире, — сказал Вин.



— Мы уже в нем живем, — мягко поправил Сокол. — То, что сейчас происходит, есть
логическое следствие существования Гондваны. Помните, где вы родились?
Производственная зона — пространство для нормальных людей, из которого лишние
выбрасываются вниз — в зону подонков, или вверх — к нам. Очень может быть, что
эта война — последняя в Галактике. Это ведь стоит того — чтобы человечество
теперь всегда жило без войн. Хирургическая операция тоже выглядит страшно.
Хирург уродует, потрошит нежное живое тело… Но ведь вы знаете, что это для
исцеления. Мы — врачи человечества. Мы его вылечим. А вы нам помогаете.



Вин некоторое время смотрел Соколу прямо в глаза.



— Понятно, — сказал он. — Скажите, а император существует?



Сокол усмехнулся.



— В том смысле, в каком существуете вы или я — нет. Вы же и сами уже догадались.
Император — это просто квантовый образ. Реально империей управляем мы. Птицы.
Никакого монарха у нас нет, решения принимаются соглашением. Для этого нужен
только разум.



Вин молчал.



— Адмирал, я вас понимаю, — сказал Сокол еще более мягко. — Сейчас мы проходим
очень болезненный этап. Но ведь эволюция всегда болезненна. И хирургия тоже.
Вспомните Шакти. Вспомните свой дом. Вам ведь там было хорошо? Вы хотите, чтобы
так жили все — все, кто этого заслуживает? Раны забудутся. А мир — он продолжит
жить. И он будет прекрасным, если мы постараемся.



Вин молчал. Его знаменитый секундомер лежал рядом. Стрелка бежала, отмечая
время.



— Проверьте еще раз связь с Литорией, — сказал Георгий.



— Проверяю постоянно, — отозвался связист. — Результат один и тот же: линия
связи в порядке, но никто не отвечает. В других городах, попавших под луч — то
же самое.



— А вне зоны луча?



— Там все как обычно.



— Придется туда лететь, — сказал Георгий сам себе.



Сейчас, слегка отойдя от напряжения, он по–новому осознал то, что произошло за
последние полчаса.



Во–первых, погиб Андроник. Лучший друг. Между прочим, предстоит еще очень
тяжелый разговор с Никой… ах ты черт, можно подумать, это сейчас главная
проблема…



Во–вторых, он, Георгий, теперь командующий группой флотов «Юг». Больше некому.
Дождался…



В-третьих, радоваться этому назначению не следует, потому что группа флотов
окончательно потеряла ударную силу. Два последних линкора уничтожены. Как теперь
продолжать войну — вовсе непонятно.



И в-четвертых… Ну что же там все–таки в городах?



— Ваше превосходительство! — старший лейтенант из научно–технического отдела
штаба группы флотов вытянулся, как струна. Георгий давно не видел такого
взволнованного человека.



— Что у вас?



— Эти лучи… — старшему лейтенанту, кажется, трудно давались слова. — Их
характеристики… Был такой ученый — Антонио Бертини. Он случайно открыл лучи,
которые даже при малой интенсивности вызывают распад нервных клеток… в мозгу…
Так вот… Я вызвал данные из базы и сверил все параметры, какие мог. Это лучи
Бертини.



Мира! — вспыхнуло в сознании у Георгия. Она сейчас в поместье, на севере. Ничего
не должно случиться. Но надолго ли эта безопасность?..



…И только потом он осознал весь смысл сказанного.



— Старший лейтенант, вы уверены?



— Да… Уверен.



Георгий потратил несколько секунд, вспоминая. О лучах Бертини он, разумеется,
слышал. Как оружие они никогда не применялись. От них легко экранироваться, и
никакой боевой корабль они не поразят.



Но вот если ими ударить по городу…



Георгий движением руки приказал старшему лейтенанту сесть.



Мыслей не было. Где–то под толстым, как ватное одеяло, слоем ошеломленности
билось одно: это конец.



Конец войны. Конец Византийской империи. И, с некоторой вероятностью, — конец
человечества.




ГЛАВА 14 ТОЧКА ПЕРЕГИБА

Сразу после катастрофы Аттик Флавий вылетел на север.



Надо было хоть как–то объяснить ситуацию тамошним нобилям, подчеркнув, что
военное правительство все еще контролирует планету. И — подготовить площадку для
эвакуации.



Если она понадобится…



Данные о положении в мегаполисах передавались на самолет Флавия в реальном
времени. Старший лейтенант Мюллер из инженерного отдела оказался прав. Лучи
Бертини. Только что аналитики сообщили, что вероятное число смертных случаев —
не менее двух миллиардов.



Первое, что сделал Георгий Навпактос — это приказал обеспечить эвакуацию
выживших. Кто–то из миллиардов обязательно должен был выжить. Над несколькими
точками погибших городов инженеры сейчас подвешивали сигнальные спутники,
которые должны освещать места сбора; не заметить их будет невозможно. Все
понимали, что вывозить живых надо срочно. Пройдут какие–то сутки, и мегаполисы
превратятся… даже не хотелось думать, во что.



Странно: Георгий не чувствовал ненависти.



Все равно что негодовать на эпидемию чумы.



Он понимал, что Карфаген обречен. При такой мощности противник может обработать
лучами Бертини хоть вообще всю планету. Биосфера пострадает, ну и что?
Восстановят.



А дееспособного космофлота больше нет. Даже если превратить все оставшиеся
корабли в смертники — это ничего не даст. Их остановят истребители.



Мюллер сидел рядом, крича в экран какие–то команды. Георгий только что дал ему
полномочия начальника над всей тыловой службой. Проект «Убежище». Экранировать
лучи Бертини достаточно легко. Если вырыть блиндаж, перекрытый сверху метровыми
стальными плитами, и поместить туда всех гражданских — это гарантирует защиту.



Георгий не верил в такие меры. Увы. Даже если блиндаж успеют построить, он
окажется ловушкой. Другое дело — уйти на север, чтобы начать скрытную горную
войну. Может, кто–то спасется хоть там. Хоть на время…



Было странно, что космофлот противника не проявляет активности. На их месте
Георгий бы уже начал или вторую стадию обработки поверхности, или десантную
операцию. Но — пока ничего похожего. Авианосцы построились на солнечной стороне
квадратом и висели в его углах, видимо, заодно подзаряжаясь энергией света.



Георгий думал о Мире. Эвакуировать ее пока не имело смысла: в поместье на севере
куда безопаснее, чем в наземном штабе. Интересно, Флавий догадывается? И о чем
он вообще собирается там говорить?..



Не отдать ли остаткам флота приказ срочно уходить из системы Карфагена?
Преследовать их не будут. И тогда, по крайней мере, спасется хоть кто–то.



Проблема в том, что подобрать с поверхности они не смогут никого, ни одного
человека. При таком господстве противника в локальном пространстве это
самоубийство. Но сами уйти — смогут наверняка.



Георгий понимал: сейчас настал момент, когда надо спасать уже не людей. Не
людей, а цивилизацию.



Но разве такое можно сказать вслух?



Он почти повернулся к связисту, чтобы приказать открыть канал с командиром
флагманского крейсера…



…Но не повернулся. Решиться было не так легко.



Ч-черт. Ведь опоздаем же.



И тут на тактическом экране что–то изменилось.



— Ваше превосходительство!.. — это вскрикнул дежурный офицер.



Георгий привстал.



— Корабли Гондваны атакуют друг друга, — сказал пожилой капитан–лейтенант. Почти
меланхолично.



Георгий так и остался в неудобной позе, не в силах отвести взгляд от экрана.



Уайт — если это был он — действовал с привычным изяществом. Его люфтгруппы
немедленно, в первые десятки секунд, сбили все три излучателя и только после
этого построились выпуклой линзой, которую командующий мог мгновенно развернуть
в любую сторону. Или превратить в вогнутую. Или… О тактике авианосных боев
Георгий знал не так уж много. Он даже не удивился, когда один авианосец
вспыхнул, как звезда.



— Вот это да, — сказал капитан–лейтенант.



Звонок. Канал орбитальной связи ожил.



Связист какое–то время возился, настраивая передачу изображения. Конечно…
Византийские и гондванские системы не рассчитаны на совместимость друг с другом.
Никто в этом не нуждался.



Георгий сел в кресло. Висящее в зале напряжение он ощущал кожей.



А потом экран засветился, и на нем возник человек.



— Я — Виндзор Уайт, командующий особой группой флотов. Надеюсь, что говорю с
высшим командованием Византии. Объявляю о переходе на вашу сторону. Готов
прибыть к вам на поверхность для переговоров о… — он сглотнул, — о деталях. Я
спущусь один. На одиночном боте. Без всяких условий. Прошу указать мне точку для
посадки.



Георгий помолчал, вглядываясь.



Да, сейчас Виндзор Уайт уже не выглядел мальчишкой. Если бы Георгий не знал, с
кем говорит, он дал бы этому человеку лет сорок пять. Черные круги вокруг
ввалившихся глаз…



— Спускайтесь, — сказал Георгий сухо. — На высоте двести вас встретит
истребитель. Неприкосновенность обещаю.



Уайт кивнул, и экран погас.



— Связь с самолетом Флавия, — сказал Георгий. — Генерал–лейтенант?
Возвращайтесь. Бросайте все и возвращайтесь. У нас новость, которая важнее… чего
угодно.



— Георгий, я уже на подлете к точке. Меня там ждут…



— Возвращайтесь, — повторил Георгий. — Вы поймете, почему. Это — мой приказ.



Флавий помедлил. Но кивнул.



— Спасибо, что не расстреляли меня, — сказал Уайт.



— Мы это еще успеем, — сказал Георгий. — На тех фотографиях — ваша семья?



Уайт с трудом кивнул.



— Я не знаю, как Лян это сделал. Пробиться к передатчику дальней связи очень
трудно. Он сказал, что я не имею права не знать.



Георгий Навпактос и Аттик Флавий переглянулись.



— Как давно вы узнали?.. — спросил Георгий. — Простите. Как давно это пришло?



Уайт беспомощно пожал плечами.



— Около сорока минут… По–моему. У меня выключилось чувство времени.



— Около сорока минут, — повторил Георгий. — Андроник уже погиб. И города уже
погибли. А если бы раньше?



Уайт понял.



— Я не знаю. Было бы глупо оправдываться. Это война. Когда я шел сюда… — он
нашел в себе силы усмехнуться. — Мне не хотелось делать то, что они придумали.
Но сомнений не было, и бунтовать я не собирался. Я ведь присягу давал, в конце
концов…



— Кому? — мягко спросил Аттик Флавий.



Уайт поднял глаза. У него были огромные зрачки.



— Императору… О том, что он не существует, я узнал меньше часа назад. Раньше —
только догадывался.



Флавий смотрел куда–то вниз, на матовую поверхность стола.



— Значит, догадывались?..



Уайт свел вместе руки, как будто ему было холодно.



— Да…



— И многие у вас догадываются?



— Я… Я не знаю. Возможно. Думаете, мы про это говорим?..



— А кто вам сказал об этом? Сейчас?



Уайт медлил. Георгий затаил дыхание.



— Мне сказал это человек по кличке Сокол. Тот, кто командовал излучателями.



— А другое имя у него есть?



Уайт помотал головой.



— Мне объяснили, что у них нет имен. Только названия птиц.



— У кого?



— У людей из Ледяной зоны. Я видел еще… Нескольких.



— Значит, они и есть реальная власть в Гондване? Вы думаете, ваши родители и
брат были убиты по их приказу?



Уайт развел руки в стороны.



— Это два разных вопроса. Насчет реальной власти — в широких пределах… Да. В
широких пределах. Хотя, как вы знаете, никакая власть не бывает абсолютной. А
кто убил моих родителей, я не знаю. Точнее — я знаю, что их убила Гондвана.
Этого достаточно.



Флавий кивнул.



— Что сказали в ответ на бунт ваши люди? — это спросил уже Георгий.



— Они пошли со мной. Я и не сомневался. Надо знать… нашу систему. Возразил
только командир «Ваманы».



— Это авианосец, который вы уничтожили?



— Да…



— А где находятся эти люди–птицы?



Уайт сделал над собой усилие.



— На Токугаве. В основном на полярном континенте. В другие места они только
вылетают, когда нужно. На Токугаве — центр воспроизводства.



— Так… И что вы хотите с ними сделать?



Уайт, кажется, удивился вопросу.



— Уничтожить. Разве неясно?



— И стать императором самому?



— Нет, — сказал Уайт. — Только не я. Да, я прекрасно понимаю, что после
уничтожения центральной власти случится хаос… но потом все как–то
стабилизируется. Опасность будут представлять головорезы из Безымянной зоны.
Здесь, на транспортах, был целый корпус…



— Был?



Уайт кивнул.



— Приняв решение переходить, я уничтожил их первым делом… Нет. Не первым.
Сначала — штабной корабль, на котором находился Сокол. Потом мониторы. И потом
транспорты с наземными силами.



— А перейти на вашу сторону вы им не предложили?



Уайт тряхнул шевелюрой.



— Нет… Вы не понимаете. В Гондване космофлот и наземные силы — два разных мира.
Космофлот комплектуется людьми из Производственной зоны. Такими, как я и как все
мои подчиненные. Мы всегды договоримся между собой… так или иначе. А наземные
силы — это Безымянная зона. Это те, кого выкинули из Производственной зоны, то
есть из нормальной жизни. Без малейшей надежды вернуться. Те, кто знает в жизни
только силу. Чудовища. У них никогда не было самостоятельного доступа к
космофлоту, и они всегда знали, что при малейшем бунте их сожгут с орбиты. Но уж
у себя в зоне — творили, что хотели. На том империя и держалась… Договориться с
ними нельзя. Я не стал и пытаться.



— Кто ими командовал?



— Южный генерал Санграм.



— Южный? — а вот этот вопрос задал четвертый участник разговора.
Фрегаттен–капитан Маевский, который до сих молчал.



— Южный генерал, да…



— Это примечательно, — сказал Маевский, обращаясь ко всем сразу. — Насколько я
знаю, в Корпусе бессмертных есть четыре вида генералов. Восточные генералы — это
оперативники. Грубо говоря, пехота. Они организуют бой. Западные генералы
командуют техническими частями. Космической техники у «бессмертных», разумеется,
нет, но наземной, а также авиации — в достатке. Северные генералы — это служба
тыла, и туда же входит контрразведка. А Южные генералы — это чистильщики. Служба
уничтожения. Командующие палачами, так их можно назвать. На петлицах у них
петля, знак бога Ямы. Так ведь? Южных генералов меньше всего, обычно один–два на
всю империю… Жаль, что вы его распылили. Было бы любопытно познакомиться.



— В следующий раз попробую такого для вас сохранить, — сказал Уайт.



— Это не обязательно, — сказал Георгий. — Но у меня есть еще один вопрос. Когда
вы сюда спускались, вы не боялись, что мы распылим вас? Просто от избытка
чувств. По свежим впечатлениям, так сказать.



Уайт подумал.



— Я мог бы ответить, что мне все равно… и это было бы правдой. Но это не та
правда, которая… Простите. Я запутался. Короткий ответ — нет, не боялся. Я
понимал, что вы не самоубийцы.



Георгий удовлетворенно кивнул.



— Вижу, что голову вы не потеряли. Это было видно уже по бою, но я хотел
убедиться.



— Мало радости — работать с непредсказуемым партнером?



— Да, — сказал Георгий. — Именно так. А теперь давайте, как вы и предложили,
обсудим детали…



Вину казалось, что он оглох.



Ничего особенного. Обычная звукоизоляция каюты.



Вернувшись на «Айравату», он не смог заснуть.



Перед глазами стояла картина: Вин Уайт, говорящий с византийцами.



Не адмирал. Просто кареглазый человек среднего роста. Суетливый. Без конца
говорящий какие–то слова, что–то объясняющий… Спорящий даже с кем–то.



А еще этот человек был пустым внутри…



Вин осознал, что стонет.



Стоп, стоп. Надо как–то успокоиться. Если вызвать врача, он тут же даст
релаксант.



Нет. Справляться надо самому, даже если ты не адмирал.



Думать о… некоторых вещах было все равно невозможно. Охранительное торможение —
так это называется.



Интересно, Лян Вэй понимает, что он натворил?



Когда на Шакти высадится флот — поймет.



Сначала выжжет огнем с орбиты базы на Себеке. А потом высадится.



Хлопот будет много, ох много. Но феодальная инфраструктура способна выдержать и
не такие потрясения.



Переживут как–нибудь…



Но сначала — Токугава.



Не вся, а ее полярный континент.



Сердце зла.



Мир прозрачных дворцов, сияющего неба и людей в разноцветных плащах. Ему кое–что
показали…



И намекнули. Что он может туда войти. Стать птицей.



У кого–то из древних фантастов был такой рассказ: о трагедии человека, который
постепенно превращается в птицу. Короткий совсем рассказ. Миниатюра.



Разве не страшно?..



От этой мысли стало спокойнее.



Значит, теперь у нас Георгий Навпактос. Ну что ж, человек он вроде разумный.
Хороший выбор. За несколько операций, которые предстоит провести, командный
состав сработается, люди научатся воспринимать бывших врагов как своих. А потом…
Потом можно и уйти.



— Да примет нас Рогатая Богиня, — сказал Вин вслух.



Закат на Карфагене — развернутая пылающая книга на полнеба.



Георгий Навпактос сидел у огромного окна. Наблюдал.



Синяя дымка по краям зарева уходила куда–то на ту сторону мира…



Проскользнула тень. Георгий развернулся.



Это был Маевский. Он подошел совсем близко к стеклу, и какое–то время они
смотрели на закат вместе.



Кипящее солнце погружалось в черный океан. Очень медленно.



Когда Маевский заговорил, Георгию показалось, что кто–то перевернул песочные
часы. Он не сразу отреагировал.



— А? Простите…



— Я никогда не верил в Гондвану, — повторил Маевский. — Устойчивость социума —
очень непростая вещь. Ее очень трудно правильно оценить. Движение никогда не
прекращается. Агрессивные компоненты проедают сосуд, даже если он фарфоровый…
Извините. Не страшно, что я так много говорю?



— Не страшно. Вы сейчас про те события, которые… привели к нам Уайта?



Маевский кивнул. Резко, будто пьяный.



— Ужас идеального общества, — сказал он. — Идеальное общество — это всегда ложь.
Всегда. Вроде гладкое, как пруд, а на самом деле… Ткнуть палочкой — львы, тигры
и скорпионы сразу зашевелятся. Вам смешно?



Георгий вдруг понял.



— Вы… хотите сказать… Вы для этого что–то сделали?



Маевский отошел от окна и сел в кресло. Его лицо сейчас было плохо видно.



— Это было несколько месяцев назад, — сказал он. — Ко мне обратился лейтенант,
которого отдавали под трибунал за дезертирство. Он действительно был дезертиром.
Самовольно на своем ударном катере вышел из боя. Ну, вы сами знаете, как у нас
на это смотрят. Его вполне могли расстрелять перед строем. И, что еще хуже,
вычеркнуть из списков нобилей. Парень клялся, что его семья такого не переживет.
Уверял меня, что готов на все. Я спросил его: точно ли на все?..



Он замолк. Георгий не вмешивался.



Видно, сюрпризы на сегодня еще не кончились…



— Я готовил его долго, — сказал Маевский. — Конечно, вы знаете про все эти штуки
с гипнопрограммированием. В подготовке военных они почти не применяются, потому
что программированный человек очень мало способен к самостоятельным решениям. Но
при подготовке «невозвратимого агента» — знаете такой термин? — это даже кстати.
Мы все придумали. Мундир, легенду. Имя. Лейтенант Джеймс Гупта. Я помню все
детали. Знаете, как было трудно? Информации по «бессмертным» у нас — крохи… А
когда он был готов, я забросил его на Архелон.



— С таким расчетом, чтобы он попался, — сказал Георгий.



— Да… Он должен был создать у местной контрразведки впечатление, что идет на
связь с агентом. С очень высокопоставленным агентом. С адмиралом. Проблема была
в том, чтобы не сделать легенду слишком подробной — тогда они сразу вычислили бы
дезу. Так что мы применили очень глубокое гипнопрограммирование, чтобы он
реально держался до последнего. Знаете, как допрашивают в контрразведке
«бессмертных»?..



Чего–чего, а этого Георгий предпочел бы не знать никогда в жизни.



— А на самом деле никакого агента–адмирала не было?



Маевский слабо усмехнулся.



— Конечно, нет. Где бы мы его взяли?.. Я рассчитывал, что под самый конец, когда
психомаска слетит, мой человек произнесет ключевые слова… Те слова, которые
заставят их поверить. Ну, в то, что агент–адмирал существует. Пусть его ищут,
пусть грызут друг друга… Наземная контрразведка у них ведь не имеет права
заниматься делами офицеров флота. Я очень надеялся, что они не удержатся…
Вообще, последствия могли быть любые. А могло не быть никаких.



— Вы же все это ему объяснили, — сказал Георгий.



— Да. Я объяснил, что посылаю его на страшную мучительную смерть ради очень
маленького шанса. Прямо этими словами. Иногда мне кажется, что такая правда —
хуже лжи. Странно, правда?..



— А в Уайта вы метили специально?



Маевский задумался.



— Как вам сказать… В целом да. Я понимал, что если уж каша заварится, он будет
самой первой мишенью.



Георгий промолчал. Фотографии убитых родителей Уайта до сих стояли у него перед
глазами.



— Тойфельсверк, — сказал Маевский грустно.



— Что?



— Тойфельсверк. Слово такое. Означает — дьявольская работа.



— А, вот оно что. Да уж…



Они еще помолчали.



— Меня удивляет, как все совпало, — сказал Георгий. — Они ударили по Уайту прямо
во время его операции…



— Я не думаю, что это совпадение. Скорее всего, тут есть какая–то причинная
связь. Но в чем эта связь состоит, и вызвана ли она нашими действиями — не
узнать никогда. Может, и к лучшему.



— Вам действительно не хочется это знать?



Маевский устало покачал головой.



— Это ведь теперь уже неважно. Ни для кого.



— Понятно… А Андроник знал?



— Нет. Он меня не спрашивал.



— Вы мне говорите первому?



Маевский кивнул.



— Первому и последнему. Я и вам–то говорить не хотел. Но решил, что сейчас
командующий должен знать все.



Георгий провел рукой по толстому оконному стеклу.



— Говорят, в христианстве есть такое понятие — тайна исповеди… Если это
действительно сработала ваша торпеда — значит, вы нас всех спасли. Я даже не
знаю, чем за такое награждают.



— Мы еще не спасены, — возразил Маевский. — У нас появился шанс не погибнуть
сразу — не более того. И я совершенно не уверен, что так сработала именно моя
торпеда. Могла быть и случайность.



— Не верю я в такую случайность… Но вы правы, это неважно. Не Уайту же про вашу
торпеду рассказывать…



Георгий отошел от окна и сел.



— Да уж, — сказал Маевский. — Нет грязнее дела, чем война. Я это знал с детства,
и потом… в академии объяснили дополнительно. Хорошие учителя попались. Любая
другая работа чище. И благороднее. Любая. Мой доблестный предок, Владимир
Зенонович Май—Маевский, командовал Добровольческой армией. Одной из моих первых
книг были его мемуары. Представляете? Очень откровенные. Я хотел быть щитом
человечества, поэтому пошел на военную службу. Только поэтому. Мечты сбываются,
да?..



Георгий смотрел на Маевского, не отрываясь. Он никогда не видел этого предельно
сдержанного человека таким…



Таким.



— Вы провели блестящую операцию…



Маевский откинулся на высокую спинку кресла. Прикрыл глаза.



— Знаю… Теперь я точно знаю, чего это стоит. Раньше знал из книг, а теперь вот
знаю на своей шкуре. Это не стоит ничего. Потраченные годы и боль в остатках
души. Навсегда. И — ничего больше… Не верьте, что война — явление природы. Это
бредни, придуманные древними мудрецами. Война противоестественна. Когда–нибудь
будущее человечество забудет о нас. Как о мусоре. Изучение истории по биографиям
полководцев будет казаться дикостью. Я уверен, что так станет. Даже читать
Плутарха будет стыдно… Или вы считаете, что война — главный признак человека?



— Я не задумывался, — честно сказал Георгий.



Маевский вздохнул.



— Я забегаю вперед, — пробормотал он. — Что ж, давайте считать. Первая сила —
это мы. Вторая — Ангел и те, кто с ним. Третья — Гондвана. Четвертая —
император, у которого тоже есть свои личные войска. И еще есть пятая: это
Северный альянс, который никогда не вмешивался в наши военные дела, но рано или
поздно может это изменить… Гондвана сейчас, я надеюсь, на время парализована.
Император пассивен. Я думаю, он ждет явного перевеса одной из сторон, чтобы
только тогда заявить о себе. Мудрая позиция… Альянс мы пока можем в расчет не
принимать. Так что все совсем просто, — он улыбнулся.



— Ангел?



Маевский кивнул.



— Надо учитывать, что после уничтожения Ангела политическая обстановка окажется
очень сложной. Во–первых, есть часть его флота, которая не пошла с ним на
Антиохию, а осталась в районе Пандемоса — и я уверен, что это очень существенная
часть. С этими людьми придется или договариваться, или воевать. Во–вторых, есть
сеть уранитов, которую мы целиком накрыть не можем. С ней тоже придется серьезно
возиться. В-третьих, есть множество генералов и просто нобилей, которые успели
за эти недели распробовать власть… Скучать не придется. Даже если мы сыграем
флотилией Уайта, как тузом из рукава, и разгромим Ангела в сражении —это будет
началом настоящих проблем, а не концом.



— Я понимаю, — сказал Георгий. — Но теперь у нас по крайней мере есть шансы.
Кстати, приказ о производстве вас в контр–адмиралы я подпишу прямо сегодня.



Маевский повел плечом.



— Стоит ли? Впрочем, делайте как знаете.



— Спасибо… Скажите, а вы жениться никогда не хотели?



Если Маевский удивился вопросу, то не показал этого.



— Никогда.



— А мне иногда кажется, что людям наших занятий это просто необходимо, — сказал
Георгий. — Ну, не знаю. Посмотрим.



Аэродром был маленьким — Эрнст Брандт при посадке задел какие–то кусты кормовым
винтом своего «хеншеля». Заглушил мотор, тяжело выпрыгнул из кабины. Вдохнул.
Стемнело уже основательно. Закат догорал в бесконечной дали тонкой нитью.



Он размял уставшие от штурвала пальцы.



— Господин полковник!.. — человек появился внезапно, выбравшись, оказывается,
из–под соседнего самолета. Механик базы, лейтенант лет под тридцать. Его фамилию
Эрнст забыл, а имя ему было Годберт.



— Господин полковник… — Годберт помялся. — Вас просили, как приземлитесь — сразу
в комнату совещаний. Срочно.



— Прямо срочно? — у Эрнста брови поползли вверх. Вообще–то такие вещи сообщают
по радио.



— Да… Там командующий.



Эрнст проглотил ругательство и быстро зашагал по дорожке, которую за неделю
существования аэродрома инженеры успели выложить гравием.



В маленьком штабном зальчике горели все лампы, какие только можно было зажечь.
Офицеров тут было человек двадцать. Генерал–полковник сидел в самой середине и
был очень мрачен; по Эрнсту он едва скользнул взглядом.



А вот человек напротив него…



Беловолосый, высокий, длиннолицый. В черном мундире со знаками различия
вице–адмирала космофлота.



Эрнст сразу понял, кто это. Не глядя нашарил стул, сел.



— Я продолжаю, — сказал человек. — С вашими людьми вы можете продавить фронт. Я
не сомневаюсь в этом. Можете занять Каракку, или Теофанию, или даже оба эти
города. Вы и сейчас продвигаетесь довольно убедительно. По поводу окончания этой
операции у вас, вероятно, есть свои соображения, не буду их обсуждать. Но вот
что я скажу точно. Ваши силы уже сейчас не те, что были десять дней назад. И
силы ваших противников — тем более. Если хотите, я приведу точные цифры и по
вам, и по ним. Когда вы выйдете на побережье, бои затухнут. Но не прекратятся.
Восставшие генералы тоже хотят жить, а силы, способной их привести к
спокойствию, сейчас нет, вот в чем дело… У вас есть предметные основания
считать, что Велизарий в ближайшее время вмешается? По–моему, у него просто
недостаточно для этого сил… А главным эффектом от ваших действий будет
уменьшение числа людей. Способных держать оружие. Это, если угодно, арифметика.



Тиберий Ангел замолчал и протянул руку к стакану с водой.



— Вы считаете, что у нас есть общий враг? — спросил Красовски. Эрнст впервые
после перерыва в несколько дней услышал его голос.



Ангел вздохнул.



— А вы так не считаете?.. Учтите, что Негропонти больше нет. Их уничтожили. Вы
можете легко это проверить средствами своей разведки… Временные фигуры. Выражаю
вам сочувствие, генерал: вы лишились главного врага.



У Красовски сузились глаза.



— Можете предложить мне врага получше, господин адмирал?



Взгляд Ангела был почти веселым.



— Негропонти больше нет, — повторил он. — Остались эти… генералы–наместники.
Напуганные и жестокие. Остался космофлот, который я позволю себе пока считать
нейтральной силой… И кто остался еще? Вам подсказать?



Красовски молчал.



Ангел сделал шаг вперед (офицеры–варяги подобрались).



— Я просил бы каждого из вас ответить на один вопрос, — сказал Ангел очень
четко. — Не вслух ответить. Просто самому себе. Как вы себя поведете, если к вам
придут и сообщат, что ваш сын — вот лично ваш — признан достойным посвящения
Урану?



Он сделал паузу, оглядывая присутствующих. Как птица.



— …Вы об этом не думаете. Вы — все — считаете, что главное выиграть битву, а уж
с уранитами вы как–нибудь справитесь. Но все наоборот. Уран — это настоящая
сила. Огромная, и совершенно чужая. Нечеловеческая. И если она станет на этой
планете главной — вот тогда я действительно позавидую тем, кто успел погибнуть в
боях.



Красовски уже пришел в себя. Он спокойно смотрел через очки.



— Я так понимаю, что за этим последует некое предложение? — осведомился он.



Ангел кивнул.



— Последует. И вполне очевидное. Ураниты еще не так сильны, чтобы диктовать
здесь любые условия. Особенно после прихода космофлота. Вероятно, я был бы на
стороне Негропонти… но Негропонти нет. И я пока что не собираюсь воевать — ни за
кого. А вот бои, идущие здесь, надо прекратить немедленно. Просто из ресурсных
соображений. Нельзя тратить бог весть на что силы, которые могут в ближайшее
время пригодиться для более высоких целей, — он улыбнулся. — Ту сторону можно
уговорить на перемирие, я уже проверял. У вас есть очень… веские аргументы. Так,
может быть, поразмыслим?..



Шесть часов спустя Тиберий Ангел стоял на открытой галерее рядом с Каспаром,
жрецом Урана.



Галерея нависала прямо над морем. Слепцы любили простор.



Рябь бежала по воде. А совсем вдали маячил сторожевик с торчащей в небо
зениткой.



— Итак, перемирие заключено?



Тиберий поежился от звука пустого голоса.



— Заключено. Красовски дал себя уговорить не сразу, но он же тоже не идиот,
чтобы вести бесконечную войну…



Каспар чуть шевельнул складками мантии.



— Значит, вы соблазнили его идеей союза против нас? Против злобных слепцов,
желающих поработить мир?



— Именно так.



— Убедительная приманка… Хотя, полагаю, вы говорили с ним искренне.



Тиберий пожал плечами.



— Искренне всегда проще, сами знаете. Я честно поделился с ним частью своих
мыслей. Чтобы убедить его заключить перемирие, этого хватило.



— Да, — сказал Каспар. — Искренность в умелых руках может быть страшным оружием.
Со мной ведь вы тоже искренни?



Тиберий наклонил голову.



Каспар, конечно, почувствовал движение.



— Из вас получится император, — сказал он.



— Сначала разбить Ангела, — сказал Георгий. — А потом работать с его бывшими
подчиненными. Только так. Если попробуем наоборот, провалим вообще все.



— То есть ты предполагаешь ступенчатое наращивание, — сказал Вин. — Сначала
уничтожить Ангела и взять Антиохию хоть под какой–то контроль. Потом, опираясь
на этот результат, наладить отношения с той частью группы флотов Ангела, которая
сейчас базируется на Пандемос — а она очень мощная — и привести ее под свою
руку. И потом всеми этими силами ударить по Токугаве…



— Да.



— Да, — повторил Вин. — Ты читал Одзаву, «Алеуты — Цейлон — Красное море»?



— Читал.



— Тогда ты понимаешь, о чем я хочу сказать. Там описана очень похожая
маятниковая операция. Успешная. Но Одзава четко указывает на ограничения. Такая
цепочка действий может быть только непрерывной. Малейшее промедление — провал.



— Я это понимаю, — сказал Георгий. — И, если честно, надеюсь только на наш общий
талант. Никто лучше космических адмиралов не знает, что историю двигают не
массы, а люди…



— Или боги, — сказал Вин.



Георгий поднял на него глаза.



— Ты серьезно?



— Почти…



Георгий покачал головой.



— Интересно, каким богам ты молишься, — сказал он.



— Я почти не молюсь, — отозвался Вин. — Но если уж молиться… В такой ситуации,
как наша, поможет только Она, — Георгий по тону понял, что последнее слово — с
большой буквы.



— Она?



— Рогатая Богиня.



Георгий совершенно неожиданно почувствовал, как по спине бегут мурашки.



— Рогатая…



— Ее не принято называть по имени. Да и имен у нее… слишком много.



— У вас многие в нее верят?



— Все.



Георгий промолчал, и Вин понял это молчание по–своему.



— Все, — повторил он. — «Область бога» есть в душе у каждого рационалиста…
впрочем, поклонение богам тоже может быть рациональным.



— И не страшно?



Вин улыбнулся.



— Еще как страшно. Только Кали страшнее. Хотя есть мнение, что Кали — тоже
аватара Рогатой… А у тебя есть любимое божество?



— Деметра, — сказал Георгий.



Вин пожал плечами.



— Тоже связано с Рогатой, — сказал он. — Видишь, все равно придем к ней.



— И она нам поможет?



— Если захочет… Если мы ее убедим… — Вин, казалось, ушел в себя.



Георгий усмехнулся. Вообще–то он избегал размышлений о богах. Хотя, как и любой
человек Галактики, знал в глубине души, что они существуют.



Ну, хотя бы в некотором смысле…



— Тебя пытались убить, — сказал он, резко меняя тему.



Вин даже не шевельнулся.



— Неудивительно. Хотя и непродуманно.



— Тебе правда все равно?



Вин, казалось, улыбнулся.



— Нет, конечно. Просто я ведь не вернусь домой. И возвращаться некуда… — Он
помялся. — Знаешь, в детстве мне часто снилось беззвездное небо. Представь. И
ведь я знал, что это именно небо… — Он замолчал, подбирая слова. — Самый
страшный сон, когда я увидел взлетевший в это небо космический скафандр. Пустой,
там не было лица… Черный провал под забралом. Тогда я не понял ничего, просто
было очень страшно. А сейчас я думаю, что это был первый привет от Нее. И вот… —
он опять прервался. — В общем, сегодня ночью этот сон вернулся. Через двадцать
шесть лет. И теперь я точно знаю, что пустяков вроде попытки убийства мне
бояться не надо.



Георгий смотрел на Вина, пытаясь перебороть внезапно возникшую острую жалость к
этому человеку. Да, жалость… С ума сойти. Так, наверное, можно пожалеть и самого
дьявола. Хотя какой он дьявол? Просто молодой уставший офицер, которому очень не
повезло. Послужил бы, вернулся на свою уютную Шакти, женился бы на хорошей
девушке… Какая–то у него там, кажется, даже была на примете. Не спрашивать же
теперь.



Зато для нас это спасение…



Спасение. Георгий впервые произнес про себя это слово.



Кажется, был такой древний царь — Антиох Спаситель. Не в его ли честь названа
Антиохия?..



Смешно это все.



Горстка людей на нескольких десятках кораблей пытается спасти… Чуть ли не
человечество.



Георгий знал, что не останется после этой истории прежним человеком. Чем бы там
ни кончилось. Даже если каким–то чудом выживет…



Как вовремя погиб Андроник, подумал он внезапно — и мысленно врезал себе по
губам. Но ведь правда же… До смерти Андроника была жизнь как жизнь. Черт… — он
помрачнел, вспомнив Нику. Та старалась как–то держаться, скрывая потрясение, но
где уж… Как будто нити разлезлись, обнажив грубую основу. Или вообще дыру.
Беззвездное небо…



Он повернулся к Вину.



— Твои люди готовы?



— Это их единственный шанс хоть когда–то вернуться на родину. Конечно, готовы.



— Формально подчиняться мне ты согласен?



— Да. Это разумно.



— Отдых им нужен?



Вин покачал головой.



— Никакого отдыха. Чем быстрее начнем, тем лучше. Тем более что задержка — это
риск.



Георгий кивнул. Тут спорить не приходилось, возможность внезапно «вытащить из
рукава» три авианосца была единственным преимуществом, дававшим сейчас хоть
какой–то шанс. Если Ангел об этом узнает — преимуществу конец.



А до Антиохии — всего неделя ходу.



Четырехкорпусные авианосцы типа «Айравата» были очень необычными кораблями. В
окрестности Карфагена их осталось три штуки, так что все оставшиеся чины группы
флотов «Юг» могли налюбоваться — даже в оптическом диапазоне, если бы возникло
желание.



Боевые звездолеты, как правило, имеют обтекаемую форму. Дилетантам это часто
кажется странным — ведь еще с XX века известно, что в глубоком космосе
сопротивление отсутствует при любой скорости. Проблема в том, что ударные
корабли сплошь и рядом действуют не в глубине Пространства, а в экзосферах
планет, где газ, конечно, разрежен, но на высоких скоростях его сопротивление
вполне значимо. Так что даже линкорам свойственны зализанные обводы,
напоминающие об их далеких океанских предшественниках. Это, в частности,
позволяет вести бои в газовых слоях планет–гигантов. Возможность, которая
пригождалась редко, но бывали и выдающиеся случаи…



Появление авианосцев поначалу не слишком изменило картину. Первые авианосцы,
такие как «Эпаминонд» и «Нарзес», были прямыми потомками линейных крейсеров.
Ослабленная артиллерия, резко усиленная люфтгруппа — все это не делало
конструкцию корабля совсем уж принципиально новой. Авианосцы остались
относительно небольшими и способными действовать в атмосферах.



«Айравата» была первым представителем многокорпусных авианосцев. Совершенно
другое поколение кораблей; раньше так строили исследовательские звездолеты (и то
далеко не все), а в военном флоте — только тыловые корабли, которым участвовать
в боях заведомо не предстояло. Ну, и грузовики еще, но там принципы постройки
совсем другие… На взгляд любого опытного космического офицера, облик «Айраваты»
был очень необычным. Основной корпус в виде простого стержня — с шарообразным
утолщением посредине, в котором располагался двигатель Лангера, — и торчащие на
перпендикулярных опорах бруски полетных палуб, каждая где–то в половину
основного корпуса длиной.



Полетных палуб было три, поэтому при виде с торца авианосец выглядел трехлучевой
звездой; именно «с торца» — потому что корма здесь ничем не отличалась от носа:
еще одна примета чисто внеатмосферных кораблей, которым положено держаться от
планет подальше. Ситуаций, когда «Айравате» пришлось бы входить в атмосферу,
технические задания не предусматривали. Он маневрировал прежде всего
люфтгруппой, в которую входило сто двадцать истребителей «астра» повышенной
дальности. Три сдвоенных эскадрильи. Полетные палубы вращались относительно
опор, как винтовые гондолы атмосферного конвертоплана; в состоянии покоя они
были параллельны основному корпусу, но в бою могли повернуться на любой угол,
облегчая выпуск истребителей в нужном направлении, выигрывая секунды… Конечно,
такое количество степеней свободы у корабля усложняло управлением им; впрочем, в
Пространстве ничего простого не бывает. При необходимости полетные палубы могли
еще и отстыковываться, чтобы действовать как самостоятельные корабли — конечно,
без двигателей Лангера. Так что командир «Айраваты» фактически мог распоряжаться
целой флотилией…



Наверное, подобные корабли могли бы пригодиться для исследования новых систем.
Когда–нибудь. Сложность управления тут не страшна, перемещаться на межзвездные
расстояния и без того всегда сложно. Первый закон, известный каждому изучавшему
теорию сверхсветовых перемещений: прямолинейных траекторий не бывает. Понять это
легко. Пусть кто–нибудь вроде Себастьяна Кабота плывет из Ливерпуля на Лабрадор,
двигаясь по кратчайшему пути. Каждому видевшему глобус очевидно, что траектория
его — не прямая: она проходит по «горбу», образованному выпуклостью Земли. Точно
так же любая траектория межзвездного полета есть сложная кривая, проходящая по
«горбу» спиралевидной выпуклости пространства; перемещение по ней происходит с
помощью эффекта дизъюнкции инертной и гравитационной масс (в чем, собственно, и
состоит основная идея двигателя Лангера) в сочетании с так называемым «принципом
уклона» — корабль движется вдоль мгновенного градиента внешних полей,
создаваемого при локальном изменении гравитационной постоянной. Так и был
покорен рукав Стрельца, в котором находится Спиральное море… Конечно,
сверхсветовые перемещения имеют предел; в частности, для межгалактической
навигации двигатели Лангера не годятся, здесь нужно что–то принципиально новое.
Может быть, и странствия по рукавам нашей галактики станут когда–то
восприниматься наподобие путешествий аргонавтов, для которых дальний берег
Черного моря был краем света. В любом случае, пока что простора для открытий
хватит и ближе к дому. Млечный путь велик, а век человечества бесконечен — и
важно ли тут что–нибудь еще?..



Об этом думали многие: и Георгий, и Вин, и еще сотни людей, никогда не
делившихся мыслями, даже не знавших о существовании друг друга. Изящный,
сложный, необычный силуэт «Айраваты» — символ власти умелого человека над
Пространством. Рано или поздно война кончится, а корабли останутся.
Исследовательская экспансия. Пока человечество сделало первые несколько шагов по
тысячекилометровой дороге. Но ведь оно пойдет и дальше, правда?



Когда–нибудь…



— Неопознанный объект с севера. Даю вектор.



— Принял.



— Как–то странно он идет…



— Ничего не странно. Просто масса покоя у него маленькая.



— А запрос?



— Корабль нашего производства, вот реплика. А так молчит.



— Думаешь, пакость какая?



— Ничего не думаю. Давай без паранойи.



— Трудно без нее, знаешь ли. Наверх инфа пошла?



— Сразу же.



— Ну и все… Он к нам идет.



— А куда ж еще, интересно, он может идти?



— Стоп. Смотри…



— Вижу. Задвигались…



— Собьют, как думаешь?



— Наверняка.



— А если это наш?



— А кто нам теперь наши?



— И то верно…



— На посадку идет. Ответа на запрос так и нет?



— Нет. И не будет. Если он сейчас говорит, то с «Изумрудом».



— Если есть кому говорить…



— Есть кому. Посмотри на динамику. Беспилотник так двигаться не может.



— Хха. Забавно. Значит, гость…



— Значит…



— И правда, интересные у него характеристики. Это не военный корабль.



— Ага… Вот, кажется, сажают.



— Интересно, мы узнаем, кто это?



— Сомневаюсь…



— Все. Сел. Можем дежурить дальше спокойно.



— Ага, удачи.



Это была типичная сверхсветовая яхта: яйцевидный кораблик, в расширенной части
которого располагался двигатель Лангера, а в суженной — жилой отсек на одного
человека. Управление такими кораблями было предельно просто, почти всю работу
выполнял ординатор; на провешенных путях, вроде траекторий между главными
планетами, перемещение вообще не требовало вмешательства человека, кроме как при
посадке. Правда, стоили эти кораблики очень дорого. А потому и встречались
нечасто. Неудивительно, что дежурные на посту противокосмической обороны так и
не догадались, с чем им пришлось столкнуться. Уж очень это здесь, на войне, было
неожиданно.



На сигналы — кроме автоматических, посылаемых бортовым ординатором в ответ на
любой запрос вида «свой — чужой» — неизвестный корабль не отвечал. Поэтому после
короткого размышления контр–адмирал Теодорос приказал легкому крейсеру «Изумруд»
выйти на перехват объекта и посадить его с помощью гравилуча, а в случае попытки
вырваться — уничтожить.



Яхта, однако, сопротивляться не стала, а спокойно опустилась на грунт на
маленьком запасном космодроме, наземная команда которого была уже поднята по
боевой тревоге. «Изумруд», висевший на высоте чуть больше ста километров, держал
это место под прицелом — на всякий случай…



Однако, когда створка главного люка яхты с шипением откинулась, оттуда выбрался
всего лишь обычный человек.



Человек в полковничьем мундире. С бородой. Лицо нобиля: прямой нос, ясные карие
глаза, спокойно глядящие на оцепивших яхту вооруженных солдат.



— Меня зовут Платон Арианит, — сказал он. — Мне нужно увидеть адмирала Андроника
Вардана. Прошу вас доложить обо мне.



В ряду солдат произошло шевеление. Командовавший ими старший лейтенант вышел в
середину круга, навстречу гостю.



— Адмирал погиб, — сказал он.



Полковник на секунду прикрыл глаза.



— Мою личность может установить его супруга, Княженика Вардан. Я ее брат. И мне
надо встретиться с кем–то из вашего командования. Скорее. У меня важные
известия.



— Где вы взяли яхту?



— Угнал, — Платон усмехнулся. — Взломал коды, проник на площадку…



— Вы раньше ходили на таких кораблях?



— Ни разу в жизни.



— Понятно… Значит, вы совершили этот переход специально, чтобы сообщить нам
новости?



— Да.



— Вы уверены, что Красовски заключил перемирие?



— Да. Я это проверил. Могу сообщить вашей разведке детали, если они чем–то
помогут.



— Разведка к вам обратится… Значит, на Антиохии сейчас вообще нет боев?



— Только если мелкие стычки, о которых я не слышал. Серьезных — нет.



— Даже не знаю, хорошо это или плохо, — сказал Аттик Флавий. — Для самой
Антиохии вроде бы хорошо…



— Я тоже не знаю, — сказал Платон. — Вы только от меня получили сообщение о
смерти Негропонти?



— Увы, да… Но если Негропонти больше нет, то кто же нам противостоит?



Платон некоторое время молчал.



— Я боюсь, что вы не поверите. Потому что… Вы, как разумный человек, наверняка
исходите из того, что нам противостоят люди. А это неверно.



Аттик Флавий показал лицом желание слушать.



— Я не знаю, как вас убедить, — сказал Платон. — Кое–какие документы я с собой
прихватил, посмотрите… Если коротко. Нам противостоит чудовищная личность, имя
которой — Уран. Мы все — и я в том числе — считали, что ураниты — просто группа
людей, преследующих какие–то свои цели. Это ошибка. Попросту говоря, мы
недооценили глубину трансформации, которую они проходят после посвящения. Это
что–то вроде улья или термитника, если хотите. Даже сложнее… Свою личность
присоединившийся к Урану теряет напрочь, как я понимаю, она просто разбирается
на части. И вот из этих бывших людей получается очень прочная структура.
Сцементированная. Но гибкая. Свои выкладки я изложил в докладе — вы его видели,
— хотя здесь нужен нейрофизиолог… Я не слишком путано говорю?



— Вы говорите очень ясно. Не ваша вина, что информация, которую вы нашли,
непривычно выглядит. Как вы видите цели этой… хорошо, будем называть ее Ураном?



— Полный контроль над людьми, — сказал Платон. — Подходящих для посвящения —
изымать и присоединять к себе. Неподходящих — превратить в рабов. Части Урана
без поддержки человека пока беспомощны, сами понимаете…



— По–вашему, они хотят сделать такое по всей Галактике? Это же невозможно.



— Я думаю, что вы неверно используете глагол «хотеть». Примененительно к Урану…
Я думаю, они удовлетворятся, если возьмут под контроль какую–нибудь одну
систему. До следующего прыжка…



Аттик Флавий покрутил головой.



— Вы понимаете, как мне сейчас трудно это воспринять. Но я стараюсь. Ваши доводы
я видел, а специалисты изучат их еще лучше… Действительно, встретившись с
драконом, не стоит делать вид, что это простая ящерица… Скажите, а какое место
во всем этом, по–вашему, занимает Тиберий Ангел?



— Ангел — их инструмент. Причем он сам понимает эту роль и согласен на нее.
Вместо того, чтобы править всеми людьми непосредственно… они будут управлять
только им, а он — уже разбираться внутри людского стада… Союз — в обмен на
власть и на то, что его сожрут последним. «Подарок Полифема». Допускаю, что у
него в голове какая–то более сложная игра, но…



— Я понял, — сказал Флавий. — Значит, если я и дальше понимаю вас правильно, вы
убеждены, что нам надо действовать немедленно.



— Да… Не знаю… Я не военный человек. Но если ничего не сделать прямо сейчас,
потом может быть уже поздно…




ГЛАВА 15 ПОБЕДА НАД УРАНОМ

Флот Навпактоса — Уайта появился на восточном траверзе Антиохии в 7.00 по
времени ее центрального часового пояса.



До самого этого момента корабли шли на сверхсветовой скорости. Штурманам это
стоило многих седых волос: схождение со сверхсвета точно к определенной планете
всегда считалось навигационной задачей повышенной сложности. В нормальной
ситуации этого никто и не делает: со сверхсвета сходят на границе системы, а
дальше маневрируют на планетарных скоростях.



Но Георгий и Вин решили, что, имея дело с Ангелом, пренебрегать нельзя ничем.



Как известно, корабли, идущие на сверхсветовой скорости, принципиально
необнаружимы. Но поддерживать связь между собой они не могут тоже. То есть при
выборе точки выхода каждый штурман должен был рассчитывать только на себя. С
этой филигранной задачей справились не все, так что флот вышел к Антиохии не в
полном составе: где–то потерялись несколько вспомогательных кораблей и один
легкий крейсер.



Еще минут десять ушло на выстраивание вразнобой вышедших кораблей в какое–то
подобие боевого порядка. Десять минут — это в космическом бою невыразимо много.
Флотоводцы только и могли молиться всем богам, чтобы их раньше срока не нашли, а
найдя, не сразу поверили…



Накануне, совещаясь еще на Карфагене, адмиралы крепко поспорили. Георгий хотел
разделить силы, Вин категорически настаивал на том, чтоба авианосцы шли единым
кулаком. Никаких хитростей. Против Ангела они все равно бесполезны. И в конце
концов, пусть он поищет тактические приемы там, где их нет…



— На восточном траверзе — флот, — доложил дежурный лейтенант. — Не менее
двадцати единиц, в том числе три корабля основного класса.



— Курс?



— Поступательно не движутся. Строятся сферой.



— Спасибо… — Тиберий Ангел с силой провел рукой по лицу, не давая мыслям увлечь
себя. — Что за корабли основного класса?



— Сигнатуры неясны. По массе соответствуют линкорам.



— Одинаковые?



— Так точно.



— Очень интересно… — Тиберий потянулся к клавиатуре. — Начальник тыла — план
«гамма». Дежурные — уточняйте, что за корабли. Как они там, построились уже?..



— Что он делает?.. — пробормотал Георгий.



Ему никто не ответил. В центральном посту легкого крейсера «Берилл», нынешнего
флагмана группы флотов «Юг», было очень тихо.



Четыре линкора противника были тут как тут: их траектории высвечивались на
главном экране в виде пересекающихся под разными углами эллипсов, по которым
бежали точки.



И на эту картинку вдруг наложилось несколько десятков лучей, заботливо
выделенных цветом.



Один из авианосцев Вина выпустил истребители.



Георгий смотрел. Результата долго ждать не пришлось. Несколько маленьких вспышек
— это заработали крейсера прикрытия — и потом одна крупная.



Один из линкоров уничтожен.



Истребители тут же пошли обратно — почти по тем же траекториям, как будто запись
задом наперед пустили.



Интересно, что же они будут делать дальше?..



Георгий вывел на малый экран лицо Вина. Тот был очень сосредоточен. Еще бы.
Георгий поглядел на него и не стал мешать.



Картинка между тем продолжала меняться. Оставшиеся линкоры противника… уходили.
Их курсы соединялись в ажурную трубку, стягивались в нить…



— Красиво, — пробормотал Георгий.



Сидевшие рядом покосились на него.



Георгий сейчас ничего не мог сделать. Ничего. Он не мог преследовать дивизию
линкоров, имея только крейсера. Смертниками его люди не были, и вообще —
достаточно уже было смертей…



Еще несколько минут, и линкоров Ангела не стало видно.



Все было ясно, как божий день. Ангел увел свои корабли в «черную зону»,
несомненно, заранее присмотренную. Он и расположил их так, чтобы в случае чего
почти мгновенно увести. И если бы не проведенная Вином атака с марша — ушел бы
вообще без потерь.



Интересно, какие еще сюрпризы он приготовил?..



Георгий поколебался и вызвал Вина на связь.



— …Ничего теперь не сделаешь. Он не должен был ждать атаки авианосцев. Никак не
должен был. Но уж если ждал…



— Он не мог это предусмотреть, — Георгий покачал головой. — Невозможно.



— Значит, он предусмотрел невозможное.



Георгий поморщился.



— Не надо подозревать противника в сверхъестественных способностях…



— Знаю, что не надо, — согласился Вин. — А если приходится? Ты на экран
посмотри…



— Черт… Ты хочешь сказать, что теперь ничего больше не придумать?



— Ничего. Только прорубаться. А твоя задача — сканировать пространство вокруг.
Если у него расставлены ловушки, пусть уж лучше твои корабли их разряжают… или
подрываются на них. Извини.



— Не верю я, что на этом закончится, — сказал Георгий вслух.



Вин кивнул.



— Я тоже не очень. Но сил у нас больше. Будем полагаться на примитивное
превосходство.



Георгий тоже кивнул и перевел связь в пассивный режим. Примитивное
превосходство, надо же… Значит, Вин опять оказался прав и все тактические
хитрости кончились, не успев начаться. Потому что Ангел подготовился и к этому
тоже. Георгий прекрасно видел, что происходит на экране: на месте группы
линкоров раскрывалось сложное облако, состоявщее из сотен очень мелких кораблей.
Если это вообще можно назвать кораблями… Очевидно, Ангел собрал с планеты и
окрестностей всю мелочь, способную хоть как–то подняться в космос — челноки,
списанные спутники, бог знает что еще — поставил на каждый дешевый двигатель и
установщик электромагнитных помех. И заряд, конечно же… И всю эту москитную
беспилотную флотилию теперь предстоит сбивать, теряя время. Даже огонь с
крейсеров тут не очень–то поможет, потому что маневренность у подобной мелочи
огромна. Значит, это работа для истребителей. То есть вообще–то, конечно, им
положено заниматься вовсе не этим, но в такие уж условия нас поставили…



Ангел, что же ты еще придумаешь?



«Нас победы не утоляют, после них мы еще лютей. Мы не верим в Родину и свободу.
Мы не трогаем ваших женщин и не кормим ваших детей, мы сквозь вас проходим, как
нож сквозь воду. Так, горланя хриплые песни, мы идем по седой золе, по колосьям
бывшего урожая, и воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле, потому что вся
она нам чужая…»



В поселке лил дождь. Эрнст Брандт зашел в кантину, откинул капюшон резинового
плаща. Огляделся. Свет настенных ламп, темные деревянные панели, могучие столы…



— Подсаживайся, летатель, — сказали в спину.



За столиком у стены сидел Леопольд фон Бабенберг. Давно, видимо, устроился…
Эрнст всегда считал Леопольда очень характерным типажом — в старинном,
театральном смысле этих слов. Аристократ. Вялый красавец с тяжелыми веками.
Комбинезон танкиста смотрелся на нем странно.



Эрнст подвинул тяжелый стул. Опустился.



— Скучно?



Лео усмехнулся — криво, но изящно.



— Чем занимаются танкисты, когда нет боев? Правильно, техобслуживанием… Какое
тут скучно. Тут двадцать часов в сутки можно занять.



— Ага… Подчиненные, значит, заняты, — Эрнст принял из рук официанта кружку пива.



— А ты думал. Мы в любую секунду должны быть готовы. И сейчас готовы… Сам
знаешь, как это дается.



— Знаю, — сказал Эрнст, отпивая. — Ты думаешь, сейчас еще что–то предстоит?



Лео развел руками. Точнее, одной рукой — вторую он поднять поленился. Эрнст
представил этого сибарита в бою на тяжелом «пойнтинге», и ему стало страшновато.



— Всегда что–то предстоит, — сказал Лео. — Я не стратег, конечно… Но в то, что
нынешняя война кончилась, я не верю. Извини. Война набрала инерцию… причем это
не только инерция массы, но и инерция структуры… не знаю, как правильно
выразиться, черт с ним. В общем, она теперь должна погаснуть.



— То есть должна исчезнуть масса? — спросил Эрнст небрежно.



Лео впервые серьезно посмотрел на него.



— Может быть… Да ведь оно так и бывает обычно, если вспомнишь историю.



— Мрачные у тебя идеи. А без сброса массы — никак нельзя?



Эрнст пожал плечами.



— Разве что чудо. Но я в чудеса не очень верю… Поэтому все мои машины
заправлены, и механики трудятся посменно круглые сутки. У тебя, думаю, тоже…



Эрнст неопределенно кивнул.



— Безумие какое–то, — сказал он. — У нас есть внешняя война. Сильнейший
противник, надгрызенный, но не разбитый. А мы деремся между собой… и из–за чего?
Из–за кого? — Он повел головой куда–то в сторону юга. — Ладно, этот Ангел
дипломатическое чудо совершил. Помирил нас пока что. Но ведь полыхнет же опять,
чуть что…



— Полыхнет, — согласился Лео. — Такие законы природы. Потому вот и готовимся…
Нельзя уничтожить войну, не уничтожив человека.



— Ты серьезно?



— Да.



Лео откинулся на высокую спинку стула и подозвал официанта, видимо, ожидая еще
одну кружку. Сколько же он уже выпил?..



— Ты думаешь, война не прекратится, пока мы все не сожжем друг друга?



Лео поморщился.



— Ну, не так… Не так прямо. Но я уверен, что эта машина будет катиться, пока не
кончится горючее. Быстрее кончится — быстрее остановится. А останавливать ее
дипломатическими усилиями — это все равно что городить заборчик перед танком… Я,
кстати, уверен, что адмирал Ангел тоже это понимает. И держит какие–то свои идеи
про запас.



Эрнст покрутил головой.



— Мне было показалось, что события уже кончились… А ты думаешь — все только
начинается?



— Я ни в чем не уверен, — сказал Лео. — Но оптимизма не разделяю. Южные генералы
на нас только и скалятся. Мы им показали, что умеем кусаться, поэтому они пока
молчат… А это ведь далеко не все силы, многого из происходящего мы даже не
знаем. Слишком многого, по–моему… Поэтому, если честно — лично я не очень
надеюсь пережить эту войну.



— И тебя это не печалит?



Лео пожал плечами.



— Работа у нас такая. Знали, на что шли, когда надевали погоны. И тем более —
когда записывались в этот корпус… — Он усмехнулся. — Может быть, в будущем мире
зацветут сады, а мы будем почвой. Точнее — золой…



Эрнст наконец осознал, что его собеседник совершенно стеклянно пьян. Очевидно,
говорить связно Леопольду сейчас позволяло лишь родовое умение держать себя,
наработанное за много веков предками–аристократами. Завидно…



Эрнст расплатился за пиво и вышел из кантины. Леопольд, кажется, даже не обратил
внимания на его уход. Дождь понемногу переставал. Над лесом засветилась радуга,
и у Эрнста отлегло от сердца. Нельзя же верить всему, что слышишь… и уж менее
всего стоит принимать всерьез пьяную философию. К черту. Может быть, все еще
кончится хорошо.



Никакой атаки соединения авианосцев Ангел, конечно, не ждал. Он вообще не ждал
чужого флота в ближайшие дни. Вардану надо удержать Карфаген, это потребует
времени и сил — и не те все–таки у него способности, чтобы, имея едва
захваченную планету, рвануться дальше в бой немедленно. И если даже рванется —
ну что у него есть? Правильно, два линкора. Против четырех. И на что он может
рассчитывать при таких силах?..



Все это, однако, не означало, что у себя дома (а Антиохию Тиберий Ангел теперь
считал именно своим домом) нужно действовать как попало. Оставляя линкоры на
орбите, Ангел постарался разместить их так, чтобы обрести позиционное
преимущество даже в самом невероятном случае — благо подробнейшие лоции системы
Антиохии у него были, и было время над ними поразмыслить. И еще кое–какие меры
он принял, пусть и ресурсоемкие, но не шумные. Так что, когда с неба таки
свалилась угроза — он был готов.



И все–таки события повернулись неожиданно.



История космических авианосцев началась, когда был изобретен истребитель:
пилотируемый кораблик (в идеале — одноместный), несущий единственный гразер
калибра, приближенного к линкорному, и больше не имеющий никакого вооружения
вообще. Сразу было понятно, что автономность истребителей — почти нулевая,
поэтому нести их к месту боя должны специальные крупные корабли. Было также
понятно, что для надежного уничтожения линкора потребуется количество
истребителей, измеряемое десятками — этим и определяется минимальная емкость
авианосца. Зато в случае дуэли между линкором и авианосцем с полной люфтгруппой
судьба линкора будет решена однозначно. Линкор с его огромной массой очень
инертен, его маневренность просто несравнима с маневренностью одноместного
истребителя. Линкор и эскадрилья истребителей по суммарной огневой мощи вполне
могут быть равны. Но у линкора орудия собраны в батареи и зафиксированы на теле
инертной громадины, а пилоты истребителей могут перемещать их в трехмерной
среде, как хотят. Результат такого боя очевиден. При столкновении с авианосцем
один на один в открытом пространстве линкор обречен на немедленную гибель.



Тонкость, на которую не обращают внимания дилетанты, состоит в том, что
«открытое пространство» — это фикция. Двигаться в Галактике можно только по
проложенным и провешенным путям; исключение составляют лишь исследовательские
корабли, каждый полет которых является игрой со смертью. Причина этого
называется двумя словами «анизотропность пространства», фактически же она
складывается из десятков разных эффектов — от волн антиматерии до колебаний
постоянной Больцмана; причем эти эффекты еще и накладываются друг на друга,
формируя для каждого района Вселенной уникальную многомерную карту, обычно
напоминающую не то Критский лабиринт, не то ризому Жиля Делеза. Строго говоря,
без этих знаний путешествовать по Млечному Пути вообще невозможно. И даже внутри
систем лучше иметь лоции. Реальная схема пространственных маршрутов всегда
представляет собой сетку, где открытые пути чередуются с областями затрудненной
навигации — так называемыми «черными зонами». «Черные зоны» могут иметь разную
физическую природу. Некоторые из них смертоносны, причем настолько, что к ним
нельзя даже приближаться. Но по многим другим передвигаться все–таки можно, если
соблюдать разумную осторожность. А главное — корабль, находящийся в «черной
зоне», практически необнаружим. Это обстоятельство не раз использовалось в
тактике: Андроником Варданом при атаке Порт—Стентона, например…



План Вина Уайта при Антиохии был прост, как булыжник. Никаких разделений сил,
маневров и обходов. Сойти со сверхсвета так близко к цели, как только возможно.
В идеале — на расстоянии, с которого можно сразу атаковать. Три новейших
авианосца могли разнести флотилию линкоров в пыль за минуты. Выучка экипажей
решила бы все.



Увы, этот план имел и минусы. Во–первых, выбранный подход требовал сложнейших
навигационных расчетов, причем от экипажа каждого корабля в отдельности; заранее
загруженные планы могли тут помочь очень мало. Этот фактор привел к потерям еще
до того, как бой начался. Во–вторых, едва вывалившиеся из сверхсветового режима
корабли должны были потратить время, чтобы собраться боеспособной группой. И
время это никак не могло быть меньше нескольких минут.



Вин попытался форсировать атаку еще больше, заставив один из авианосцев (это был
«Анджана») выпустить люфтгруппу немедленно, не дожидаясь никакого перестроения.
И в результате истребители «Анджаны» в первые же пять минут боя уничтожили
линкор «Аполлон».



Теперь у Ангела осталось три линкора: «Фессалия», «Лето» и «Эпиметей». Но вот их
легко взять уже не удалось. Раньше, чем люфтгруппы успели нацелиться, линкоры
начали стремительно отходить в направлении устья очень близко расположенной
«черной зоны» — и скрылись в ней, не получив ни одного попадания. Одноместные
истребители, конечно, могут действовать и в «черной зоне», но это превратит их
пилотов практически в смертников; поэтому от преследования Вин пока отказался.



Между тем Ангел поднял беспилотный «москитный флот», единицы которого — много,
несколько сотен — принялись барражировать на фоне устья «черной зоны», не
позволяя больше никому в него войти. По ним постреливали крейсера — без особого
эффекта. Истребители время от времени поднимались, описывали в пространстве
сложные контуры, что–то сбивали…



Наступило неустойчивое равновесие.



— Мы еще не влипли?



Вин смотрел на Георгия с экрана. Морщил лоб.



— Влипли, конечно. Запланировать стремительную атаку, а нарваться на позиционное
сражение — это суметь надо.



— Я думал, что позиционной космической войны вообще не бывает, — честно сказал
Георгий.



Вин странно усмехнулся.



— Любую идею можно перевернуть… Пока что он связывает нас, но мы связываем его.
Это не так плохо. На худой конец, мы эту стену прогрызем. Даже тогда —
сохранится преимущество.



— Хреновое преимущество, — сказал Георгий честно.



Вин пожал плечами.



— У тебя есть предложения лучше?



— Пока нет… Я думаю, что надо как–то поиграть с нашим построением. — Вин повел
рукой в сторону экрана, где метелью крутились истребители. — Вот пока цикл
запущен — подумаю.



— Думай…



Тиберий Ангел тоже наблюдал за работой истребителей. Он находился в центральном
посту легкого крейсера «Нереида», на который совсем недавно перенес свой штаб с
«Фессалии». Еще одна небольшая военная хитрость…



Картинка на экране напоминала вьюгу.



На Антиохии толком и не знают, что это такое…



Остро вспомнился Карфаген. Лес, скалы и небо.



Ангел не знал, увидит ли он родную планету еще когда–нибудь. Вряд ли. Скорее
всего, он теперь будет всю жизнь прикован к Антиохии.



Может, и к лучшему. Учитывая, что здесь хотят построить эти… мешковатые слепцы…
пусть уж хоть где–то остается нормальное, живое человечество.



Он усмехнулся.



Ужас перед последствиями — не повод отказываться от власти.



Император Тиберий. Впрочем, имя можно и сменить.



Новый представитель династии, давным–давно давшей трону трех неудачников, один
из которых к тому же выколол другому глаза…



Ладно. Без Карфагена слепцы обойдутся, во всяком случае пока. На него все равно
может не хватить ресурсов. А вот Антиохию надо взять под полный контроль, под
полнейший. Это непременное условие власти. Многое уже сделано…



Но полный контроль подразумевает владение пространством. Значит, неплохо было бы
уничтожить карфагенский флот.



Об этом он думал всего сутки назад. И вот — карфагенский флот пришел сам.
Правда, Тиберий никак не ожидал сюрприза в виде трех тяжелых авианосцев
неизвестной модели. Ничего себе подарок. Основательный. Авианосцы, безусловно,
гондванской постройки — это как же, интересно, Вардан (или кто там с ним) нашел
себе на той стороне союзников? Гражданская война в Гондване началась, что ли?
Любопытно, но неактуально…



Слава богам, поле боя удалось стабилизировать. Это оставляло шансы.



Зато если это сражение будет выиграно…



Тогда можно короноваться.



Тиберий улыбнулся самыми уголками губ, едва заметно.



Понимает ли командующий карфагенским флотом, что оказывает ему услугу?



Возможно, что и понимает. Просто считает себя в цугцванге.



А может быть, и рассчитывает на победу…



Но победы уже не случилось, вот в чем дело.



…Он больше не мог сдержать рвущиеся мысли. Разгром вражеского флота, и потом —
коронация. Император Тиберий Третий. Власть над лучшей планетой в мире. Да, ее
придется делить. Слепцы шутить не позволят. И плата будет серьезной.



Что ж, мы еще посмотрим, кто для кого послужит инструментом. И чем это кончится.



А потом, указав слепцам их место, можно будет прибрать под руку и другие
владения. Тот же Карфаген, в конце концов.



Длинный путь домой…



Тиберия что–то толкнуло изнутри. Он боялся об этом даже думать. Но — что, если
именно ему и суждено объединить Спиральное море?



Деревни сливаются в княжества. Княжества — в царства. Царства — в империи. А
дальше?..



Он представил себе спираль Галактики. Рукава Персея, Стрельца, Лебедя
стремительно крутились, стягиваясь к сияющему невыносимым светом Ядру.



Те, на авианосцах, вряд ли могут даже вообразить это.



…Он не сразу заметил вспышку, выделившуюся на экране. М-да?..



— Один из авианосцев противника уничтожен, — сказал дежурный тактик.



Сразу несколько штабныхофицеров посмотрели в сторону Тиберия. Кажется,
восхищенно.



Он встал с кресла и подошел к экрану, анализируя новый расклад сил.



Интересно, какое решение теперь примет командующий авианосцами? Испугается? Или
у него есть что–то в запасе?



Тиберий вдруг почувствовал прилив уверенности. Да, Пространство бесконечно
многообразно, мир вероятностен… но сегодня хороший день. Удачный. Сегодня все
будет, как он хочет.



Хорошо, что вражеские корабли сюда пришли. Вовремя.



Не уйдут.



Даже приказов отдавать пока не надо. Все, что можно сделать, делается
автоматически.



Хороший полководец вообще отдает приказы только в эндшпиле. До этого — все
должно быть просчитано.



Авианосцы противника на экране маневрировали — пока непонятно было, как и зачем.
Ничего, скоро прояснится…



Тиберий повернулся и посмотрел на своих офицеров.



— Осталось еще два, — сказал он равнодушно.



Авианосец «Анджана» взорвался неожиданно. Он несколько вышел вперед, чтобы
принять одну эскадрилью и выпустить следующую — и вдруг буквально рассыпался.
Сноп микрообломков и искр завихрился и, наверное, осел бы, если бы здесь была
сила тяжести. Все стало понятно через считанные минуты. На этот раз флот Ангела
использовал излучатель гравитационных волн — довольно редкое оружие, чрезвычайно
энергоемкое, с очень малой дальнобойностью, но в пределах своего радиуса
действия размалывающее в пыль все что угодно. Судя по всему, излучатель был
установлен на маленьком искусственном спутнике, замаскированном под кусок мусора
— а может быть, таковым и являвшемся. Сработать ему, согласно программе,
надлежало только в случае прохода крупного корабля противника совсем близко. И
вот именно это произошло…



— Как береговой торпедный аппарат, — задумчиво сказал Вин, глядя куда–то в
сторону. — Оружие, которое может пригодиться раз в сто лет. И все–таки может… —
Он поднял глаза прямо на Георгия — то есть, конечно, на монитор переговорника,
посылавший по связи образ. — Еще один пропущенный удар, и у нас больше не будет
превосходства в силах, — сказал он.



Георгий нахмурился.



— Может быть, его чем–нибудь отвлечь?



Вин поднял брови.



— Отвлечь?



— Ну…



Вин внимательно смотрел на Георгия.



— То есть ты предлагаешь ударить по планете, — сказал он. — Да. Это их, конечно,
отвлечет.



Георгий не смутился.



— Если бы не было другого выхода, я бы это и предложил, — сказал он.



— Если бы не было, — согласился Вин. — Но даже это — не выход. Предположим, ты
откроешь с крейсеров огонь по какому–нибудь городу, используя мои авиакрылья как
прикрытие. Ты уверен, что Ангел выйдет из–под завесы? Он ведь будет прекрасно
понимать — зачем это. Вполне вероятно, что он просто даст тебе отстреляться. А
потом вынудит вернуться в прежнюю позицию и уже тогда накроет. И все… Он ведь
моральный аспект тоже учитывает, а злодеем будешь ты.



У Георгия дернулась щека.



— Я знаю. Но предложи другую идею. Хоть какую–то. Ты, гений стратегический…



— Я должен еще подумать, — спокойно сказал Вин.



Авианосцев, названных именами слонов–миродержцев, вначале было четыре. Один из
них — «Вамана» — был уничтожен самим Вином Уайтом еще при Карфагене. И еще один
погиб вот сейчас. Осталось два: «Айравата» и «Кумуда».



Вину вдруг вообразились механические весы. Прозрачные, хрупкие. Застывшие. Почти
совсем застывшие, так что наклон в сторону одной из чаш еще незаметен…



Что же, во имя Кали, тут можно сделать?



Вин покосился на свой механический секундомер. Тот лежал, выключенный. Неужели
не пригодится больше?..



Итак. Дано: динамическая завеса. Не меньше двух тысяч мелких объектов, на
которые посажены легкие (практически одноразовые) орбитальные двигатели и
которые наверняка все до единого снабжены разнообразными сюрпризами. Стену они
образуют… — Вин покосился на боковой экран, — да, стену они образуют настолько
плотную, что пробиться сквозь нее кораблю размером с авианосец невозможно. Даже
легкий крейсер не проскочит, если только ему не достанется какое–то особое
везение.



Подумаем заново. Завеса плотная, через нее не пройти. Так? Но ведь это
зрительное впечатление. Зрительный анализатор — самый громоздкий и капризный из
всех, какие у нас только есть. Кто же в Пространстве на него полагается?..



Ответ: да все полагаются. Курсы кораблей, конечно же, вычисляют ординаторы, но
задачи им даются почти всегда на основе зрительных впечатлений. Иначе и быть не
может. Дорогу–то выбирают люди…



Но что будет, если и при выборе задачи положиться не на зрение, а на математику?



Вин еще раз, внимательнее, посмотрел на боковой экран.



Траектории всех сателлитов, составляющих завесу — вынужденные. Это естественно.
И притом управляться они должны одной и той же программой, загруженной во все
две тысячи бортовых ординаторов. Иначе в завесе могут возникнуть дыры.



Так–так.



Вин почувствовал холодок внутри: знак, что решение близко.



…Эта программа должна быть такой, чтобы траектории управляемых тел
распределялись статистически — как у частиц в максвелловском газе.



И там обязательно должен быть алгоритм хаотизации — чтобы динамика не была
слишком предсказуемой.



Скорее всего, даже не один алгоритм, а каскад из двух–трех. Больше — уже вряд
ли.



Допустим, что их три… — пальцы Вина уже сами набирали команды на клавиатуре
ординатора, предназначенного для навигационных расчетов. Допустим, что их три.
Мог Ангел выбрать такой уровень сложности? Да, мог вполне.



Что тогда получается? Оценить примерные значения квазимаксвелловских переменных…
несложно. Если их ввести, получится чистая статистическая картинка. Наложение на
нее последовательных алгоритмов хаотизации, конечно, сделает движение сателлитов
визуально непредсказуемым, но одновременно — в силу особенностей хаотических
систем — наверняка приведет к их распаду на дискретные группы. Как раз на три,
скорее всего. Ведь искусственно создать полный хаос просто невозможно… И если мы
угадали правильно, между этими группами должны быть мгновенные щели. Плавающие,
малозаметные, но вычисляемые. И если точно в нужный момент направить корабль в
такую щель…



Правда, авианосец там все равно не пройдет.



Вин включил секундомер и сделал окружающим знак, означавший, что его не надо
беспокоить, даже если здешнее солнце мгновенно превратится в сверхновую.



Он не отрывался от экрана. По циферблату бежали стрелки. Круг за кругом.



Двенадцать минут прошло в молчании.



Потом Вин отвалился от ординатора и виновато улыбнулся. Щелкнул секундомером,
спрятал его в карман. Все замерли. А Вин повернулся к капитану «Айраваты» и
отдал совершенно необычную, никогда раньше не звучавшую в бою команду…



Тиберий Ангел сначала даже не понял, что произошло.



Оба авианосца противника оставались на местах. Их сигнатуры мерцали, но это было
в пределах погрешности наблюдения, за такой–то завесой.



И когда по внутреннюю сторону этой завесы вдруг распустились веерами чужие
авиакрылья, офицеры–тактики группы «Центр» просто не поверили данным на экранах…



Действуя методом исключения, Ангел разобрался в ситуации за несколько секунд.
Очевидно, авианосцы противника оказались многокорпусными. Адмирал на той стороне
всех перехитрил, решив один из них (а может, и оба) расстыковать. Сквозь щели в
завесе пробились не целые корабли, а отдельные корпуса — фактически голые
полетные палубы, лишенные двигателей Лангера и заэкранированные от устройств
обнаружения как только можно.



Сейчас, конечно, их можно обнаружить, и можно даже сбить…



Но выпустить истребители они уже успели.



Первым взорвался «Эпиметей», оказавшийся ближе всего к облаку истребителей.
Вражеский адмирал очень грамотно составил алгоритмы выхода на цели: истребители
легко перемещались и концентрировались, нисколько не мешая друг другу. Крейсера
прикрытия группы «Центр» вели по ним ураганный, самоубийственный огонь. С каждым
десятком секунд атакующая люфтгруппа убывала. Но Ангел уже видел, что это ничего
не спасет.



Линкор «Лето» получил сразу от двух истребителей попадание в середину корпуса и
разломился пополам; способность к поступательному движению он полностью потерял,
зато в его передней части — редкость при космических катастрофах — еще могли
остаться живые люди.



Если будет кому их спасать…



Бой продолжался. Все оставшиеся истребители сосредоточились на последнем линкоре
— на флагмане, на «Фессалии», смыкаясь вокруг нее сферой. Ее судьба теперь была
вопросом секунд…



Все. Вспышка.



— Главные силы противника уничтожены, — доложил Георгию дежурный тактик.



Георгий это видел сам. На фоне воронки, в которую превратился вход в «черную
зону», крутился сложный вихрь. Излучение от взрывов трех погибших линкоров
пробило «москитную завесу». Теперь оставшихся можно брать голыми руками…



Георгий вызвал Вина.



— Это твоя победа, — сказал он.



Вин будто не слышал.



— Дальше я сам, — добавил Георгий другим тоном. — Теперь у нас точно
превосходство. Поясни для меня, в каком состоянии твои авианосцы?..



Вин поморщился.



— «Айравата» остался без люфтгруппы, и похоже, что и без полетных палуб. То есть
он превратился в корабль связи. «Кумуда» совершенно цел и имеет полную
люфтгруппу — я ее сейчас доукомплектую остатками.



— Здорово, — сказал Георгий.



— Дальше дело за крейсерами, — сказал Вин.



— Вспышки в небе, господин полковник, — доложил унтер.



Эрнст Брандт нехотя оторвался от двигателя. Встал, вышел из ангара на простор.
Проморгался.



— Где?



Унтер молча показал пальцем.



Эрнст всмотрелся. Небо было ясным, и посреди лазури вспыхнула как будто звезда.



А вот и еще одна…



Эрнст не стал задавать вопросов. Он и так знал, что никаких официальных
сообщений о новом сражении нет. А в том, что это именно сражение, сомнений не
оставалось…



— Спасибо, — сказал он унтеру. Тот отсалютовал, повернулся, пошел по своим
делам.



Эрнст прошелся взад–вперед по огромному полю. В кои–то веки его авиагруппе дали
нормальный аэродром… Как знать, пригодится ли?..



Еще вчера все было спокойно. Готовность космических сил, насколько о ней было
известно, соответствовала… Ну не мирному, конечно, времени — когда такое было–то
последний раз? — но уж точно не ожиданию немедленного боя.



Эрнст в который раз задумался: что было бы, если бы он водил не атмосферный
штурмовик, а космический истребитель? Выбор ведь был, что ни говори. И в ранней
юности, сразу после окончания школы, и даже позже. Он сознательно отказался от
черного неба, выбрав голубое — и вроде бы ни разу не пожалел.



Хотя он знал людей, которым такой выбор казался странным. И даже очень странным.



А с другой стороны, есть ведь люди, которые и вовсе никогда не поднимаются с
грунта…



Эрнст был родом с Оденвальда, лесистой планеты с населением всего в полтора
миллиона человек. В основном там жили германцы. Улицы родного города Эрнста были
по старинке выложены булыжником, благо камня в горах вокруг было сколько угодно…
Он колебался в выборе профессии, пока не прочел одну книгу, написанную на Земле.
Книга называлась «Мост через океан», и рассказывалось там о первых
трансатлантических перелетах, из Дакара в Ресифи. О первых людях, которым полет
над океаном дал настоящее чувство родной планеты. Как целого.



Пересечь океан, чтобы увидеть на новом, еще темном берегу огоньки чьих–то окон…



Ему совершенно не хотелось в космос, в пустой мир, где так мало человеческого.
Он понимал отвагу галактических исследователей, как понимал бы, наверное,
каких–нибудь альпинистов, кладущих жизнь, чтобы взойти на гору–восьмитысячник.
Только вот что там, наверху? Мутное небо, снег да голые скалы… А Эрнсту всегда
хотелось лететь туда, где есть хоть одно освещенное окно. Чтобы его ждали.



Решение стать военным летчиком он принял неожиданно, кажется, даже для самого
себя. Авиапочты давно не существовало, а пассажирские рейсы показалось очень уж
скучным занятием.



Правда, попутешествовать по разным звездным системам ему в итоге все–таки
пришлось.



Дважды его сбивали. Один раз — с тяжелым ранением, лечиться потом пришлось не
один месяц. Сам он сбил где–то с десяток вражеских атмосферных самолетов —
маловато для хорошего истребителя, но достаточно много для штурмовика, основной
работой которого является подавление наземных сил. Юстиниановский крест,
полученное в двадцать восемь лет полковничье звание, да еще — теперь вот —
должность начальника авиации целого корпуса. Все вполне достойно.



И все–таки он очень хотел, чтобы наступил мир.



Неправда, что о мире мечтают все военные. Для многих из них война — комфортная
среда обитания. Есть и такие, которые рассматривают войну просто как игру, более
или менее интересную; к этой категории Эрнст относил Леопольда фон Бабенберга.
Людей, которые действительно воюют ради прекращения всех войн, среди командного
состава — хорошо, если один на тысячу.



Стал ли Эрнст именно таким? Он не был уверен.



«Нельзя уничтожить войну, не уничтожив человека».



Неужели и вправду так?



Солнце уже садилось. Тени от носов штурмовиков были темными и длинными. Дальний
сосновый лес казался розовым от лучей.



Эрнст не спеша пошел обратно в ангар. Мысли мелькали, как тени. Может быть,
все–таки кончится? Бессмысленная же война, непонятно, кому она вообще нужна… Что
там сейчас за битва, наверху? И кто победил? Это ведь уже, наверное, ясно…



Рано или поздно понимаешь, что победа — это тупик.



Рано или поздно — становится нужно что–то большее.



Например, чтобы в мире победил разум, и люди перестали зря убивать друг друга.



Возможно ли такое?



Эрнсту хотелось в это верить.



— Сдавайтесь, — повторил Георгий. — У нас есть еще один неповрежденный авианосец
с полным комплектом истребителей. Это легко проверить… если хотите. Извините, я
говорю лишнее… Я убежден, что уже достаточно было смертей. Не знаю, кто меня
слышит, но я обращаюсь ко всем, кто на кораблях. Вы знаете, что случилось на
Карфагене? Я позволю себе опустить подробности, но потери среди мирного
населения там — два миллиарда. Может быть, даже больше. И это — побочное
следствие нашей гражданской войны. Я не хочу больше никого убивать. Ни одного
человека. Более того, вы даже не будете разоружены. Механизм переговоров мы
наладим, это не проблема, если есть желание. Продолжение сражения —
бессмысленно. У вас не осталось никаких шансов решить вопрос силой… — У Георгия
пересохло в горле, он потянулся к стакану с водой, глотнул. — Я жду вашего
ответа, — закончил он. — В течение пятнадцати минут жду. Потом мы откроем огонь.



Экраны остались темными. Группа флотов «Центр», от которой теперь остались
только крейсера, на связь не выходила.



Георгий чувствовал себя глупо. Разоткровенничался. И ведь неизвестно, с кем. Что
у них там вообще осталось от высшего командования, при том, что флагман
уничтожен? Видели мы, как такие вещи бывают… ох, видели…



При всем этом — если к назначенному моменту они не ответят, огонь таки придется
открыть.



Экран вдруг осветился. Чисто белым — а потом, как от реостата, пошло понижение
яркости…



…И из дымки на экране проступило лицо человека.



Очень знакомое длинное лицо. Человек был одет в черный мундир со всеми регалиями
космического адмирала. Даже пижонская фуражка с высокой тульей на нем была
надета…



Тиберий Ангел.



— Значит, вы не погибли на «Фессалии», — сказал Георгий.



Ангел усмехнулся углом рта.



— Ваши связисты наверняка через несколько секунд установят, что я говорю с
легкого крейсера «Нереида». На нем я и находился все время.



— Ясно… Итак, я вас слушаю.



Ангел чуть прищурился.



— Я полагал, что буду говорить с вице–адмиралом Варданом.



— Вице–адмирал Вардан погиб, — сказал Георгий. — Группой флотов «Юг» командую я.
Так что я вас слушаю.



— Хорошо… Господин… вице–адмирал, — Ангел взглянул на погоны Георгия, — я отдаю
должное вашему тактическому мастерству. И прошу у вас десять минут, чтобы
объяснить ситуацию. После этого вы примете решение.



Георгий медлил.



— По–вашему, что–то еще неясно?



— По–моему, да. Десять минут, — повторил Ангел. — Ровно столько мне от вас
нужно.



Георгий не стал смотреть по сторонам. Он теперь командующий, черт возьми… И
решать — только ему.



— Хорошо, — сказал он. — Говорите.



Ангел, видимо, принял там у себя более удобную позу. Георгий мимоходом
позавидовал его самообладанию.



— Я даже не знаю, с чего начать, — сказал Ангел. — Наверное, с того, что Уран
когда–то породил поколение богов–чудовищ… Не морщитесь, пожалуйста. Лично вы
можете относиться к вопросу о существовании богов как угодно… но эта некая
реальность, с которой приходится считаться. Любое явление, в которое верит
большое количество людей, действительно существует. Вне зависимости от того,
существует ли оно в отрыве от них. Так вот: Уран существует. И его действия
могут нам казаться совершенно нечеловеческими… да они и есть нечеловеческие. А
особенно последствия этих действий. Я ведь правильно понимаю, что Платон Арианит
вам кое–что на эту тему объяснил?



— Возможно, — сказал Георгий.



Ангел кивнул.



— Я должен был проследить за этим человеком раньше, — сказал он. — Моя
оплошность. Но обернулось все к лучшему. Часть информации, которой вы
обязательно должны владеть, до вас уже доведена… Хорошо. Вы знаете, что Уран —
это единое целое и что границ между человеческими личностями, вошедшими в его
состав, уже нет. То, что они пользуются обычными телами — просто техническая
необходимость, которая, думаю, будет существовать не всегда… Фактически мы имеем
дело с новым типом разума, для которого человеческие мозги — вот эти, — Ангел
постучал себя по фуражке, — служат всего лишь субстратом. Поэтому решения,
принимаемые этим разумом, не могут быть объяснены исходя из человеческих
мотиваций, оценок… И прочего. Это важно. Лично меня ураниты считают своим
слугой, и они в большой степени правы…



— В большой степени?



— Да. Иначе бы я, скорее всего, не выжил, и уж точно не командовал бы сейчас
флотом… Впрочем, мое отношение к уранитам большого значения не имеет. Важно
другое. В мое тело они встроили передатчик, который получает импульсы от
продолговатого мозга. И работает постоянно. То есть они немедленно узнают, когда
я умру. — Ангел покусал губу. — О том, что все линкоры уничтожены и тактическая
ситуация стала безнадежной, они знают уже сейчас. Но еще на что–то надеются,
пока я жив. Если же я жив не буду — они пожертвуют Антиохией. Вот что я хотел
вам сказать.



— Пожертвуют? Сдадут ее?



Ангел качнул головой.



— Нет, вы меня не так поняли. Узлы Урана есть на разных планетах, но на
Антиохии… Здешний узел сильнее всего втянулся во взаимодействие с людьми. Это
точно. А теперь представьте, что вы высаживаетесь на планету. Конечно, вы
немедленно схватите всех уранитов, каких там найдете. И всех работавших с ними
людей — тоже. Отдадите их в руки контрразведчиков, нейрофизиологов, уж я не
знаю, в чьи еще… Последствия будут страшны — для них. Они ведь не всемогущи, их
спасала в первую очередь закрытость. Когда вы будете знать все об их
коммуникации, об их способах связи, об их психологии, насколько о ней вообще
можно говорить, — у вас появится против них страшное оружие. На любой другой
планете они могли бы тем или иным способом скрыться, уйти в подполье. Но на
Антиохии, где они вовсю засветили себя, это просто невозможно. О них знают
слишком многие и слишком много. Понимаете, какое затруднение? Поэтому они
приняли решение: в случае нашего поражения уничтожить планету.



Георгий даже не удивился.



— Ангел, а вы не сошли с ума?



— Сошел я с ума или нет, не имеет никакого отношения к предмету разговора. На
обоих полюсах Антиохии установлены монополярные лангеровские установки
чрезвычайно большой мощности. В случае сигнала о моей смерти эти установки будут
запущены. Они образуют единый контур, и планета превратится как бы в огромный
сверхсветовой корабль. Только без поступательного движения. Потому что установки
строго симметричны, они замкнутся друг на друга, и вся энергия, способная
переместить по Галактике тело размером с землеподобную планету, разрядится в
виде волны, которая пойдет от полюса… От двух полюсов, конечно. На экваторе
волны схлопнутся. После этого все утихнет, и вам достанется планета, на
поверхности которой не останется ни одной живой клетки. Никакие биомолекулы не
сохранят свою форму в лангеровском поле такой напряженности, вы это прекрасно
знаете. Да тут еще и температура… Бессмысленно спрашивать, откуда я все это
знаю, у вас все равно нет никакой возможности сейчас проверить. Если двумя
словами — у меня есть своя разведка. Даже слепцы знают не все… Они готовы
пожертвовать частью своей сети ради того, чтобы сохранить тайну. А жертвы среди
людей им вообще безразличны.



— Так, — сказал Георгий. — И что?



— Все, — сказал Ангел. — Я не сдамся.



— Вы будете уничтожены. «Нереида» уже под прицелом.



— Вы рискнете целой планетой?



— Рискну, — сказал Георгий. — Потому что я вам не верю.



— Ваше право, — согласился Ангел. — Может быть, я лгу. Вполне может быть.
Проблема в том, что вы никак не можете это точно узнать. Загляните в себя,
адмирал. Если вы допускаете хотя бы один шанс из миллиона, что я сказал правду,
вы не можете открыть огонь. Или можете? Что для вас на самом деле важнее?



— Сейчас проверим, — сказал Георгий. — Группа флотов «Юг», слушай мою команду.
По источнику входящих — огонь!



Пять крейсеров активировали орудия одновременно. «Нереида» вспыхнула, как
звездочка. И исчезла.



Но Георгий еще успел поймать на гаснущем экране ироническую усмешку Тиберия
Ангела.



Эрнста вдруг будто шатнуло. Он поднял голову от стола, заозирался…



Что–то изменилось в мире. Почти незаметно, но необратимо.



Подкатила легкая тошнота.



Эрнст еще раз огляделся — все, кроме него, спали — и вышел из домика, где жили
штабные, на окраину поля.



Небо дрожало. Он в жизни такого не видел.



Вдруг стало не хватать дыхания, но он продолжал смотреть в небо, забыв обо всем.
Пытаясь понять, что же там произошло…



Так он и стоял, пока не начался рассвет.



…Стоп. Что за бред? Эрнст посмотрел на хронометр. Половина второго ночи. Какой
рассвет в это время?



Но — вот оно, желтое зарево.



С севера.



Постояв еще минут пять — с периодическими поглядываниями на стрелки, — он понял,
что зарево расширяется.



Что делать? Поднять авиагруппу по тревоге? А смысл? Даже с командованием корпуса
связываться смысла нет. Ответить–то ответят, только знают они наверняка не
больше.



— Господин полковник! — из рубки, где всегда горел свет, вышел связист. — Со
штабом корпуса нет связи.



— Как так нет?



— Вот так. Одни помехи. Но не настолько сильные, чтобы все забить. Они просто
замолчали… Господи, что это? — связист тоже увидел зарево, занявшее уже почти
весь горизонт.



И теперь уже было видно, что это не просто зарево, а…



Волна.



Катящаяся золотая волна, как будто лава.



Эрнст попытался, глядя на хронометр, оценить ее скорость — и оцепенел.



Жар! Воздух с севера уже дышал жаром. Пока что далеким…



— Господин полковник…



— Подожди…



Эрнст прошелся взглядом по ряду «хеншелей», готовых для задания, и выделил среди
них свою машину. Прощупал рукой карманы…



— Так, ну вот что… Я слетаю. Посмотрю хоть, как оно выглядит. Делать это надо
быстро, ты пока буди дежурных и поднимай группу моим именем, как по боевой
тревоге… Отставить возражения! — это Эрнст крикнул на ходу, потому что уже бежал
к самолету.



…И, взлетая, он понял, что все зря.



Весь мир открылся перед ним, и половина этого мира была золотой, а половина
черной — но царством смерти были обе.



Было бессмысленно кого–то предупреждать, и совершенно не о чем жалеть. Только
идти вверх.



Он умер, как и хотел — на гребне волны.



Когда волны встретились на экваторе, Антиохия вдруг обрела тонкое кольцо — как у
юпитероподобных планет.



Оно вспыхнуло, как лезвие, и стало постепенно гаснуть.



На этом — все.



Рогатая Богиня победила Урана.




ГЛАВА 16 КОГДА НАС В БОЙ ПОШЛЕТ ТОВАРИЩ ВЕЛИЗАРИЙ

Андрея что–то толкнуло во сне. Он лежал, унимая сердцебиение, и постепенно
понимал, что ему снилось: решетчатый мост, огонь маяка на фоне заката, бездонное
небо, Миддельбург…



Миддельбург. Опять.



Он полежал еще пару минут и понял, что уснуть не удастся. Темнота в каюте была
почти полной, только хаббл–детектор посвечивал над головой успокаивающим
зеленым.



Надежнее корабля — только могила, вспомнил он старую присказку. Да. Истинно так.



Некоторое время он колебался — не стоит ли пойти в кают–компанию, заварить
чайку. Нет, не сейчас. В кают–компании вполне могут быть люди, да и вообще —
военный корабль никогда не спит. Только в каюте ты один.



Один…



Да, один. Если не считать Йоланки, которая на Ираклии, за треть Спирального моря
отсюда. Только она, наверное, уже не в Миддельбурге, а в Апфельборне.



Андрей вернулся в кровать, лег на бок, накрылся одеялом.



Сейчас, конечно, не заснешь. Но хоть подумать можно. Никто не помешает.



Восемь лет назад он жил на планете Ираклий и занимался физикой пространства. Чем
ближе к центру Галактики, тем интереснее. Если человечество заселило рукав
Стрельца, то почему нельзя пройти и дальше, в рукав Лебедя? Или даже за него?..
Он лелеял эти мечты, прекрасно понимая, что они невыполнимы, пока идет война.
Чертова война. Он так и сказал однажды в кружке коллег, в коридоре Имперского
института пространства. Вполне могли просигналить кому надо и арестовать, но —
пронесло…



Полное имя Йоланки было Иоланта. Ее род, венгерский, уходил корнями куда–то в
глубокое земное Средневековье. Один из ее предков участвовал вместе с Жаном
Бесстрашным в крестовом походе, который, правда, завершился разгромом при
Никополе. Как раз тогда Андрей и стал интересоваться историей. Миддельбург… Там
они познакомились, и там же почти все произошло.



Планета Ираклий обладает интересной особенностью: на ней нет континентов. Самый
крупный остров имеет размер где–то с Мадагаскар. Миддельбург находится на одном
из маленьких островов в субтропическом поясе — там, собственно говоря, почти по
всей планете субтропики. Волшебный город. «Смутно возникающая громада
полуготической, полусарацинской архитектуры, держащейся как бы чудом в воздухе,
переливающейся в багряном свете солнца сотнями своих окон, минаретов и башенок и
кажущейся призрачным созданием соединившихся вместе сильфов, фей, гениев и
гномов…»



Эдгара По они с Йоланкой читали вместе. И путешествовали — тоже. Немного,
правда. Всего две поездки…



Нет. Не две, а три. Последняя была как раз в Апфельборн.



Андрей почувствовал, что ему не хватает дыхания.



Не две поездки, а три. Три. Как будто это сейчас важно…



Два месяца мы были вместе. Два месяца. И уже восемь лет я не могу это забыть.



…Он протянул руку к клавише выключателя. Каюту залил желтоватый теплый свет.



…Два месяца. И восемь лет. С ума сойти.



И ведь если встретимся сейчас — будет чувство, что и не расставались.



Ах, Йоланка. Никогда ты не отличалась кругозором, зато отличалась упрямством. А
ты злился. Дедушка у нее средневековый, подумаешь… Да, трещина в отношениях
пошла довольно быстро. Чуть ли не сразу, если честно.



Он сам не заметил, как сел на кровати и так и сидел, опустив руки между колен.



Обрубку древесному понятно — что надо было тогда делать. Плюнуть на свой разум и
на свои претензии. Согласиться. Принять. Пусть даже стать таким, как она. Пусть
даже не лететь к звездам…



Не лететь к звездам?



Старший лейтенант Андрей Котов, первый навигатор линейного крейсера «Райнхард
Шеер», поднял голову и усмехнулся.



Сон выветрился окончательно. Боль — та не ушла; но привыкать ли нам?..



Не было другого варианта. Не было. Некоторые вещи так же нельзя обойти, как
нельзя обойти законы физики.



Он это всегда понимал. Всегда. Даже когда было очень больно.



И в результате Йоланка сейчас живет в своем уютном доме в Апфельборне одна. До
сих пор одна, если верна информация полугодовой давности. А он вот крутится на
орбите. В многослойной стальной коробке одного из самых мощных военных кораблей
мира. У звезды Фламмарион, у крепости Пандемос, в самом центре Спирального моря.



Что–то давно сюда не приходили никакие вести. Не к добру…



Ясно, разумеется, было, что не только отдельный офицер, но даже целый корабль… и
даже будь этот корабль такой громадиной, как «Шеер»… все равно в огромном
массиве сил, собравшихся вокруг Пандемоса, это маленькая деталь. Щепка. И ведь
странная ситуация, если честно — даже обер–офицерской шкурой она ощущается как
странная. Что тут за стратегия, что за тактика? Огромная группировка просто
висит в Пространстве, никуда не перемещаясь. Как будто у лука лопнула тетива.
Именно так, помнится, сказал Рейхенау, обсуждая приказ генштаба о свертывании
наступления. Ясно, что в метрополии неспокойно. Но что там происходит? Может,
так и война кончится? Ох, не надеяться бы зря… Но все же: вдруг кончится?..



О катастрофе на Антиохии Андрей еще не знал.



И уж тем более он не знал, что прямо сейчас к Пандемосу, строжайше соблюдая
коридоры, движутся два суперлинкора пока формально не воюющего Северного
альянса: «Элефтериос Венизелос» и «Владимир Каппель».



Десять дней назад Эдмунд Гаррис сказал:



— Печальная миссия. Алексей, вы знаете, мне даже стыдно, что я вас в это втянул…
Но если бы не вы — был бы кто–то другой. Потому что от принятых решений никуда
не деться, и с решениями этими я вполне согласен… Впрочем, у вас есть
возможность отказаться. Последняя.



— Нет, — сказал Алексей Торсон. — Я, знаете ли, не подросток.



— Хорошо, — сказал Гаррис. — Значит, подробности вам сейчас объяснит наш
адмирал, а я… как это называется… освещу политический аспект, будь он неладен.
Вы уже знаете, что в Византии сейчас гражданская война. Причем одна из сторон в
этой войне ведет себя пока что умеренно, а вот вторая — очень опасная. И не
только для самой Византии, как можно заподозрить. Аналитический отчет вам сейчас
перешлют, там выжимка из всего, что мы знаем… только вот знаем–то маловато, —
Гаррис усмехнулся. — Там есть языческая секта — тайная, закрытая… Поклонники
бога Урана. До поры их никто не принимал всерьез, но сейчас, похоже, они хотят
установить на планете Антиохия свою военную власть. Опираясь на генералов и
гражданских администраторов, которые не то завербованы, не то еще черт знает как
им подчинены… И в итоге там грядет страшная теократическая диктатура. Причем,
судя по всему — агрессивная. Вряд ли они остановятся, подчинив только одну
планету. И, к сожалению, именно у этой стороны сейчас больше всего военных сил.
Их поддержали не только наземные войска, но и группа флотов «Центр», которой
командует адмирал Ангел, очень способный флотоводец. Нам повезло в том, что его
силы сейчас разделены. Сам Ангел с одним из флотов ушел к Антиохии,
устанавливает там свою власть. Но большая часть его группы пока что остается в
центральном секторе, в районе базы Пандемос. Причем приказ об объединении сил —
в той или иной форме — может последовать в любой момент… Алексей, вы ведь
понимаете, что это означает?



Алексей кивнул.



— Это означает, что мы решили нанести немедленный удар, — сказал он.



— Да, это так… Тут даже дипломатическая подготовка не понадобится. Разговаривать
мы будем только с той стороной, которой потом сможем… все объяснить. Но силы у
Пандемоса собраны серьезные. Шесть линейных крейсеров, несколько линкоров… Здесь
я уже затрагиваю компетенцию наших военных коллег, — Гаррис двинул подбородком в
сторону молчавшего адмирала Бертона. — Насколько я понял, корабли класса
«Венизелос» для византийских опорных линкоров теоретически неуязвимы. Если,
конечно, те не подойдут уж совсем вплотную… Но при таком неравенстве сил вам все
равно нельзя рисковать. Поэтому нужна полная внезапность, — Гаррис посмотрел на
Бертона, тот встал и подошел к экрану.



Перед ними засветилась кинематическая карта системы Фламмариона. Вокруг красного
солнца ползли по орбитам восемь планет, из которых пятая — Таларктос — была
выделена цветом, и вокруг нее крутилась голубая точка.



Крепость Пандемос. Их цель.



Эпицикл, подумал Алексей.



— Их основные силы сейчас занимают позицию в точке Лагранжа в стороне от
планеты, — на карте зажегся треугольник. — Судя по всему, угрозы они не ждут.
Главная задача — выйти на их соединение неожиданно. Чтобы хотя бы первые
три–четыре корабля были… выведены из строя сразу же, до того, как они вообще
поймут, в чем дело. Тут, конечно, понадобится очень тонкое управление огнем…



— Я не артиллерист, — напомнил Алексей.



Гаррис и Бертон одинаково улыбнулись.



— Если бы нам был нужен на роль командира артиллерист, мы бы его нашли, — сказал
Бертон. — А нам был нужен навигатор. Умеющий прокладывать новые маршруты и
привыкший обеспечивать выживание своего корабля. Разумеется, корректировать
огонь вам лично не придется. Вам нужно вывести корабли на цель в нужный момент.
Мы ведь в этом секторе раньше никогда не ходили, даже лоций толковых нет.



— Понятно… Но я ведь только командир линкора. А кто будет командовать всей
эскадрой?



— Лично я, — сказал Бертон. — Но я пойду за вами. Не на «Венизелосе», а на
небольшом корабле связи. Именно чтобы… не нависать над вами, — он усмехнулся. —
К счастью, наша эскадра не так велика, чтобы управление было сложным.



— Понятно, — повторил Алексей. — Скажите, а что вы вкладываете в понятие
«вывести корабли из строя»?



Бертон и Гаррис переглянулись.



— Они должны стать неспособными к боевым действиям, — холодно сказал Бертон. —
Как мы этого добьемся, безразлично. Если удастся разрушить двигатели, сохранив
жизнь экипажей — хорошо. Артиллеристы будут проинструктированы в этом духе. Но
велика вероятность, что это не удастся. Мы же не на полигоне будем стрелять, к
сожалению. Полное уничтожение кораблей совершенно не исключено. Кстати, нам
будет угрожать то же самое… Это война. Мы будем стремиться свести потери к
минимуму… но совсем без них не обойдемся. Как–то так.



Алексей кивнул. Конечно, а чего он ждал…



Эдмунд Гаррис встал с кресла и тоже подошел к экрану.



— Алексей, я не хочу, чтобы вы считали меня лицемером, — сказал он. — Меня
действительно огорчает то, что приходится делать. Именно поэтому я и здесь.
Чтобы принять на себя часть ответственности. Если мы хотим уменьшить общие
потери, нам надо действовать жестко и точно. Не исключено, что подавление
группировки на Пандемосе вообще окажется последним сражением этой войны. Уверен,
что вы все понимаете…



— Я понимаю, — сказал Алексей.



Этот корабль напоминал Алексею китовую тушу. Черный даже на фоне темноты,
громадный даже на фоне самых больших линкоров других типов, он умел
поворачиваться с внезапной грацией. Конструкторы Северного альянса поработали на
совесть.



У классического космического линкора орудия расположены только на носу и на
корме, но не на бортах: весь корпус, кроме оконечностей, в бою прикрыт силовым
полем, стрелять через которое невозможно. Долгое время этот факт определял всю
тактику линейных сражений. Но в конструкцию кораблей серии «Венизелос» был
введен совершенно новый элемент: синхронизатор, позволяющий вести огонь прямо
через силовое поле, выключая его на момент залпа. У линкора появились ряды
орудий в бортах — в точности как когда–то у морских парусных многопалубников,
предназначенных для линейного боя в первозданном значении этих слов. И —
дополнительные двигатели для маневра, чтобы корабль мог реализовать свою
способность вести огонь в разные стороны. Впрочем, силовая защита тут была тоже
усилена.



Все это обусловило огромный размер как самого корабля, так и экипажа. И огромную
цену.



Теоретически «Венизелос» было невозможно сбить, если только он не столкнулся бы
с авианосцем. И даже в этом случае шансов у него было много больше, чем у любого
другого линкора. Но одно дело теория, и другое дело — Пространство…



…Алексей почти дремал, расслабившись в глубоком кресле посреди полусферической
капитанской рубки. Здесь была полутьма, мягко подсвеченная дисплеями приборов. А
снаружи не было, можно сказать, ничего. При сверхсветовом перемещении звезды не
видны абсолютно, так что экраны оптического обзора молчат. Допплеровская слепота
плюс гиперрелятивистские эффекты. Более совершенной тьмы просто не бывает.



Последние мгновения покоя…



Он посмотрел на хронометр. Через двадцать минут «Венизелос» и «Каппель» сойдут
со сверхсвета, их бортовые ординаторы за какие–то секунды зафиксируют положение
эскадры противника, и артиллеристы сразу же откроют огонь.



Через сто двадцать секунд после этого, в нескольких световых минутах отсюда,
крейсер «Лейтенант Старбек» сойдет со сверхсвета в районе Пандемоса и откроет
огонь прямо по крепости. Легкий намек на стратегию. Некоторое время византийцы
не будут знать, какой из ударов, собственно, главный. Это собьет их с толку и,
возможно, заставит нарушить строй, стремясь везде успеть.



А дальше все будет зависеть от маневра. И от удачи.



Макс фон Рейхенау пил кофе в своей каюте. Кофеварка у него была личная —
маленькая роскошь, которую он позволил себе как командир. В кают–компании тоже,
конечно, хорошо, но иногда и уединения все–таки хочется…



Время для кофе было — Макс взглянул на часы — формально неурочное. Но ведь на
борту звездолета двадцатичетырехчасовой счет времени волей–неволей обращается в
чистую условность.



И только сейчас, в одиночестве, он мог дать волю усталости…



Затем и кофе, собственно. Крепкий, черный как ночь.



Макс потер виски. Мужчине от войны уставать не полагается. Особенно — такому
мужчине, который происходит из долгого рода профессиональных солдат. Но,
наверное, это касается только нормальной войны. А не такой, где непонятно — кому
ты вообще подчиняешься.



Макс вполне понимал Людвига фон Макензена — командующего флотом линейных
крейсеров, фактически устранившегося сейчас от своих обязанностей. Обидно носить
адмиральские погоны и чувствовать, что ничего полезного больше не можешь
сделать. Потому Макензен и покинул свой флагманский корабль, перебравшись на
Пандемос. Там он хоть мешать никому не будет…



Максу не понравились собственные мысли, он поморщился.



Уж не рвешься ли ты в адмиралы, парень?



Неприятный вопрос. Задать такой можно только самому себе.



Макс не страдал ненужной скромностью. Он служил на флоте уже пятнадцать лет, из
них четыре — в должности командира корабля. Достаточно, чтобы освоить и тактику,
и организацию. Он был уверен, что с небольшим соединением — справится.



Но что толку и в соединениях, и в адмиралах, когда рушится то, чему флот служит?
Когда больше нет империи?



Насколько Макс знал, офицеры до сих пор не позволяли себе говорить на эту тему.
Даже между собой. Любая информация рано или поздно растечется, любые разговоры
распространятся. И тогда — недалеко до состояния, когда флот не сможет защитить
даже сам себя.



Командующий группой «Центр» Тиберий Ангел отбыл с отрядом кораблей на Антиохию,
откуда не подавал пока никаких вестей. Формально заменивший его Григорий
Акрополит — всего лишь грамотный штабист, не пользующийся у экипажей никаким
авторитетом. А более высокой власти сейчас просто нет. Ни командующего
Объединенным флотом, ни Космического генерального штаба, ни императора. Они
молчат, и целы ли вообще — неизвестно.



Допивая кофе, Макс с усмешкой вспомнил Андрея Котова, с которым в последнее
время сблизился — может быть, как раз потому, что тот совсем не был «военной
косточкой». Мечтатель. Трансгалактические путешествия ему подавай. И чтобы
никакой войны… А ведь, если вспомнить историю, — продвижение в пространство шло
рука об руку с войной всегда. От Александра Македонского до Кортеса и дальше.
Что ни выдумывай, на что ни надейся, а люди во все эпохи — одни и те же. Мы
воюем друг с другом, пока существует человечество, и воевали бы, наверное, даже
с другими цивилизациями, если бы такие существовали.



Хотя помечтать, конечно, иногда очень хочется…



Каюту вдруг тряхнуло так, что чашка подпрыгнула на блюдце. Макс вскинулся и тут
же почувствовал еще один удар, послабее.



«Боевая тревога. Все по местам. Боевая тревога. Все по местам…» — холодный голос
штабной валькирии звучал из всех динамиков. Макс уже бежал по коридору в сторону
центрального поста, пытаясь на ходу застегнуть китель. Строить предположения
было рано.



В центральном посту его встретил дежурный капитан–лейтенант — напряженный, но
спокойный.



— Защита активирована, критической угрозы кораблю нет… пока.



— А что есть? — это Макс говорил, уже забираясь в кресло.



— «Тирпиц» уничтожен, — невозмутимо доложил капитан–лейтенант. — У «Сушона»
повреждена ходовая часть, он не может двигаться. У линкоров тоже потери. У нас
задета броня по штирборту — плохо прицелились, луч прошел почти по касательной.



— Команда на ответный огонь?



— Отдана.



— Так… — Макс пробежал глазами по индикаторам статуса «Шеера». Огонь, видимо,
откроют через минуту, когда завершится поворот. «Сушон» поврежден, но не погиб —
надо же! Такое возможно, только если корабль получил удар в стационарном дрейфе,
при выключенном силовом поле. Потому что когда поле включено — оно распределяет
энергию удара по всему объему, и если уж поле прорвано, то корабль разрушается
целиком… А раз нас поймали в дрейфе — значит, кому–то удалось использовать
фактор внезапности в полный рост. Черт бы его побрал.



— Данные по противнику, — потребовал он.



— Два корабля с огромной массой, динамика вот, — капитан–лейтенант указал на
экран. — Сигнатуры совершенно неизвестные.



— То есть?



— Это не гондванские корабли.



Один за другим зажглись огоньки на панели статуса орудий — носовая батарея
открыла огонь.



Макс заметил, что «Хиппер», повернутый более выгодно, начал стрелять еще раньше.
Еще через несколько секунд к делу присоединились «Шпее» и «Ланс» — к чужим
кораблям от них потянулись огненные ниточки. Молодцы…



Но кто же эти чужие, Локи их забери?!



Некогда разбираться, некогда…



— Они как призраки, — сказал вдруг лейтенант–связист.



Макс с трудом подавил желание врезать ему по лицу.



— По местам, — распорядился он и коротко вдохнул. Предстояло то, чего он больше
всего боялся.



И времени на раздумья — никакого.



Он прошел к адмиральскому пульту и взял микрофон экстренной связи.



— Флот линейных крейсеров! Слушай мою команду!



Алексей тожепочувствовал удар. Кто–то из линейных кораблей влепил «Венизелосу»
пучок тяжелого света прямо в борт.



Такого пучка, наверное, хватило бы, чтобы выжечь до скального ложа
город–миллионник. Но силовое поле включилось вовремя. Выдержало…



Алексей нажал на две клавиши, отдавая команды операторам маневровых двигателей.
Сейчас «Венизелос» начнет свои грациозные развороты, и попасть в него станет
очень трудно.



Своим артиллеристам, правда, тоже придется сложно. Но такая уж у них задача.



Алексей поморщился. Он с самого начала понимал, что одним внезапным налетом дело
вряд ли ограничится: накрыть все цели сразу не удастся, и будет встречный бой.
Но как же хотелось избежать этого…



Теперь осталось только следить за маневрами и надеяться, что артиллеристы
справятся.



Макс фон Рейхенау тоже следил за маневрами. Вражеские корабли — оба — получили
попадания, но продолжали двигаться так, словно ничего не произошло…



Нет, не совсем.



Макс взглянул на дежурного капитан–лейтенанта. Тот явно остолбенел. Не от
внезапности атаки — тут–то как раз нет ничего необычного — а от динамики
неведомых целей.



Артиллеристы «Шеера» просто не могли нормально прицелиться! Это что — корабль с
массой линкора, с энергетикой линкора… и с инерцией, как у эсминца? Да не бывает
же так!



Из какого–то тайника души высунул головку очень неприятный страх.



Что же это — в самом деле призраки, что ли?..



Самое удивительное — что «призраки» ни на секунду не прекращали огня. Как будто
орудия были у них со всех сторон.



Спастись от этого можно было только контрманевром. Линейные крейсера (и линкоры
тоже) его прилежно выполняли, но было ясно, что при таком раскладе защита — лишь
вопрос времени. Сейчас артиллеристы той стороны приноровятся, внесут уточнения в
рабочие программы…



И мы все пожалуем в гости к Тору, сказал Макс чуть ли не вслух.



Ну, пусть хоть недаром…



Он взял микрофон.



— Говорит флагман! Всем перенести огонь на правый «призрак»! Повторяю, на
правый!



Следующие пять минут этого боя вспоминались потом участникам как сплошной
бессвязный кошмар. Линейные крейсера теперь обстреливали «Венизелос», и только
его. Такой интенсивности даже новейшая силовая защита могла не выдержать. Со
своей стороны, командир «Каппеля» Ральф Муррей, оценив обстановку, тоже решил
перенести весь огонь на один–единственный неприятельский корабль — как потом
выяснилось, это был «Максимилиан фон Шпее». Все участники, кроме поврежденного
«Сушона», бешено — на грани теоретически возможного — маневрировали, но ни у
кого не было сомнений, что новые потери в кораблях последуют через считанные
десятки секунд.



И тут на экранах возникла еще одна точка. Будто ниоткуда — взяла и зажглась.
Маленький кораблик, движущийся прямо к эпицентру сражения.



Макс фон Рейхенау, конечно же, обратил на него внимание, но реагировать не счел
нужным. Если там самоубийцы сидят — то и пусть самоубиваются, не до них…



В следующую секунду на всех каналах связи раздался голос.



— Внимание! Говорит император Велизарий Каподистрия. Повторяю, говорит император
Велизарий Каподистрия. Я нахожусь на яхте, которую вы видите на экранах, в зоне
огня с обеих сторон. Прошу прекратить бой и дать мне возможность начать
переговоры.



Командир вражеского флагмана выглядел вполне заурядно. Круглое лицо, чуть
курносый профиль, лоб с залысинами. Китель на нем был белый, со знаками
различия, которых Макс не понимал.



— В каком вы звании? — поинтересовался он.



Чужой командир еле заметно улыбнулся.



— Контр–адмирал. Но это звание — временное.



— Как так?



— Так. У нас есть такая практика. А вы — капитан первого ранга?



— Фрегаттен–капитан, — поправил Макс.



Чужой командир кивнул.



— Итак, я контр–адмирал Алексей Торсон…



— Фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау. Благодарю за то, что вы прекратили огонь.



Торсон едва заметно пожал плечами. Совершенно невоенный жест.



— Не будем об этом. Как я понимаю, мы оба формально не являемся здесь главными.
Но фактически ситуация в системе в данную минуту зависит именно от нас. Я… — он
сглотнул, — обещаю, что наши корабли больше огня не откроют. По крайней мере, до
предупреждения, что перемирие окончено.



Макс кивнул.



— Я ручаюсь в том же, хотя и не имею на это никакого права… Скажите, какого
черта вы вообще на нас полезли? Всегда же был мир…



— Во–первых, я выполняю приказ, — сообщил Торсон. — Во–вторых, ваша сторона в
гражданской войне была сочтена крайне опасной, и не только для Византии…



Торсон замолк, с явным удивлением глядя с экрана на собеседника.



Макс сообразил, что у него просто–напросто полезли на лоб глаза.



— Нет никакой «нашей стороны», — сказал он, с трудом сдерживаясь. — Я вообще не
знаю, что происходит на Антиохии. И что там делает вице–адмирал Ангел, не знаю
тоже, если уж на то пошло… Мы не участвовали в гражданской войне. Ни я лично, ни
все наше соединение.



Торсон довольно долго молчал.



— Хорошо, что мы имеем возможность во всем этом разобраться, — сказал он. — Вы
уверены, что человек, вышедший на связь — именно император?



— Уверен. Кроме внешнего сходства, он владеет всеми нашими кодами и шифрами. Я
не могу представить, у кого еще может оказаться такая информация. Так что
сомнений у меня нет.



— Хорошо, — сказал Торсон. — Мне вместе с полномочиями дали четкие указания:
особа императора — неприкосновенна. Видимо, сейчас дело за техническими
деталями… Я очень надеюсь, что мы договоримся.



— Да, — сказал Макс. — Но имейте в виду, что я с императором еще не беседовал.
Мы только готовимся к стыковке.



— Я понимаю, — сказал Торсон со вздохом. — Не считайте нас чудовищами,
пожалуйста. Мы подождем.



Император Велизарий был одет в черный мундир капитана цур люфт и держался
скромно. От обычного капитана его отличал только маленький изумрудный знак
ордена Константина Великого на груди. Да еще бородка. Мало кто в космофлоте
носил бороды.



Встречавшие гостя офицеры «Шеера» отсалютовали и застыли. Велизарий прошелся
вдоль их шеренги. Он не улыбался.



— Вольно, господа, — сказал он наконец. — Я понимаю, что вы ждете новостей, и
прошу вас извинить меня. Прямо сейчас я хочу побеседовать только с одним
человеком — с капитаном флагмана. Примете меня в своей каюте?..



Макс вышел вперед. На него вдруг надвинулось чувство чего–то необратимого.



— Прошу вас, ваша вечность, — сказал он.



— …Это точно?..



Устроившийся на диванчике Велизарий сочувственно кивнул.



— Мне по должности положено быть самым информированным человеком в империи. То,
что я с этим плохо справляюсь — другой вопрос… Точно. По–видимому, все население
Антиохии погибло.



Макс молчал. Когда они шли сюда, ему казалось, что он готов ко всему…



Увы. Это было ошибкой.



— Что же от нас осталось?..



Велизарий вздохнул.



— Остался Карфаген — тоже не целиком, но остался. Ираклий совершенно цел, около
него так и не появился ни один вражеский корабль. Плюс периферийные системы. Не
так мало.



Макс молчал. Велизарий заложил ногу за ногу, и вдруг стало ясно — чего ему стоит
спокойствие.



— Вы можете меня упрекнуть в том, что я не вмешался раньше, — сказал он. — И
этот упрек будет вполне справедливым. Понимаете, в чем дело: я не мог
использовать свою волю императора, рискуя, что ее проигнорируют. Если бы
произошло такое… любой прецедент, который стал бы известен… этот механизм власти
просто исчез бы. Навсегда. И мы оказались бы в комнате кошмаров, от которой
потерян ключ. То есть это я так рассуждал… Я считал, что лучше уж дать сторонам
выступить, по возможности связав и ослабив друг друга — и только потом
вмешаться, выбрав нужный момент… Мне… казалось, что потери до этого момента не
должны стать слишком большими. Земная логика… Простите. У вас кто–то на
Антиохии… остался?



— Да.



Велизарий замолчал надолго.



— За то, что я натворил, я отвечу перед богами, — сказал он наконец. — И я,
безусловно, не смогу остаться императором после того, как все это кончится. Но
пока что у нас у всех есть работа. И мой императорский титул — инструмент для
этой работы, который я не намерен пока отбрасывать. Тем не менее я не считаю,
что имею моральное право требовать от вас чего–то. — Он еще помолчал. — Мне
нужна помощь. Мне нужно несколько человек, в которых я могу быть абсолютно
уверен. И я не вправе никому эту роль навязать. Я примерно объяснил вам, в чем
дело, если хотите — задавайте вопросы. Любые. Если вы хотите понять, доверять
мне или нет.



Собеседник все–таки помедлил. Ничего ж себе. Император тратит лично на него,
Макса Рейхенау, время, которое именно сейчас стоит дороже самого редкого
металла. Да еще и предлагает задавать любые вопросы…



— Кто уничтожил Антиохию?



— Ураниты.



— Зачем?



— Чтобы скрыть следы своей деятельности.



— Вы хотите сказать, что их вообще не волнуют человеческие потери?



— Я хочу сказать, что они вообще не люди.



— Очень интересно… Но убить–то их можно?



— Можно, — серьезно ответил Велизарий. — И необходимо.



— Понятно… А как с людьми, которые их поддерживали?



— Некоторые из них просто не знали, что творят. А те, которые знали, сейчас по
большей части мертвы.



— Удобно… Ваша вечность, но вы ведь знали, кто это. Почему же все–таки вы не
вмешались раньше? До того, как… все началось?



— Потому что я боялся, — сказал император.



Макс посмотрел ему в глаза. В спокойные карие глаза.



— Вы ведь боялись не за себя, — сказал он.



Велизарий развел руками.



— Можно сказать и так. Не знаю, насколько это честно… Страх — подлая тварь, он
легко маскируется. Да, конечно. Не за себя.



Макс промолчал. Огромная усталость, усугубленная огромной — пусть и невольной —
виной… Как с этим живут?



Велизарий, кажется, понял, о чем он думает.



— Как я и предупредил, я хочу понять, насколько могу на вас полагаться…



— Вы — мой император, — сказал Макс.



Велизарий покачал головой.



— Нет, не то. Этого недостаточно… и прежде всего этого недостаточно для меня.
Если вы со мной… это одно. Если нет — мы сейчас выйдем из этой каюты, и о
разговоре больше никто не узнает. Служите Византии. Это тоже достойно. Я хочу
дать вам выбор.



Макс пожал плечами.



— Я с вами, — сказал он. — С кем же мне еще быть?..



Велизарий смотрел на него очень пристально.



— Вы уверены?



— Да.



— Вы готовы принести мне вассальную присягу? Именно мне лично? Не как
императору, а как главе дома Каподистрия?



Макс напрягся.



— Готов, — сказал он.



— Это точно император?



Адмирал Бертон выглядел очень уставшим. Алексею было жаль его. Такая
ответственность… Они сидели в маленьком салончике на борту «Венизелоса»,
предназначенном как раз для таких совещаний. Вдвоем. На столике лежал планшет.



— Мы проверили изображение, — сказал Алексей. — Снимков Велизария в архиве
достаточно. В пределах нашего разрешения — это он. И даже если это двойник,
интересно же, во что с нами играют. Простите, не хотел вторгаться не в свое
дело.



— Все в порядке, Алексей… Вы мне помогли. И помогаете… Значит, они предлагают
встречу прямо на Пандемосе. Вы со мной пойдете?



Такого предложения Алексей не ожидал. Впрочем… Если подумать — предсказуемо.



— Если считаете целесообразным — конечно, пойду.



— Считаю. Только не забудьте передать Муррею руководство дивизией. Он нас
подстрахует.



— Разумеется… А если мы убедимся, что это действительно переговоры, и у
императора серьезные намерения? Тогда…



Джеймс Бертон глубоко вздохнул.



— Тогда я активирую канал связи лично с Мятлевым и вызову его сюда. Такая
возможность предусмотрена.



— Дай–то бог, — искренне сказал Алексей. — Мы уже убили не меньше трех тысяч
человек. Экипаж «Тирпица» плюс мелкие сбитые корабли. Может, этим и обойдется?..



— Алексей, — сказал Бертон. — Я тоже надеюсь, что кончится и обойдется, честное
слово. Но прошу вас не забывать, что мы — на войне. На нас военная форма. Даже
адмиральская, — он усмехнулся. — Поэтому, если можно, давайте надежды и
сожаления… оставим до мира.



— Да, конечно, — Алексей вымученно улыбнулся. — Знаете что? Представьте, что вы
ставите базу на незнакомой планете, и вам надо, например, фермы установить,
чтобы положить на них платформу, и на ней — уже целевые сооружения. Это работа,
по трудоемкости сравнимая с каким–нибудь сложным производством — ну, например, с
заводом по сборке машин. Предположим, ферму снесло потоком, и нам приходится
возиться, чтобы восстановить ее или заменить. Предположим, это случится даже
дважды… Но поток мутной воды — или не воды, неважно — он не будет, например,
специально искать в опоре уязвимую точку, чтобы разрушить ее поэффективнее. В
этом смысле работа инженера очень легка. А вот если нам противостоит человек…
Возвращаясь к аналогии с заводом по сборке… ну, скажем, тракторов: сотни готовых
блоков, которые надо подвезти, организуя сложную логистику, дальше — конвейер, и
готовые новенькие трактора с него сходят. Это сложная система, которая нуждается
в настройке. А теперь представьте, что над заводом повис истребитель типа
«деймос» и бьет по нему гразером, причем именно с задачей нарушить и логистику,
и сборку. Каково придется директору завода? А ведь вы, военные, работаете в
таких условиях всегда. Я это знал, конечно, из книг, но… — он развел руками. —
Простите, адмирал. Заболтался.



— Вы все верно говорите, Алексей. Примерно так же объясняли и мне, еще на первом
курсе… М-да. Жаль, что мы не дипломаты. А может, как раз это и хорошо. Шанс у
нас есть, и его надо использовать.



Макс фон Рейхенау внимательно наблюдал за уникальным явлением — психологическим
шоком в целом флоте.



Никакие проигранные сражения никогда не давали такого эффекта.



Если бы в походе не было абсолютно исключено употребление спиртного — офицеры бы
перепились.



И, наверное, это было бы к лучшему…



Сообщений о самоубийствах пока было два. Тридцатипятилетний корветтен–капитан,
командир батареи с «Хиппера», у которого на Антиохии осталась семья, — он просто
застрелился из револьвера. И девятнадцатилетний мичман–артиллерист с
«Максимилиана фон Шпее», который, находясь на посту, разрядил на себя контакты
электрощита. Хорошо еще, изолировать контур догадался, чтобы не замкнуло на всю
секцию.



Получив рапорт об этом, Макс выругался и вызвал к себе двух человек. Полковника
Михаила Илиеску, главного врача флота. И — старшего лейтенанта Андрея Котова.



Илиеску сам выглядел не лучшим образом. Темные полукружия под глазами были так
заметны, что Макс чуть не посоветовал ему надеть очки.



— Я знаю, зачем вы меня позвали, — сказал Илиеску, садясь. — Вы хотите прогноза,
да? Диагноз–то и так ясен… Мы сейчас имеем легкую форму реактивного психоза
почти у всего состава флота. Не исключая присутствующих. Даже у тех, кто внешне
спокоен, я вижу очень такое характерное замедление реакций. Медикаментозное
лечение в нашем случае исключается, именно из–за массовости. Нам просто лекарств
не хватит… да и если бы даже хватало, это все равно было бы неприемлемо. М-да…



Макс посмотрел на Котова.



— Андрей, а вы как сейчас себя ощущаете?



Андрей подумал.



— Да пустота какая–то. Давящая пустота. Я хорошо понимаю людей, которым от
этого, мягко говоря, тошно.



— Да уж, мягко говоря… Я ведь вас позвал именно потому, что вы не антиохиец.
Если я правильно понимаю, лично вы никого не потеряли. Так?



Андрей кивнул.



Макс перевел взгляд на Илиеску. Тот поежился.



— Полковник, вы ведь уже знаете, что хотите сообщить, — сказал Макс совсем тихо.
— Давайте. Уж чего пугаться теперь.



Илиеску вздохнул.



— Я знаю одно лекарство, — сказал он. — Это война. Немедленная боевая операция,
причем против такого врага, которого ваши люди сами очень хотят уничтожить. Это
заполнит мотивационный вакуум и приведет в действие еще несколько механизмов,
которые… улучшат их состояние. Все остальное ненадежно.



Макс кивнул, отметив про себя, что Илиеску так и сказал: не «противник», а
«враг». И это была не оговорка.



— Насколько быстро, по–вашему, к этому надо приступить?



Илиеску развел руками.



— Я не могу касаться стратегических вопросов. Но чем быстрее, тем лучше. Честно
говоря, у меня мороз по коже идет, когда я думаю — что сейчас творится в каютах
личного состава. Легкий стресс — на войне дело обычное, но когда на него
накладывается еще и вот такое…



— Я понял, — сказал Макс. — Будем пока делать, что можем. — Он повернулся к
Андрею. — Вот так… Боюсь, что ваши путешествия пока откладываются.



Андрей заставил себя улыбнуться.



— Я понимаю, — сказал он. — Если вам так удобнее — считайте меня добровольцем.



«Полетят корабли к далеким планетам, полетят через черный ад.



Наступает новая эра, детка — звездный джихад.



А ты думала, солнце будет светить вечно? Оно превратится в пар.



Аллах акбар, детка. Аллах акбар!«2



Андрей в который раз перечитывал эти строчки земного поэта, писавшего почти
тысячу лет назад. В эпоху, когда космонавтика едва начиналась, а о межзвездных
полетах можно было только мечтать.



Он очень смутно помнил, что такое «джихад». Ну да: священная война одной из
земных авраамических религий.



…Ираклий цел. О боги. Ираклий цел. Император сказал, что там не погиб от войны
ни один человек. Он знал, такая радость — эгоистична, но ничто другое его сейчас
не волновало…



Что такое «джихад»?



Он приглушил свет в каюте и улегся на кровать, глядя вверх.



Священная война…



Ради какого–то мелкого демона из каменистой пустыни Синайского полуострова.
Прозванного Богом. С большой буквы.



Детство человечества, да. А мы — далеко ушли от детства?



И что будет, когда станем взрослыми?



Ох, только бы война кончилась. Только бы кончилась. Если, конечно, ей вообще
есть конец.



— Я не люблю говорить с позиции силы, — сказал Велизарий с экрана. — К
сожалению, сейчас вы вынудили меня к этому сами. И я очень хочу закончить…
форсированную часть нашего разговора, чтобы перейти к конструктивному. Простите
за длинные слова… Вы меня понимаете?



Президент Мятлев на соседнем экране кивнул.



— Так вот, — сказал Велизарий. — В системе Ираклия сейчас готовится к старту
группа флотов «Север» под командованием адмирала Тарханиата. В недавних
сражениях они не участвовали. У них идеальное состояние матчасти и полные
экипажи. Авианосцев у Тарханиата нет, зато классических линкоров у него пять
штук. Это «белые катафракты», если вы слышали такое название. Их цель — Глория.
Остановить их вы не сможете, даже если примете ответные меры прямо сейчас. Вам
не позволит расстояние — вы слишком сильно рискнули, направив сюда главные силы
вашего флота… А какие у вас на Глории средства системной обороны, я не знаю.
Может быть, вы и уничтожите корабли Тарханиата. Допускаю. Но достанется вам
точно. Никогда не видели тени вражеских линкоров над своей столицей?..



Мятлев молчал.



Велизарий тоже чуть помедлил.



— Я не хочу, чтобы это произошло, — сказал он. — Тарханиат останется дома, если
я через семьдесят две минуты передам сигнал отмены. И я… от души надеюсь, что
так оно и будет.



Мятлев — наблюдавшие за разговором офицеры не поверили своим глазам — нашел в
себе силы улыбнуться.



— Семьдесят две минуты — это еще много… Значит, вы знали о вторжении? Расскажете
когда–нибудь — как догадались?



— Когда–нибудь, — сказал Велизарий. — У вас бы все могло получиться, если бы не
катастрофическая ситуация, которая сложилась совершенно внезапно. Правда, такого
быстрого развития событий я не ожидал и сам… Когда я сюда шел на яхте, я не
рассчитывал попасть прямо в сражение. Я хотел просто подчинить себе корабли,
находящиеся в системе Пандемоса. Мирно подчинить. А все, что мне тут пришлось
вытворять — это импровизация, скажу честно.



— Удачная импровизация, — признал Мятлев. — Ваша вечность, до меня только сейчас
дошли сообщения о том, что произошло на Карфагене… И на Антиохии.



— Хотите выразить сочувствие?



— Да, хочу, — сказал Мятлев. — Мы действительно собирались присоединить часть
ваших планет, но совсем не для того, чтобы уничтожать людей. Скорее наоборот.



— Я понимаю… Вопрос в том, собираетесь ли вы это сделать сейчас.



Вот тут Мятлев задумался.



— Знаете, я бы сначала задал встречный вопрос вам, — сказал он. — Вы уверены,
что Византия выживет? При том, что от нее сейчас осталось?.. Простите.



— Уверен, — сказал Велизарий.



Мятлев моргнул.



— То есть у вас есть какие–то еще козыри в рукавах. Более серьезные, чем эскадра
Тарханиата… Вернее — вы считаете, что они есть.



Велизарий кивнул.



— Именно так. А теперь давайте поговорим о более приятном. Насколько я понимаю,
вы начали эту войну по двум причинам. Во–первых, вам нужна была серьезная война
как таковая, чтобы оправдать структурную перестройку промышленности и, возможно,
заодно решить какие–то внутренние проблемы. Классический сценарий… И во–вторых,
вы хотели… хотите… присоединить несколько планет, чтобы завладеть ресурсами.
Причем не в последнюю очередь — людскими. Тоже вполне понятное стремление… Но
что вы скажете, если я предложу вам решить обе задачи без всякой войны с нами?



— Я вас внимательнейшим образом слушаю, — сказал Мятлев.



Велизарий вздохнул.



— Начнем с присоединения территорий. Если мы сейчас договоримся — империя, в
моем лице, готова передать вам сектор Пандемоса. Это около десятка обитаемых
планет — не миллиардников, но вполне обжитых. Что касается архипелага Неймана,
то я предлагаю объявить его открытой зоной. Там сейчас все разрушено, и его
повторное освоение Византии, в ее нынешнем состоянии, просто не потянуть. По
крайней мере, в одиночку. Если вы туда вложитесь, можно будет обсуждать
следующие шаги. По–моему, никакая война не дала бы вам больше, чем предлагаю
сейчас я. Да вы больше и не сможете сразу ассимилировать, расширяться ведь тоже
нужно с умом… Посмотрите на карты, свяжитесь со своими аналитиками. Думаю, они
это все подтвердят.



Мятлев кивнул.



— Думаю, да. Подтвердят. Но ведь это не все ваши условия?



— Нет, не все. Мне нужно участие вашего флота в ударе по общему врагу. По
Гондване. Точнее, по Токугаве — как вы знаете, это их столичная планета.



— М-м, — сказал Мятлев. — А какие у нас причины в этом участвовать?



Велизарий был невозмутим.



— Можете цинично рассматривать это как плату. Даже если вы потеряете какие–то из
кораблей, такая плата все равно, я думаю, не будет слишком большой. Как обойтись
с этой войной в пропагандистском плане — ваше дело. Если же вы лично хотите
понять, зачем все это нужно — я скажу следующее. Социальная система Гондванской
империи — одна из самых страшных, какие только были в истории человечества. Пока
мы разговариваем, ваша разведка уже получила на эту тему подробные доклады. Все
материалы там проверяемы, преувеличивать что–то не было нужды… Вас — да, и нас
тоже — это могло не волновать, пока они были изолированы. Или даже пока они вели
локальную войну на рубежах, как было почти все время. Но дело в том, что эпоха
локальной войны кончилась. Управляющий центр Гондваны принял решение о
наступлении галактического масштаба, с целью захвата уже не периферийных систем,
а планет–миллиардников. Захвата или уничтожения… То, что случилось на Карфагене,
было первым шагом этого наступления: надеюсь, вы понимаете, что такое
доказательство не подделать. И это грозит всем. Не надо думать, что они сожрут
Византию, а перед Альянсом остановятся. Не остановятся… Именно сейчас нам очень
повезло: на нашу сторону перешел один из их лучших адмиралов, взяв с собой
значительную часть своего флота. Это буквально чудо. Гондвана такого не ожидала,
поэтому у нас — совершенно внезапно! — появилось перед ними преимущество.
Стратегическое. Но оно продержится очень недолго…



Слушавшие разговор офицеры замерли.



Алексей напомнил себе, что президент и император видят сейчас друг друга лицом к
лицу. Как будто сидят за столиком. Ему было страшно представить, сколько энергии
стоило поддержание на дальней связи канала такой мощности. Он никогда о подобном
даже не слышал.



Лицо Мятлева стало очень напряженным. Куда делась мягкость…



— Если я предоставлю вам корабли, вы готовы подписать протокол о передаче
территорий сразу же, как только мы встретимся?



— Если вы передадите корабли прямо сейчас?.. — Велизарий сощурился. — Да. Готов.
Безусловно, готов. Потому что к моменту нашей встречи все уже будет решено.



— Солдаты Византии! Вы все уже знаете, что произошло. Нас хотели уничтожить. И
это почти удалось. Я не знаю, как мы будем жить дальше. Но я уверен в одном: мы
выживем. Мы подумаем о будущем, когда кончится война. А сейчас мы должны сделать
все, чтобы ее закончить. Я знаю: мы потеряли невероятно много. Но мы живы. И у
нас есть корабли. И мы можем нацелить эти корабли на тех, кто виноват во всем,
что с нами случилось. Воины! Вы идете со мной?



Лицо Велизария смотрело в этот момент со всех экранов, установленных в
бесчисленных помещениях византийских кораблей.



И никакая система связи не передала бы прокатившийся после его слов по флоту
вопль десятков тысяч глоток:



— Да здравствует император!!!




ГЛАВА 17 КОНЕЦ ВОЙНЫ

«Надейся только на своих друзей и на свое оружие. Друзья тебе помогут, оружие
тебя защитит».



Георгий давно знал об этой надписи, хотя никогда не видел того оружия, к
которому она относилась.



Сейчас этот пистолет у Ники. А Ника — на Карфагене. Черная, вытянувшаяся и
все–таки красивая.



Она не была потрясена смертью Андроника. По крайней мере, не показала этого. И
изменения в ней… да. Они начались уже потом, постепенно…



Только бы не со мной, отчаянно подумал Георгий. Только бы со мной не случилось —
как с ним… Слава всем богам, что я не успел к себе никого привязать.



Пока что — не успел.



А ведь очень хотелось.



Он проверил, заперта ли изнутри каюта, и вернулся к предмету на столике.



Короткоствольный револьвер. Оружие ближней самообороны. Примерно такие на Земле
когда–то называли «бульдогами».



Не роскошь, конечно. Андронику с личным оружием повезло больше.



«…оружие тебя защитит…»



Увы.



Но для чего–то оно, во всяком случае, сгодится.



Георгий взял револьвер в руку, пока только примериваясь, и тут загудел дверной
сигнал.



Не открыть было нельзя.



— Так и знал, — сказал Вин, надвигаясь. — Войдите, капитан. Ваш командующий тут
собрался стреляться.



Георгий зарычал. Но второй гость уже был внутри каюты. Иосиф Лингардт,
фрегаттен–капитан из связистов, здоровенный медведь.



— Приберите оружие, — велел ему Вин.



Лингардт беспрекословно послушался. Револьвер исчез в его кармане.



— Так, — сказал Вин. — А теперь давай разберемся с тобой, господин командующий.
Значит, стреляться вздумал? Правильно. Стреляйся. Вина за Антиохию — на тебе.
Кретин ты, а не тактик… — Вин уселся на стул. — Я все это говорю серьезно, между
прочим. Не думай, что я пришел спасать твою жизнь. Никому она не нужна. Только
почему ты решил, что можешь уйти так легко?



Георгий открыл и закрыл рот. Лингардт с непроницаемым видом подпирал стену.



— Система Антиохии — наша, — сказал Вин. — И в ней еще полно людей. На
искусственных спутниках, в поселениях на других планетах… И, кроме того, у нас
есть сдавшийся флот. Со всем этим надо что–то делать. Хотя бы понять, кому будут
подчиняться флотские и что будут жрать гражданские… хотя флотским жрать надо
тоже. Тут работы — выше крыши. Ты не имеешь никакого права уходить, пока ее не
сделаешь. Война кончится — тогда стреляйся, сколько влезет. Понял?



Георгий качнул головой.



— Это тыловая работа, — сказал он. — Специалистов по ней здесь хватает. Был бы
под рукой Стратиотик… но он далеко. Но и без него…



Вин шагнул и сел.



— Бардак у тебя в каюте, — сказал он. — Георгий, ты за обстановкой на флоте
вообще следишь? Стратег хренов… Люди деморализованы. Потеря линкоров, гибель
Андроника, и теперь еще… — он не стал договаривать. — Люди не знают, что
впереди. Они боятся неизвестности. Их сейчас держат вместе только две вещи.
Первое — это инстинкт самосохранения. Если флот рассыплется, тогда конец всем… И
второе — личность командующего. Да, твоя личность, не морщись. Можешь делать что
угодно… вернее, можешь вообще ничего не делать, но умирать не смей. Ты сейчас —
деталь. Сигнальный маяк. Если ты исчезнешь, мы не сможем удержать обстановку на
флоте в норме.



Георгий яростно почесал волосы.



— Логик чертов, — пробормотал он.



Вин пожал плечами.



Георгий понимал, что Вин прав. И — что еще хуже — Вин сейчас имел полное право
упрекать в слабости других. Он сам, лично, потерял не меньше.



Вин ждал.



Георгий поднял голову.



— Похоже, ты мне выхода не оставил… Но не радуйся, — он выпрямился.



Вин ждал. Лингардт у двери подобрался, ожидая.



Георгий встал и встряхнулся.



— Самоубийства не будет. Я готов остаться номинальным командующим группой
флотов. Но. Господа, вы сами понимаете, что командовать де факто я больше не в
состоянии. Я отбываю. Мы можем сказать, что я улетел для подготовки очередного
наступления… с важной миссией, с чертом, с дьяволом… Найдем что сказать. Я
подтвержу любую легенду. Но — быть с вами меня не должно. Яхту дадите?



Вин медленно кивнул.



— Даже не яхту, а легкий крейсер. Ты пока еще адмирал… Значит, на Карфаген?



Георгий вздрогнул.



— Ты догадался… Да. Именно туда.



Вин смотрел на него, не отрываясь.



— Я, кажется, понимаю, — сказал он.



Георгий не ответил. Что тут можно понимать? Когда рушится вся жизнь — счастье,
если где–нибудь во Вселенной есть хоть одно место, где ты — именно лично ты —
еще нужен кому–то живому. Где тебя ждут.



Ждут ли?..



Надо проверить.



Потому что другого пути теперь просто не осталось.



Аттик Флавий проснулся от головокружения. Приподнялся, пошарил по столику,
проглотил капсулу нейростабилизатора. Увы, после переезда на Карфаген это стало
необходимостью. Чужая планета — это все–таки слегка другая атмосфера, другая
гравитация и, главное, другие параметры магнитного поля. Пока человек молод,
этого можно не замечать. А вот когда тебе уже под пятьдесят…



Головная боль утихла. Флавий взглянул на часы — уже почти утро — накинул шлафрок
и пошел в уголок жизнеобеспечения ставить кофе. Дежурный комм успокаивающе мигал
зеленым — это означало, что серьезных новостей за прошедшую ночь не было.



Значит, есть время подумать.



В окно светила оранжевая Лисса, одна из лун Карфагена. День еще не наступил…



Почему–то по утрам Флавию вспоминалось детство. Рощица за воротами поместья,
казавшаяся ему, шестилетнему, бесконечным таинственным лесом. И чувство победы,
когда он однажды преодолел эту рощицу и вышел на холмистые зеленые поля,
тянувшиеся до горизонта…



Воздух тогда был душным и сладким.



Искали его потом с помощью легкого флаера. Но когда нашли — отец не упрекнул ни
в чем.



И вот уже больше сорока лет прошло…



По большому счету, Аттик Флавий считал свое существование бессмысленным.
Офицерскую службу он рассматривал как достаточно комфортный для нобиля образ
жизни. Никак не больше. С женой, когда–то любимой, он расстался почти двадцать
лет назад, и теперь даже не знал, где живет его единственная дочь. Доля
фамильного состояния ей отошла большая, и ладно… Ничего крупного не совершил,
ничего после себя не оставил. Так, изящная полузасохшая веточка на древе
угасающего рода.



И вот война… Ох, как она все перевернула.



Флавий поглядел на комм — индикатор будто в ответ зажегся ярко–красным. Значит,
тихие раздумья закончились. Он активировал видеосвязь.



Молодой дежурный капитан, показавшийся на экране, выглядел ошарашенным.



— Ваше могущество…



— Спокойнее. Бой прямо сейчас нигде не идет? (Капитан отрицательно мотнул
головой.) Остальное не срочно.



— Да… — капитан сглотнул. — Прибыл адмирал Навпактос.



— Один?!



— Так точно… Он говорит, что остальной флот… в основном цел. Но планета…



— Планета?



— Там произошла катастрофа, — выдавил капитан. — Я думаю, Навпактос к вам уже
летит. Он расскажет.



Корабль управления и связи «Альбрехт Дюрер» двигался по круговой орбите вокруг
станции Пандемос. Макс фон Рейхенау и Эдмунд Гаррис стояли на его обзорном
мостике, глядя на клубящиеся созвездия.



Часть поля зрения занимала планета Таларктос, вся в ледяных разводах. Над ней
бежали сполохи полярного сияния.



— Под гнетом северной Авроры, — пробормотал Гаррис.



Рейхенау остро взглянул на него.



— Давайте к делу, — сказал он. — Ваши корабли уже все здесь? Из тех, что
участвуют в операции?



Гаррис энергично кивнул.



— Да. Все уже готовы.



Рейхенау поморщился.



— Господин министр… простите, не знаю, как к вам правильно обращаться. Откуда у
вас столько энтузиазма? Как терьер около лисьей норы. Простите.



Лицо Гарриса на секунду окаменело. Макс все–таки его задел.



— Господин контр–адмирал, — сказал он раздельно. (Макс невольно скосил взгляд на
свои погоны, полученные только вчера.) — Я сожалею, что мой цинизм оскорбил вашу
тонкую натуру. Человеку, привыкшему выполнять приказы не рассуждая — вас ведь
так учат в империи? — должно быть, трудно представить, что неприятное решение
можно принять по своей воле. А приняв, честно работать над ним… Оставайтесь
рыцарем, господин адмирал. И предоставьте мне с энтузиазмом делать грязную
работу.



Рейхенау слегка развел руками.



— Я тоже не знал, что вы так чувствительны. — Он усмехнулся. — Общение с вашей
эскадрой оставило… незабываемые впечатления.



— Да, — сказал Гаррис. — Да, я поддержал проект с посылкой этой эскадры к вам.
Инициатором не был. Но поддержал. Не постесняюсь сказать, что эмоционально мне
гораздо приятнее воевать с этим чудовищным режимом Гондваны, чем с вашей
империей. Но эмоции — в делах плохой советчик. Энтузиазм, говорите… Пожалуй.



Рейхенау вопросительно приподнял брови.



— Вы же передали нам разведывательные данные, — сказал Гаррис. — О том, что там
происходит. Я присутствовал на обсуждении, когда президент Мятлев это все
прочитал. И он таки проявил эмоции, да… Еще какие… Бросать в топку столько
людских ресурсов — прежде всего неразумно. Все равно что сжигать
непереработанную нефть. Эти «люди–птицы», судя по всему, гордятся собой… а на
самом деле их социальная система — это очень грубая работа. Невыносимо.



Рейхенау хмыкнул.



— Думаете, после того, как мы все там разнесем, станет лучше?



— Да, — сказал Гаррис. — После того, как мы все разнесем, там наступит банальный
феодализм. С этим уже можно как–то работать.



Рейхенау вздохнул.



— Вы думаете, война закончится?



Гаррис пожал плечами.



— Кто же знает… Мелкие войны будут наверняка, мы еще не дожили до времени, когда
их можно исключить… Но вот эта война, большая… Да. Мы можем ее закончить.



Рейхенау вздохнул. Сделал несколько шагов, подошел вплотную к прозрачной стене.



Звезды…



— Есть такие чудаки, — сказал он, не оборачиваясь. — Которые до сих пор мечтают
о полетах к звездам. К новым звездам. За золотым руном. Вы в это верите?



Гаррис подошел к нему вплотную. Прокашлялся.



— У нас такие есть, — сказал он. — Оба командира наших суперлинкоров — именно
такие люди. Путешественники. Они на военной службе временно.



Рейхенау покачал головой. Как бы недоверчиво.



— Мне уже казалось, что война никогда не кончится… Я ведь никому из моих
офицеров об этом не могу сказать. Потому так и откровенен… с вами. С
противником.



Гаррис прислонился к прозрачной стене.



— Я не идеалист, — сообщил он. — Я всегда стремился быть практиком, потому и в
науке не остался. Для Византии война, я надеюсь, после нашего похода закончится.
Для Гондваны — еще не совсем, но это… словом, это будет уже другая история. А
флот у вас останется. И очень большой. Причем флот — это не столько сами
корабли, сколько люди, которые без кораблей себя уже не мыслят. Кто–то,
безусловно, отправится восстанавливать разрушенные планеты. А кто–то — и «за
золотым руном», как вы выразились.



Рейхенау молчал, по–прежнему глядя за стену, в Пространство.



Гаррис тоже посмотрел туда.



— И мы плывем, пылающею бездной со всех сторон окружены, — сказал он. — Было
такое русское стихотворение… Скажите, адмирал. Много у вас таких офицеров,
которые… мечтают о «золотом руне»?



Рейхенау отодвинулся от стены.



— Немного, — сказал он. — Но есть. Например, первый навигатор моего флагмана —
просто фанатик этих идей. Мечтатель.



— Познакомьте его со мной, — сказал Гаррис.



Георгий Навпактос вел автомобиль на север.



В сиреневом небе вился маленький самолетик. Описывал круг над трассой, уходил,
потом опять появлялся.



Георгий подозревал, что это забота Аттика Флавия, пославшего на путь его
следования воздушный патруль. Вдоль Северного шоссе шалили разбойники, и ехать
по нему в одиночку было сейчас… Пожалуй, безумием.



Слабый довод.



— Вести себя разумно я уже пытался, — сказал Георгий вслух. — Хватит.



Стрелка спидометра подрагивала на отметке 130 километров. До поместья
Бериславичей оставалось два часа.



— Я очень благодарен вам, генерал, — сказал Велизарий. — Мне просто трудно
выразить — насколько. Вы спасли ядро, из которого мы вырастим новую империю. Не
вы в одиночку, конечно, но…



— Ваша благодарность драгоценна для меня, ваша вечность, — сказал Аттик Флавий.
— Хотя я не уверен, что она заслужена…



Велизарий остановил его речь движением руки.



— Не надо. Сейчас не время для упражнений в вежливости. — Император усмехнулся.
— А ведь ваша противокосмическая оборона меня чуть не сбила…



— Они перенервничали, ваша вечность, — сказал Аттик Флавий. — Неудивительно.



Велизарий отмахнулся.



— Все я понимаю… Вот подходящее место, чтобы поговорить, — он указал на плоскую
скалу, нагретую солнцем.



Аттик Флавий огляделся. Берег океана, по которому они шли, был освещен закатом
до половины. Вдали начиналась тьма.



Он потрогал теплый мох и покосился на императора. Велизарий был в обычном
мундире капитана цур люфт. На боку у него висела полевая сумка — такая, как у
пехотных офицеров, а отнюдь не у космических. Что там? Планшет?



Аттик Флавий подозревал, что сюрпризы еще не кончились…



Император удобно устроился на камне.



— Смотрите, — сказал он. — Давайте исходить из того, что война скоро кончится.
Рейхенау, Уайт и еще несколько человек сейчас собирают флот. Если там будет
успех — то он будет быстрым. Это означает, что к тому моменту у нас должна быть
уже продумана следующая пара ходов. Мне удалось убедить наших друзей из
Северного альянса, что союз с Византией даст им больше, чем попытки нас съесть.
Пока — удалось. Понимаете? Это не навсегда. Люди из Альянса — не фанатики, они
просто расчетливы. Если Византийская империя продолжит у них на глазах
распадаться, возможны… самые разные варианты. Вы следите за моей мыслью?



Флавий кивнул.



— Отлично. Продолжаю. Если мы хотим, чтобы Византийская империя жила дальше — ее
надо восстанавливать. Тут нужны две вещи. Первое — потенциал для восстановления,
в виде людей и территорий. И второе — крепкая центральная власть. Как вы
думаете, как у нас с потенциалом?



Флавий шевельнулся, подавшись в сторону солнца.



— Плохо, — сказал он. — После гибели Антиохии — особенно плохо. Промышленность
подорвана. Лучшие людские ресурсы — исчезли. Плюс деморализация. Кое–что,
конечно, можно наскрести по периферийным планетам, я уже об этом думал… Люди там
попадаются, какие надо. Все дело в людях. Но…



Велизарий поднял руку.



— В людях. Конечно. Как всегда. Но ведь людям надо где–то жить… — Он расстегнул
полевую сумку, извлек планшет, активировал его. — Смотрите.



…Карта незнакомого мира с восемью континентами, два из них — прямо на экваторе.
Потом пошли пейзажи. Маленький город с серебристыми домами на фоне горного пика.
Степь с высокими травами. Дорога, уходящая в сосновый лес…



— Эта планета находится в стороне от максимума плотности звезд, — сказал
Велизарий. — Поэтому ее и обнаружили поздно. Ее колонизацию было решено оставить
в секрете. Имперский резерв. Все надеялись, что он не пригодится… Зато теперь у
нас есть новая столица.



— Ничего себе, — сказал Флавий. — Как она называется?



— Равенна.



— Связь с ней надежна?



Велизарий кивнул.



— Это одна из самых ценных вещей для нас, — он вздохнул. — Население Равенны
сейчас — около трехсот тысяч человек. Оно должно пополняться. Сразу после войны
мы откроем магистраль, наладим регулярные рейсы.



— Это очень сильно изменит транспортную карту империи, — сказал Флавий.



Велизарий кивнул.



— Не только транспортную. Центр тяжести вообще сместится. И политика изменится.
Фактически это будет новое государство.



— Как в древности, — сказал Флавий. — Новая империя под старым названием.



— Да, — сказал Велизарий. — И тут мы подходим к главному вопросу. Сразу после
того, как столица будет перенесена и новая система хоть как–то заработает, я
уйду в отставку. Отрекусь от престола. Это неизбежно. Империя не может
возрождаться во главе с человеком, о котором только и будут помнить, что он
позволил врагу убить несколько миллиардов ее жителей. Как политик я закончился.
Прямо сейчас мне уходить нельзя, но как только установится стабильность — я
сложу полномочия. И мне будет нужен человек, которому можно передать временное
управление… Вы еще следите за рассуждением?



Флавий кивнул.



— Отлично. Давайте вместе подумаем — каких качеств мы ждем от этого человека.
Во–первых, это должен быть нобиль из достаточно знатного рода: здесь пока нельзя
нарушать традицию. Нам нужно громкое имя. Во–вторых, он при этом не должен иметь
отношения к роду Каподистрия. Пусть у людей возникнет чувство некой новизны, это
полезно… В-третьих, он не должен быть слишком молод. Его поведение должно быть
основано на серьезном житейском опыте и должно быть предсказуемым, иначе —
слишком рискованно. В четвертых, он должен быть военным, и в достаточно высоком
чине. Иначе ему не удастся договориться с адмиральской верхушкой, вес которой
сейчас будет очень велик — не в последнюю очередь потому, что гражданская
администрация уничтожена… Отсюда мы подходим к пятому требованию: такой человек
должен быть не просто воином, а иметь административный опыт, касающийся
организации тыла. Пусть даже на уровне небольшого соединения — но обязательно.
И, наконец, в-шестых — он должен иметь серьезные личные заслуги именно в
нынешней заварухе. В эти последние кошмарные недели… Генерал, вам еще не
понятно, что это должны быть вы?



Аттик Флавий перевел дыхание.



— Вы… предлагаете мне должность регента?



Велизарий покачалголовой.



— Нет, не регента. Мы не можем так рисковать. Новой империи будет нужен
полноценный император — сразу же. Именно этот титул вам и придется принять.



Аттик Флавий усмехнулся. Заговорил он только секунд через двадцать.



— Подозреваю, что на большинство моих возражений я знаю ваши ответы заранее. Это
ведь решение. Вы не обсуждаете со мной, а ставите в известность. Да?



— Да.



— Других вариантов вы даже не рассматриваете?



— Не рассматриваю. Я начну их рассматривать, если вы или умрете, или
бесповоротно откажетесь. Давить на вас бесполезно. Но хочу напомнить: вы
поклялись служить империи на любой должности, какой она потребует. На любой.



Аттик Флавий вздохнул.



— Удивительно, — сказал он. — Никогда не думал, что попаду в подобное положение.
Наверное, миллионы людей были бы готовы положить жизнь за то, что вы меня сейчас
уговариваете принять.



— Так потому я и предлагаю вам, а не им… Ваша кандидатура идеальна. Пусть новой
Византией правит династия Флавиев. Это хороший знак.



— А как вы представляете себе передачу власти?



— Через усыновление. Вашего преемника мы выберем вместе, если я буду жив… а если
нет, то вам придется самому. Дальше, возможно, власть опять станет
наследственной… и, возможно, это и не страшно. Все же какой–никакой
стабилизатор. Хотя я бы не загадывал так далеко.



— А меня вы тоже собираетесь усыновить?



Велизарий улыбнулся.



— Нет. Учитывая, что вы на пятнадцать лет старше меня, это было бы как–то уж
очень не по традиции. Я сделаю это простым декретом. Мало кто знает — но по
закону такое право у императора есть. Им ни разу со времен Константина
Двенадцатого не пользовались. Потому и забыли…



— М-да, — сказал Флавий. — И сколько лет вы от меня хотите?



— Вам еще нет пятидесяти. Так что как минимум лет десять. Потом можете уходить.
Если во вкус не войдете…



Флавий ухмыльнулся, показав зубы.



— А вы оставите рядом со мной людей, которые будут следить, чтобы я не слишком
«входил во вкус»?



Велизарий тоже улыбнулся.



— Возможно. Посмотрим, как повернется… Вы меня поначалу привлекли, в том числе,
как раз полным отсутствием карьерных амбиций. Иначе бы строили свою службу
совсем по–другому. А служите вы все–таки уже тридцать лет… Но бывают и чудеса,
конечно. Увидим.



— Увидим, — сказал Флавий. — Значит, вот почему вы здесь. А не там.



Велизарий пожал плечами.



— Я не военный специалист. Чему–то, конечно, учился, но не больше. Вряд ли я
смогу им помочь — тем, кто сейчас на Пандемосе. И кроме того… Да, вы правы.
Послевоенную судьбу империи будут решать совсем не эти люди.



— Очаровательно, — сказал Флавий. — Значит, они — просто ваши инструменты. Для
тяжелой, мерзкой, но необходимой работы.



Велизарий еще раз пожал плечами.



— Я глубоко уважаю этих людей, — сказал он. — И Рейхенау, и Уайта… и многих,
кого по именам не знаю, конечно же. Если они выполнят свою задачу — это будет
невероятно важно для нашего будущего. Неоценимо. Но славы им не достанется.



— Логистика трещит по швам, — сказал адмирал Стратиотик. — Мало того, что
выросло наше количество, так мы еще получили технику трех разных производителей
с несовместимыми коммуникациями. Инженеры сейчас по горло заняты созданием
переходников. Знаю, что мы с этим разберемся, но на нервы действует сильно.



— Как насчет того, чтобы просто предоставить каждому флоту автономность по
снабжению? — этот вопрос задал адмирал Музалон, командующий линкорами.



Стратиотик вздохнул.



— Такой вариант снизит нашу управляемость при любом сбое. Резко снизит. Я могу
показать вам интендантские раскладки… Не беспокойтесь. Еще сутки, и мы закончим.



— Спасибо, — сказал Рейхенау. — Мне хотелось бы послушать разведку. Что есть у
наших противников?



— У них почти не осталось крупных кораблей, — сказал контр–адмирал Маевский. —
Но противокосмическая оборона Токугавы очень сильна. Возможно, она самая сильная
в мире. Придется повозиться.



Все притихли. На экране зажглась объемная карта Токугавы с обозначенными
секторами огня и силовыми щитами. Красные, желтые, синие пересекающиеся линии,
эллипсы, конуса…



— Господа, давайте будем бодрее, — сказал адмирал Макензен. — Думаю, что мы
сейчас располагаем самым сильным флотом за всю историю.



— Это так, — согласился Рейхенау. — Но взломать оборону Токугавы будет все равно
непросто. И особенно непросто будет сделать это без серьезных потерь. Господа,
не забывайте: после того, что случилось, позволить себе большие потери мы не
можем.



— Мой авианосец, точнее его люфтгруппа, может сбивать беспилотники и мелкие
атакующие корабли, — сказал Вин Уайт. — Думаю, что удержать для вас полусферу мы
сможем. Только график согласовать надо.



— Спасибо, — сказал Рейхенау. — В возможностях авианосца я не сомневаюсь. Но
главных проблем это не решает. Давайте начистоту, господа. Кто считает, что на
Токугаве нам нужно высаживаться?



Собравшиеся молчали.



— Судя по всему, никто, — сказал Стратиотик. Он был очень мрачен.



— Судя по всему, да, — повторил Музалон. — А особенно судя по тому, что вы даже
не пригласили на это совещание представителей наземных сил.



— Пригласить их недолго, — возразил Рейхенау. — А нужно ли?



— Не нужно, — сказал Вин Уайт. Все посмотрели на него.



Вин встал.



— При данных ограничениях… В общем, позвольте мне сказать то, что никто из вас
не решается сказать первым. Никакой высадки на Токугаву не будет. Будет обстрел
планеты с высокой орбиты. С самой большой дистанции, на которой затухание
интенсивности гразеров еще пренебрежимо мало. Рассчитать ее вы можете и сами.
Это — единственный способ свести к минимуму потери. Наши потери.



Адмиралы молчали. Рейхенау прекрасно представлял, что сейчас творится у них в
головах. Они понимают, что Уайт прав, и понимают, что эта правота — чудовищна.
Огонь с линейных кораблей по поверхности планеты. Средство, которое не
применялось в этой войне еще никогда. Оно не использовалось даже как угроза. Все
понимали, что если уж захватывать планету — то вместе с населением и
инфраструктурой.



То есть не все, как выяснилось…



Рейхенау собрался. Сейчас предстояло сказать самое неприятное.



— Итак, у нас есть шесть линкоров, четыре линейных крейсера и два суперлинкора.
Господа артиллеристы, мне нужны расчеты. Что мы можем сделать с этой силой? И… —
он поискал глазами Вина Уайта, — мне надо точно знать, какую территорию
предстоит накрыть. Войдите в контакт с разведкой, пожалуйста. Потому что вы
правы. Нам придется бить по Токугаве с большого расстояния, чтобы уберечь
корабли и людей… Своих людей. Господа, вы, наверное, помните, что когда мы
готовили прошлое наступление на Токугаву… неудачное… тогда именно я спросил
Ангела: допускает ли он возможность удара тяжелых кораблей по планете. И он
ответил, что в крайнем случае — допускает. Так вот, этот случай настал. У кого
есть предварительные прикидки?



— Имея двенадцать кораблей основного класса, мы можем почти все, — сказал
Музалон. — Такой мощности с избытком хватит, чтобы пробить планетную кору и
нарушить конвективные потоки в мантии.



— Наша цель не так уж велика, — сказал Вин Уайт. — Вся структура Ледяной зоны на
Токугаве умещается на ее Полярном континенте, который размером где–то с земную
Австралию.



Рейхенау кивнул.



— Меня больше всего беспокоит навигация, — сказал он. — Потому что армада
получается очень большая, и корабли — очень разнородные. А выйти к цели все
должны сразу.



— Мы можем поделиться навигационными программами, — сказал адмирал Бертон,
командующий альянсовской частью флота (все повернулись к нему). — Правда, они не
рассчитаны на ваши ординаторы, так что потребуют доводки. Но это решаемо.



— Спасибо, — сказал Рейхенау. — Кстати, я думаю, что ваши линкоры придется
использовать в прикрытии. Для работы по основным целям хватит и наших. Вы ведь
не возражаете?



— Нет, конечно, — сказал Бертон.



— Чудесно… С новыми кораблями и квантовой поддержкой у нас, может быть, что–то и
получится. — Рейхенау оглядел участников совещания. — Я очень надеюсь, что это
усилие — последнее. Даже не надеюсь. Верю. Давайте проведем этот бой так, чтобы
потом других боев больше не понадобилось.



— Вот так все и случилось, — сказал Георгий. — Я даже не знаю, чего в этом
больше. То ли столкновения амбиций, то ли обычной глупости. — Он провел по лицу
рукой. — Если бы на моем месте был другой командующий…



— Было бы то же самое, — мягко сказала Мира Бериславич.



Георгий помотал головой.



— Нет. Не обязательно. И не любой другой.



Он встал и подошел к окну. Был вечер; сосны на склоне будто светились.



— Я жалею, что приехал сюда. Это слабость. Но… Мне кажется, в мире для меня не
осталось другого места. Только флот. А для флота я теперь бесполезен. Я думаю… —
он не закончил фразу.



Мира вздохнула.



— Это так ужасно, — сказала она. — Когда нам только сообщили, было невозможно
поверить. Знаете… — Она подумала. — Как будто вихрь понесся, вырывая деревья. И
мы — в самом его центре. Я никогда такого не чувствовала.



— Вихрь когда–нибудь успокоится, — сказал Георгий. — Сильный ураган не бывает
долгим. Все будет хорошо.



Мира не ответила, и долгое время они просто молчали, глядя в окно.



Конец пути, думал Георгий. Как бы ни повернулось дальше — это конец моего пути.
Эти пушистые сосны, подсвеченные розовыми лучами. Эти горы. И эта девушка рядом.



— Я не обеспокою вас надолго, — сказал он вслух.



Мира посмотрела на него с непонятным выражением.



— Живите здесь сколько хотите. Отец ясно это сказал. Вы никого не стесните.



Георгий кивнул. Он сам знал, что один лишний человек в таком поместье — не
обуза. Тем более — человек, умеющий держать оружие… Август Бериславич встретил
его сдержанно–приветливо и вопросов почти не задал. Просто приказал дворецкому
подготовить комнату. Тем не менее — Георгий понимал, что отчитаться в своих
дальнейших намерениях рано или поздно придется.



Потому что война закончится, и даже горе растворится в Пространстве. И вопрос —
что делать дальше? — встанет перед любым живым.



Мира почувствовала его настроение.



— Отдохните, — сказала она. — Вам обязательно нужно отдохнуть. А потом… Может
быть, вернетесь на службу?



— Нет. Ни за что. Только не в военном флоте. А в гражданском… возможно, конечно.
Но не уверен, что я там пригожусь. Квалификации капитана корабля у меня нет,
могу поступить разве что штурманом. Я же всегда был штабным работником… А
возиться с моей переподготовкой — да кому это надо?.. Простите. Я говорю о том,
что вам совсем неинтересно.



— Интересно, — сказала Мира тихо, но твердо.



Георгий криво улыбнулся.



— Я сам еще не знаю, — сказал он. — Ничего не знаю… Но мне здесь хорошо.



Мира улыбнулась.



— Здесь вообще хорошо. Я ведь, кроме этого поместья, почти нигде не была. И
никогда никуда не летала с Карфагена. Странно вам говорить с таким человеком,
наверное?..



— Ничего странного. Не преувеличивайте. Расстояния, которые мы проходим — это
ведь условность. Жизнь звездолетчика ограничена стальной коробкой, в которой он
проводит большую часть жизни… А вы хоть ветер чувствуете.



Мира вдруг улыбнулась — Георгий поразился, как осветилось ее лицо.



— Чувствую. Я очень хорошо знаю здешние горы. Меня отец из–за этого иногда
троллем называет, — она усмехнулась. — Только гулять там сейчас нельзя…



— Скоро будет можно.



Мира живо повернулась.



— Да? Прямо скоро?



Георгий почувствовал себя глупо. Но отступать было некуда.



— Война идет к концу. Скоро освободится много народу. Кто–то из них уйдет в
экспедиции, кто–то займется торговлей, кто–то осядет на земле… Конечно, это
будет постепенный процесс — сокращение военного флота и армии. Но ведь он
неизбежен. А люди оттуда придут не худшие. Они много где смогут навести порядок.
На Карфагене — уж точно.



— А где будете вы?



Георгий не ожидал такого прямого вопроса.



— Не знаю. В военный флот не вернусь ни за что. Устроиться помощником капитана
на грузовике, наверное, смогу… если захочу… Или просто стану жить на
адмиральскую пенсию и ничего не делать. Если мне ее, конечно, платить будут. Или
математику преподавать устроюсь. Да не пропаду, в общем.



Мира кивнула.



— А вам точно нужны звезды?



— Мне?.. — Георгий задумался. — Не знаю. Бывают люди, которым к звездам нужно
обязательно, просто потому, что звезды — там, а они — здесь. Я с такими знаком.
Но я никогда себя к ним не относил. Математику я любил, это да… но и то — не
настолько, чтобы стать ученым. Знаете, мне сейчас кажется, что вся моя
офицерская карьера — это что–то вроде оболочки куколки. Панцирь, под которым… Я
еще не знаю, что. Но скоро я его сброшу.



Мира вопросительно посмотрела на него.



— Я сейчас не могу нервировать флот своей отставкой или… или дезертирством, —
объяснил Георгий. — Официально я на службе. Но это ненадолго. Мне нет места в
будущем.



— Вам?



— Мне. Адмиралу Навпактосу.



— А не адмиралу?



— А вот этого я еще совсем не знаю… — Георгий замолчал.



Я еще не знаю, кто я, думал он. Я не знаю, что характеризует мою сущность —
кроме эполет, которые скоро предстоит снять. Есть люди, которых совершенно точно
не характеризует больше ничто: отними у такого эполеты — он исчезнет. И, черт
возьми, она права. К звездам меня никогда не тянуло. Дело не в них. Скорее — в
игре, вести которую было увлекательно, и полем для нее оказалось небо. Но игра
кончилась. И теперь разбираться придется только самому. Как сказано в каком–то
старом романе: «Нас двое. Я и Вселенная».



Впрочем, нет. Не двое.



Георгий покосился на Миру. Она все еще смотрела на горы, и профиль ее сейчас был
очень твердым.



Как статуя на фоне пламени.



Хавильдар–майор Рао стоял на ступеньке бронедрезины и смотрел поверх бинокля в
океан. Ветер нес над водой рваные облака.



— Пустое море. Зря катаемся, — хрипло сказал Удав.



Рао покосился на него. Удав сидел рядом, в решетчатом кресле первого наводчика.



— Заткни пасть, Удав. Сколько надо, столько и будем кататься. Приказ ты читал.



Удав сумрачно кивнул, не спуская глаз с дороги.



Рао тоже посмотрел на дорогу. Задачей его дивизиона было предотвращение
скрытного десантирования противника на морской берег. Штабные мудрецы почему–то
предположили, что византийцы могут сбрасывать боевые средства на парашютах на
воду. Рао не знал, какие для такого предположения основания, и плевать ему было.
Хотя он с трудом представлял, как подобное возможно, при том, что о
непроницаемом щите противокосмической обороны Токугавы вопила вся пропаганда.
Ладно, начальству виднее…



А кроме того, он по опыту знал, что иногда чужие посадочные аппараты на планеты
все–таки опускаются.



После того, как Рао задержал в болотах Архелона странного офицера, его жизнь
изменилась очень круто. Уже через день он сидел в транспорте, уходившем на Шакти
— в лагерь переподготовки на континенте Себек. Лагерь этот он вспоминал с
ужасом, но проведенное там время принесло ему капитанские погоны. Между тем
Шакти стала фронтовой зоной; выйдя из лагеря, Рао сразу получил под командование
роту. И еще через месяц был отправлен сюда. На Токугаву.



Вот уж никогда не думал, что придется побывать на столичной планете…



Токугава, впрочем, его разочаровала. Полярного континента, на котором, по
слухам, творились какие–то чудеса, ему не пришлось видеть даже с орбиты. А на
Центральном континенте все было скучно. Почти голая равнина, на которой тут и
там лепились поселки, торчали энергостанции, и еще она была вся оплетена сетью
рельсовых дорог. Именно по такой дороге они сейчас вдоль берега океана и ехали.



— Центральный континент — это система жизнеобеспечения столицы, — сказал ему в
первый же день здешний командир полка, субадар–майор Джейсон. — Понял? На
Полярный континент ни меня, ни тебя не пустят — харями не вышли. Там император
живет. А мы с тобой — прах под его ногами, как ты знаешь. Хм, Рао… Тебе говорили
когда–нибудь, что император — боевой товарищ солдатам?



— Говорили.



— Забудь, — посоветовал Джейсон. — Ты офицер, тебе в бредовые сказки верить
нельзя. Императору на нас насрать с высоты ледяного купола. Скорее всего, он
даже ничего не знает про нас. Но нас это — что? — не волнует. Служба императору
есть наша жизнь, и выбора нам не дано.



Рао только кивнул. От иллюзий он действительно уже избавился.



Джейсон грозно засопел.



— Усиливают нас, — пробормотал он. — Всю группировку на Токугаве усиливают. Я не
знаю, зачем. Работа у тебя рутинная, сам увидишь. Кататься по берегу и смотреть
на море. Красота. Но… Готов будь. Ко всему.



Вспоминая сейчас эти слова, Рао улыбнулся про себя. Его подчиненные, все как
один, считали патрулирование берега бесполезным: начальство, мол, само не знает,
чего хочет. Протестовать, впрочем, никто не пытался. Все солдаты были выходцами
из Безымянной зоны, а там подчинять людей умели.



Весь реальный жизненный опыт Рао только с Безымянной зоной и был связан. Почти
весь. Пока он был на Шакти, его ненадолго перебросили со взводом на континент
Арьяварту, и там он краешком глаза видел другую жизнь — мирную, сложную,
гармоничную… Ту самую, которую «бессмертным» полагалось защищать. Наверное.



Рао покосился на обветренную рожу Удава. Мирную жизнь защищать, ага. Солдаты
Безымянной зоны. Головорезы, садисты, полукалеки, только и умеющие, что убивать
и умирать… Сильно же они удивятся, если сказать им такое.



— Часа через два на базе будем, — просипел Удав.



Рао кивнул. Отдохнуть бы не мешало. Конечно, лень в подчиненных поощрять не
следует. Но на самом деле — не мешало бы.



Интересно, зачем все–таки наше патрулирование? Чего они там в штабе ждут?



Рао посмотрел на небо — серое, с бледными облаками. Бронедрезина выставила в
него четыре зенитных автомата. Но все было тихо.



Он стал думать о Полярном континенте. Эх, побывать бы там хоть раз в жизни…
Многоэтажные хрустальные дворцы, сады под прозрачными куполами, проходящие на
невероятной высоте мосты… Кое–что из этого он видел на фотографиях в альбоме. Но
там не было людей. Какие в Ледяной зоне люди? Ведь наверняка — совершенно
особые, прекрасные… Рао казалось, что он отдал бы полжизни только за то, чтобы
увидеть их.



Его размышления прервал сидевший сзади зенитчик.



— Командир…



Рао машинально посмотрел в небо. Потом — на зенитчика. Потом опять в небо.



Сквозь облака — россыпь мелких точек. Словно яркие булавочные уколы: то гаснут,
то зажигаются.



— Что это?



Зенитчик затряс головой. Рао и сам не знал ответа. Теперь в небо смотрел уже
весь экипаж дрезины.



Точки продолжали вспыхивать — уже реже. Утихло? Но…



…И тут зажглось будто маленькое солнце. Размером уже не с булавочный укол, а с
булавочную головку. Рао даже зажмурился от неожиданности.



Вспышка затухла. Зато странные волны огня пошли по небу, высвечивая одно облако
за другим.



Все молчали.



Макс фон Рейхенау впервые руководил операцией такого масштаба. Он прекрасно
понимал, как рискует Велизарий, ставя его сюда. И причины такого риска он
понимал тоже… Эскадру удалось вывести на цель очень ровно, и все шло гладко,
пока подвижная мина вражеской противокосмической обороны не накрыла «Франца фон
Хиппера». Макс только зубами скрипнул. От «Хиппера» не осталось буквально
ничего, его разнесло на атомы; вспышка смотрелась впечатляюще даже на экранах, и
можно было лишь гадать, что думают по этому поводу жители планеты. Но как раз
тут в дело вступили линкоры Северного альянса, которые стали подавлять планетную
ПКО не огнем по точечным целям, как истребители, а просто выжиганием целых
секторов под большими телесными углами. Истребители, впрочем, тоже работали
очень быстро. Так что уже через восемь минут адмирал Уайт смог передать со
своего командного пункта заранее оговоренные слова: «Ди люфт ист рейн».



Пространство чисто.



Теперь началась вторая фаза операции. Девять линейных кораблей выстроились над
северным полушарием в запутанном с точки зрения внешнего наблюдателя порядке;
каждый из них описывал довольно сложную квазициклоиду, при этом все время
удерживая луч на строго определенную точку поверхности планеты. Тактика
динамической привязки, впервые примененная при Варуне тем же Вином Уайтом.



Убедившись, что с построением все нормально, Макс помедлил пару секунд и вручную
ввел с клавиатуры ключевое слово: BRENNSTART.



И на Токугаву обрушился огонь.



Ее поверхность вспыхнула, сразу дав огненный шторм тысячекилометрового радиуса.
С орбиты было видно, как он движется, распространяется и сливается с другими
очагами пламени. Потом лопнула континентальная кора. Взглянув на экран
спектрографа, Макс увидел, что вдоль трещин вещество меняет состав — это пошли
породы мантии. А на востоке континента в длинный разлом затек океан. Вода
вскипела, как в котле размером с Красное море. Орудия продолжали резать.
Исполинские гранитные плиты плавились, сталкивались, крошились. Даже после
приказа прекратить огонь движение внизу не остановилось: литосфера,
взбудораженная людьми, не могла успокоиться. Континент на глазах переставал
существовать. Макс смотрел на экран, пока облака пара не слились в сплошной
молочный слой, скрыв от людей лицо искалеченной гразерами планеты.



Императорский прием состоялся на открытом воздухе. Просто овальный стол, и люди
вокруг него. Солнечные блики в бокалах…



Георгий с любопытством оглядывался. На планете Ираклий он находился впервые.
Если бы не личное приглашение Велизария, он ни за что бы сюда не полетел. Но
отказать императору было все–таки трудно.



Велизарий сегодня носил не черный космофлотский мундир, а придворный —
коричневый с золотом. Смена мундира наверняка имела какой–то политический смысл,
которого Георгий не понимал. И придворных знаков различия он не понимал тоже.



Здешний мир был полон воздуха и света. Стол стоял прямо на выложенной
двухметровыми плитами широкой дороге, под прозрачной тенью деревьев.



И от плит, и от деревьев веяло древностью.



— Господа… Я собрал вас, чтобы поделиться новостями. По нашим разведывательным
данным, удар, который вы нанесли по Гондванской империи, привел к тому, что
центральное управление там рухнуло. Наши… партнеры из Северного альянса сейчас
подавляют остатки их флота и берут под контроль коммуникации между планетами.
Думаю, что нам с этой стороны больше ничего не грозит. Война окончена.



Георгий покосился на стоявшего рядом Вина Уайта. Лицо Вина было каменным.



Велизарий выждал паузу, но никто из адмиралов так и не сказал ничего.



Только ветер шумел…



— Нет смысла говорить, как я вам благодарен… Награды вас ждут. Но я больше чем
уверен, что награды — для вас сейчас не главное… Мы закончили войну, и теперь
должны как–то жить дальше.



Молчание. Тишина. И ветер.



— Вы, господа, будете первыми, кому я сообщу следующую новость… Ираклий — больше
не столица. С этой минуты. Мы… переезжаем, — Велизарий усмехнулся. — Столица
нашей империи теперь называется Равенна. Землеподобная планета в десятом
субквадранте. Переселение туда уже началось. Надо отлаживать трассу, надо
строить города… Работы у нашего поколения — хватит.



Кто–то из адмиралов кашлянул.



— Хотите что–то спросить?



— Да… — адмирал шагнул вперед, и теперь Георгий узнал его: Людвиг фон Макензен,
бывший командующий линейными крейсерами.



— Да, ваша вечность, — повторил Макензен. — Хочу. У меня два вопроса. Первый:
кто выиграл войну?



Велизарий вздохнул.



— Я думаю, у всех присутствующих хватает знаний, чтобы ответить на этот вопрос…
Самостоятельно ответить. Если хотите услышать это из моих уст — что ж, извольте.
Войну выиграл Северный альянс. Только для него послевоенный мир оказался лучше
довоенного. Я ответил на ваш вопрос, адмирал?



— Да…



Велизарий кивнул.



— У нас здесь у всех военное образование, — сказал он. — А у многих еще и
научное. Давайте уж смотреть на вещи реально. Самое худшее, чем может
закончиться война — это поражение, которого проигравший не признает. Потому что
его нельзя превратить в победу.



— Вы не боитесь Альянса? — спросил Макс фон Рейхенау. Не удержался…



Велизарий перевел взгляд на него.



— Как вам сказать… Альянс предсказуем. Поэтому я и думаю, что в ближайшем
будущем мы всегда сможем с ним договориться. С чем я не хотел бы столкнуться —
это с силой, управляемой не разумом. Нерационально управляемой. Понимаете? Вот
почему я так настаивал на ударе по Токугаве, и вот почему остатки
кавалергардского корпуса сейчас вылавливают по всем планетам последних уранитов…
В разумном мире проще жить. А руководители Северного альянса — разумны. Поэтому
я не боюсь их.



— А нас? — это произнес Вин Уайт.



— Зависит от того, какое множество людей вы сейчас имеете в виду. Лично вы —
вице–адмирал Византии, но при этом гражданин Производственной зоны Гондваны.
Адмиралов я не боюсь, по крайней мере присутствующих здесь, — Велизарий
улыбнулся. — А по отношению к вашей второй ипостаси — я скорее испытываю
надежду. Вы ведь хотите вернуться на родину?



— Нет, — сказал Вин.



— Это ваше право. Но если вдруг захотите, сможете принести много пользы. Я не
хочу сказать, что ваша Шакти должна подчиниться Византии, отнюдь. Просто нужно
же кому–то навести там порядок…



— Я подумаю.



— Подумайте… Адмирал Макензен, простите меня. Я помню, что у вас есть еще один
вопрос. Задайте его, пожалуйста.



Макензен махнул рукой.



— Мой второй вопрос… он был о сокращении военного флота. Предстоит ли оно?
Поймите меня правильно. Здесь есть люди, которые воюют уже лет по сорок.



Велизарий кивнул.



— Понимаю. Нет, никакого сокращения не будет. Разве что перепрофилирование. Нам,
например, очень скоро понадобятся новые большие транспортные корабли…



И тут в ряду гостей произошло движение. Какой–то контр–адмирал, незнакомый,
наверняка только что произведенный, начал грубо проталкиваться сквозь стоящих.



На него косились. Но прерывать императора не смели.



Контр–адмирал протиснулся прямо перед Георгием, задев его рукавом. Совсем
молодое, очень сосредоточенное лицо…



Глаза смотрели мимо.



И, прежде чем Георгий успел понять, куда они смотрят — все уже случилось.



Четыре хлопка — никто сразу и не понял, что это выстрелы. Легкий дымок из дула.
Еле заметные брызги. Контур Вина Уайта, делающего неровные шаги, хватающегося за
воздух… падающего…



Контр–адмирала держали за руки.



— Я с Карфагена, — выдавил он. — Я иначе не мог.



— Вы обнажили оружие в присутствии императора, — сказал Рейхенау скозь зубы. —
Вас расстреляют уже за это.



Контр–адмирал помотал головой.



— Пусть… Пусть расстреляют… — он поник.



Георгий отвернулся. Карфаген. Карфаген. Да, такое не отпускает. Бог бьет
грешника кровью его, как говорили древние египтяне…



Вин упал у дороги, под огромной липой. Его лицо было спокойно, как мрамор.
Никакого движения. И только вишневая кровь еще лилась из его груди, впитываясь в
землю.




ГЛАВА 18 ПЛЫТЬ НЕОБХОДИМО

Самолет летел над степью.



На горизонте синели горы. А прямо под крылом лежала сухая равнина. Такой уж тут,
в центре единственного континента Карфагена, был климат.



Эдмунд Гаррис стал уменьшать высоту, потому что уже видел свою цель. Белые
домики и стартовый стол для «Тристана». Центр дальних исследований.



Он приземлился, изрядно подняв пыль. На взлетной полосе никого не было. Все в
работе, понимаешь… Вдали пылили грузовички, что–то перевозя, да работали люди на
вышках — их каски на солнце сверкали. Степь…



Алексея Торсона он нашел в одном из домиков, за ординатором.



— Это вы, — сказал Торсон вместо приветствия. — Опять по воздуху, да? — он
протянул руку.



— Опять, — Гаррис сел. — Люблю полеты.



— Понимаю… — Торсон перевел ординатор в ждущий режим. — Вы что, специально ко
мне прилетели?



— Как вас сказать… — Гаррис поудобнее устроился на легком стульчике. — Формально
я тут по делам правительства. Но на самом деле — да, к вам. Как идет подготовка
к старту?



— Отлично. Вы же знаете, в этом проекте участвуют только добровольцы. И уж они —
выкладываются. На самом деле, мы уже и сейчас почти готовы.



— Это замечательно… Экипаж у вас, я так понимаю, смешанный?



— Да. Мой первый помощник — византиец. Парень из той самой эскадры, с которой мы
встретились у Пандемоса…



— Я его знаю? — небрежно спросил Гаррис.



Торсон усмехнулся.



— Кажется, да. Во всяком случае, он на вас ссылался.



Гаррис наморщил лоб, как бы вспоминая. Покивал.



— Как в целом идет сотрудничество с византийцами? — спросил он.



Торсон повел рукой куда–то в сторону степной дороги.



— Удовлетворительно. Бывают заминки на местном уровне, но мы тогда сразу
обращаемся в правительство. В целом, я очень доволен.



Гаррис понимающе кивнул. Они помолчали.



— Значит, вы все–таки решились, — сказал Гаррис. — Я ведь помню, вы хотели
совсем в другое плаванье.



Торсон пожал плечами.



— Было глупо отказываться, когда идея уже созрела. Мне предложили, я и
согласился.



— А как же ваши красные гиганты?



— Успею, — Торсон улыбнулся.



Гаррис замер: это была улыбка счастливого человека.



— Дельта Цефея?



Торсон кивнул.



— Дельта Цефея, или Аль—Редиф. Заслуженное светило. Вы же знаете, она дала
название целому классу переменных звезд. Какие только гипотезы с ней не связаны!
Была даже безумная идея, что цефеиды — это средства общения каких–то совершенно
внебиологических цивилизаций. Звезды–передатчики. Конечно, я в это не верю,
электромагнитные волны непригодны для передачи сигналов на такие расстояния… Но
некая правильная наводка на цель тут чувствуется. До сих пор ведь нет хорошей
теории пульсации цефеид. Мы не знаем толком, от каких факторов она зависит. А
подойдя вплотную к звезде… о-о. Мы узнаем сразу очень много.



Гаррис с удовольствием слушал его.



— Вам нравится «Тристан»?



Торсон буквально расплылся в улыбке.



— Красивый звездолет, — сказал он. — Да, вам, наверное, странно, что я, вроде
как–никак ученый, говорю первым делом о красоте… Но я много раз убеждался, что
красота — лучший признак функциональности. Мой «Фламберж» тоже был прекрасным
звездолетом. Но «Тристан» не хуже.



Гаррис прищурился.



— Какое это расстояние?



— От Солнечной системы — восемьсот девяносто световых лет. От нас — чуть больше.
Под тысячу. Трасса–то не прямая.



— Тысяча световых лет… Но все–таки не пять тысяч, — сказал Гаррис.



Торсон посмотрел на него с вызовом.



— Да. И что? Я хочу когда–нибудь вернуться. И прожить еще кусок жизни в обычном
людском мире.



— Вот как… И давно у вас… такое желание? Ведь на Рэли вы о своих жизненных
планах говорили совсем другое.



Торсон задумался.



— Кажется, я знаю, к чему вы клоните, — сказал он. — Вы правы. Это с войны.
Когда видишь вблизи, как стальная коробка, в которой живут две тысячи молодых
здоровых мужиков, буквально испаряется… Это кое–что для меня поменяло. Одно дело
— теории…



— Хорошо, что у вас это не отбило желание вообще лететь к звездам, — сказал
Гаррис.



Торсон удивленно посмотрел.



— Да ну? Ни за что. Скорее укрепило. Via est vita — знаете такую мудрость?



— Знаю…



— Да… Конечно, знаете. На самом деле, я и саму войну рассматриваю как шаг на
пути дальше. В Галактику. Бестолковый, затратный из–за того, что мы
зацикливаемся друг на друге и сжигаем ресурсы зря… Но — шаг в ту же сторону. В
конечном счете.



Гаррис упруго поднялся.



— Спасибо, — сказал он. — Не знаю, увидимся ли мы еще до вашего старта, так что
— желаю удачи. От всей души. Прогуляюсь, полюбуюсь на «Тристана», с людьми
поговорю… Счастливо вам.



Торсон довольно долго смотрел ему вслед. Потом вернулся к работе.



— Платон…



— Ника…



— У меня теперь никого, кроме тебя, нет.



— Ох, Ника…



— Что?..



— Ничего. Я не знаю, что тебе сказать… Если у тебя будет сын — назови
Андроником. Гордись им. Это был воин и замечательный человек.



— У меня — сын, хм… Не знаю. Может, и будет когда–нибудь.



— Обязательно. Ты — вдова выдающегося адмирала… прости, что так говорю. Ты не
пропадешь. И одна не будешь.



— Ага. Конечно. Циничная вдовушка, спекулирующая на памяти мужа… Скажи…
Пожалуйста, скажи. Ты знаешь, как он погиб?



— Да.



— Это было мгновенно?



— Да. Его корабль просто развалился на куски, там не уцелел никто.



— Это было не зря?



— О боги… О чем ты спрашиваешь. Нет, я понимаю… Говорю тебе честно: насколько я
знаю, Андроник всегда сражался блестяще. Просто нашелся тот, кто его переиграл.



— Ты научился у военных так выражаться.



— Я тоже военный, Ника. Война и любовь — все, что у нас осталось. Если вообще
когда–нибудь было что–то другое.



— А как же смерть?



— Она отступит. Я уверен. Рано или поздно, так или иначе. Но обязательно.



— И что тогда?



— Этого я уже не знаю…



«Здравствуй, дорогая.



Кажется, я впервые называю тебя так.



Я часто вспоминаю, как в поезде, шедшем через пролив, ночью, ты впервые сама
взяла меня за руку.



Допускаю, что ты не помнишь этого. Обрывки воспоминаний — они ведь как осенние
листья: никому не нужны.



Есть такая старинная песня: «The falling leaves drift by my window, the falling
leaves of red and gold…»



Очень примитивные слова. Но хорошее исполнение дарит чувство прозрачной пустоты
Космоса.



«Since you went away the days grow long and soon I'll hear old winter's song…»



Космос — как зима. Понимаешь? Я не очень–то умею это выразить. Умирающий и
воскресающий бог. И вечность.



Время растягивается. Все события одинаково далеки. Или одинаково близки. И тот
момент, когда ты взяла меня за руку, и тот, когда я увидел на экране, как
взрывается «Тирпиц». С него не спасся ни один человек. Йоланка, ты не можешь
себе это представить… Я уверен, что не можешь. Потому что я сам не мог — пока не
оказался совсем рядом.



Мы давно не виделись, и теперь до моего отлета не увидимся. Исследовательская
экспедиция. Ты же знаешь, я об этом мечтал. И вот — мы это получили.



Я не мог отказаться. И не хотел.



Наверное, я счастлив.



Знаешь, я сейчас по долгу службы часто работаю с галактическими картами. И,
когда есть время — воображаю, как они постепенно меняются. Взрываются
сверхновые, образуются планеты, расходятся и сливаются созвездия… Может быть, мы
и есть — созвездия?



Я начинаю совсем по–другому представлять себе время и пространство. Кажется,
совсем по–новому. Какой там Риман…



Как говорили древние философы: центр Вселенной — всюду, периферия — нигде. Я
только сейчас понимаю, что они имели в виду.



Отдалившись на тысячу световых лет, мы станем ближе.



Я знаю, это все ужасно по–мальчишески звучит. А я, несмотря на возраст, сейчас и
чувствую себя мальчиком. Бредущим между звезд — к тебе.



Андрей».



— Ваша вечность, к вам дама.



— Та самая? — Велизарий оторвался от экрана.



Куропалат кивнул.



— Проси, — Велизарий встал.



…Хрупкая прямая женщина. В сплошь черном, но пышном платье. Большеглазая. Только
присмотревшись к ней, можно было заметить приметы немалого возраста.



Ольга Вардан, в девичестве Палеолог.



Жена и мать.



— Садитесь, пожалуйста, — Велизарий указал ей на кресло.



Она чуть заметно улыбнулась.



— А вы так и останетесь стоять?



— Я послушаю вас стоя. Устал от работы.



Она села все так же прямо.



— Я не буду жаловаться вам на судьбу, ваша вечность. У меня один вопрос.
Один–единственный. Почему вы сняли Андроника с должности командующего группой
флотов «Центр»?



Она так правильно выговорила эти слова. Как будто тренировалась…



Велизарий продолжал стоять.



— Если я скажу, что это сделал не я — вы не поверите?



Она пожевала губами, став мгновенно похожей на старуху.



— Ваша вечность, я привыкла, что за любой приказ отвечает тот человек, чья
подпись под ним стоит. Я догадываюсь, что у нас в империи это не всегда так. Но
посудите сами: кого мне еще спрашивать?



Велизарий наклонил голову.



— На меня надавили. Когда я думал, что уже переиграл Негропонти, они привели в
действие одно чрезвычайное средство… Я все взвесил и увидел, что если я сделаю,
как они хотят — проблем для империи будет меньше. То есть это я так считал
тогда. Вы хотите, чтобы я сказал вам, чем мне угрожали?



Ольга медленно покачала головой.



— Для меня это не имеет значения. Я просто пытаюсь понять, зачем погибли те,
кого я ждала. Пытаюсь… И не могу.



Велизарий наконец сел.



— Представьте, сколько матерей по всей империи сейчас хотят задать мне тот же
вопрос. И сколько жен… Что я могу сказать? Вам легче, чем многим. Андроник
служил, и службу свою исполнил отлично. Что было бы, если бы я его не
переместил? Тогда, скорее всего, гражданская война началась бы раньше. Я считал,
что это плохо. Прав ли был — не знаю… Я теперь только и делаю, что сомневаюсь, —
он виновато улыбнулся.



— Тогда вам не следует быть императором, — сказала Ольга.



— А я и не император больше. Получается, что вам говорю об этом одной из первых…
Да. Именно так.



«Тристан» был прекрасен.



Черный стреловидный корпус, рассчитанный на вхождение в плотные экзосферы.
Экипаж всего лишь в двенадцать человек. Исследовательский звездолет нового
поколения.



Едва познакомившись с ним, Андрей Котов уже был в восторге.



Трансгалактическая экспедиция…



Ну, не совсем «транс». Но все–таки достаточно дальняя.



За пределы Спирального моря.



За последние три недели Андрей изучил «Тристан» вдоль и поперек. Ему по ночам
снились переборки, вентили, коммуникации, детали телескопов и атмосферные
шлюпки. Теперь он был сыт предполетной подготовкой по горло и решил развеяться.
Благо, это было нетрудно. Пассажирский триплан постоянно ходил от космодрома до
Икарии — самого крупного из уцелевших городов планеты Карфаген.



Город встретил его приветливо, будто не было ни войны, ни разрушений. Разогретые
солнцем кирпичные дома — здесь было лето. Выщербленная мостовая каким–то чудом
создавала уют. Под навесом продавали холодный чай. А в нише за углом звенела
гитара…



Андрей прислушался.



…Мы расставались затемно,



поскольку выходило,



что жить не обязательно,



а плыть необходимо.



И вот опять торопимся,



как будто суждено нам



по финикийским прописям,



по греческим канонам



добыть смертельной выдумкой,



шалея и рискуя,



не стоящую выделки



овчинку золотую…



Он замер. Огибая людей, нырнул в полумрак.



С гитарой была женщина. Маленькая, ладная; похожая на мальчика, хоть уже и не
очень молодая. Присмотревшись, Андрей понял, что ей вряд ли меньше сорока лет.
Вот как, значит. В любой империи есть свои ваганты…



Летучие молекулы



пассатов и мистралей,



нам жаловаться некому,



мы сами выбирали



свой курс на той касательной -



любви и счастья мимо -



где жить не обязательно,



а плыть необходимо.3



Андрей стоял, замерев. Бывает же… Идешь по улице — и случайно встречаешь свое
будущее.



Он не заметил, как песня кончилась и маленькая женщина исчезла.



Первый порыв был — ринуться за ней. Спросить людей, поискать, поговорить…



Но зачем? Что это даст, кроме самой песни?



И вообще. Зачем цепляться за грунт, если впереди — небо?



Золотое руно звезд…



Он зашел в полуподвальное кафе и потребовал вина. Какого? Да неважно. Неси дары
планеты, парень, и не смотри в мою сторону.



Счастье нахлынуло, и вино тут было ни при чем.



— Я увижу чужие берега, — сказал Андрей вслух. — Невиданные воды… — он отпил,
чувствуя веселую ярость.



— Разрешите?



Голос принадлежал не официанту.



— Пожалуйста, — Андрей встал и указал пришельцу на стул.



Сам он был в космофлотском мундире без знаков различия: весь личный состав
экспедиции «Тристана» числился формально в отставке. А на пришельце был китель
полковника наземных войск со всеми регалиями. Со скорпионом в петлице.
Медицинская служба.



Полковник сел.



— Позвольте представиться, — сказал он. — Платон Арианит. На мундир не обращайте
внимания, я по сути человек штатский. Просто врач.



— Андрей Котов. Навигатор.



— С «Тристана»?



Андрей кивнул.



Доктор–полковник позвал официанта, ткнул пальцем куда–то в лежащую на столе
распечатку.



— Благодарю, — сказал он. — Да, и прошу извинить меня за вторжение, — уже опять
Андрею. — В этом городе трудно не встретиться.



— Вы меня знаете?



Арианит покачал головой.



— Нет. Но я сразу догадался, что вы с «Тристана».



— Вас интересует эта экспедиция?



Арианит поморщился.



— Да как вам сказать… У меня к этому делу интерес чисто кровный. Андроник Вардан
— вы ведь знаете такого? — был моим свояком.



— Знаю. Правда, послужить у него я толком не успел.



Доктор кивнул и погрузил вилку в принесенное официантом блюдо из водорослей.



— Я здесь по санитарно–эпидемиологическим делам, — сообщил он.



— Сложная обстановка?



Доктор покривился.



— Да, непростая. Я уж не говорю о мертвых городах — их можно, на худой конец,
просто изолировать… — Он покачал головой. — Целые мертвые мегаполисы…



— Людей там нет?



— Их там очень мало. Полубезумные подвальные жители, которые не хотят
эвакуироваться, а мы не хотим тратить силы на то, чтобы извлечь их оттуда.
Ресурсов–то в мертвых городах полно. Склады еды, склады топлива, готовая
техника… Мы это все понемногу вывозим. По воздуху, конечно. Но все равно нужны
наземные команды, чтобы цеплять грузы… В общем, не соскучишься.



— Да уж, воображаю, — сказал Андрей. — Мне даже как–то неловко, что я отсюда
улетаю, бросая вас… Хотя ладно, вру. Какое там неловко. Нас на «Тристане» всего
двенадцать человек. Специальности — у всех чисто космические, на грунте от нас
все равно мало проку. Сам факт такого полета гораздо важнее для Византии, чем
наше присутствие.



Доктор внимательно посмотрел на Андрея.



— Вы думаете?



— Уверен.



— А что ваш полет может Византии дать?



Андрей пожал плечами.



— Участие в продвижении в Пространство. То, чего мы из–за войны были долго
лишены.



— Вы уверены, что для жителей Византии это важно?



Андрей еще раз пожал плечами.



— Смотря для каких. Думаю, многие отнесутся равнодушно. Но польза точно будет,
даже если мы не найдем ничего ценного. Понятно ведь, что продвижение в Галактику
нельзя прекращать.



— Нельзя?



— Нельзя, — подтвердил Андрей. — Даже не только из–за конкурентов. И даже не
только ради того, чтобы поддержать развитие науки. Просто… — он поискал слова. —
Ну, вы представьте себе человека, который проснулся в темноте в незнакомом
месте. Он будет ощупывать стены, пол, двери. Медленно, аккуратно, как бы проводя
разведку… Понимаете?



Арианит отпил из маленькой чашечки чаю. Кивнул.



— Вы хотите сказать, что человечество, вышедшее вГалактику, находится в
положении этого человека?



— Именно.



Арианит вытряхнул из портсигара папиросу.



— А вы не боитесь встретиться в Пространстве с чем–нибудь страшным? С чем–то
таким, что просто сделает невозможной нашу жизнь?



— Например?..



Арианит достал затейливую металлическую зажигалку. Щелкнул, выпустив из нее
желтый огонек. Папироса задымила.



— Мы постоянно боимся встретиться со смертельной инфекцией, против которой ни у
кого из людей не будет иммунитета. Пока не встретились. Повезло. Но ведь это —
угроза, так сказать, первичная. Внешняя. В последнее время я начинаю думать, что
для нас гораздо опаснее угрозы вторичные. Процессы внутри человечества, которые
начинаются под косвенным влиянием Пространства. Понимаете? Позвольте спросить:
откуда вы сюда прилетели?



— С Токугавы, — сказал Андрей.



Он не стал уточнять, что на Токугаве на грунт не опускался. И никто не
опускался. Блокадные посты вокруг планеты повесили, и хватит. О Токугаве даже
говорить мало кому хотелось, а уж тем более — приземляться там.



— Отлично, — сказал Арианит. — Вот смотрите, что мы видим. Почти половина
человечества, а Гондванская империя занимает именно столько, оказалась охвачена
совершенно чудовищным порядком жизни, который вам пришлось уничтожать немыслимой
ценой. Это их деление на зоны… Будем надеяться, что оно теперь рухнет. Сердце
чудища–мегатойтиса пронзено, — в его голосе дрогнула усмешка. — И что же
получилось? Пока мы боролись с этим чудищем, нас накрыло с другой стороны. Еще
страшнее… Вы хорошо знаете, что произошло на Антиохии?



Андрей вздрогнул.



— Нет. Плохо. Если честно, я стараюсь этим не интересоваться. Только общую
информацию усвоил.



Арианит кивнул, прищурившись.



— Катастрофа на Антиохии произошла из–за действий нескольких людей, — сказал он.
— Нескольких разных людей. Но ключевая фигура, без которой бы вообще ничего не
было — это Тиберий Ангел. Знаете такого?



Андрей кивнул.



— Встречались?



— Я какое–то время у него служил, — сказал Андрей. — Ну, не прямо у него, не в
штабе… Но видел его.



— Вот как, — сказал Арианит, затягиваясь папиросой. — Что вы о нем думаете?



— Ничего, — сказал Андрей. — Я о нем не думаю. Все знают, что он великолепный
тактик. А что он за человек — это всегда было загадкой. По–моему, его никто не
любил. И… — он поискал слова. — То, что я помню… Обычно никто не жаловался на
его решения. Но он поражал людей своим бездушием. Как робот. Это трудно
объяснить… Все правильно, а вот — ну не мужик он. Основания для решений не те.
Понимаете?



— Кажется, — сказал Арианит сквозь дым. — Андрей, вы знаете, что у Ангела был
очень необычный психопрофиль? Нет, конечно, откуда…



Андрей помотал головой.



— Психопрофиль? — он засмеялся. — Если честно, для меня всегда черной магией
была эта ваша психология. Если можете — объясните.



— Постараюсь… Вы в чем–то правы. В девяноста процентах случаев построение
психопрофиля военнослужащих — чистая формальность. Данные вносятся в личные
дела, и о них все забывают. И не влияет это ни на что. Но вот именно с Ангелом
ситуация была особая. У него в психике были обнаружены целые закрытые сектора.
Немногочисленные… но это все равно странно. Один из специалистов сразу
предположил, что это следы очень тонкой, узконаправленной обработки. Его не
послушали. А сейчас мне кажется, что он был прав…



— А почему не послушали?



— Списали на естественную вариабельность. Такое возможно, конечно… Но если
Ангела действительно много лет назад запрограммировали — то кто, как вы думаете?
А самое главное — зачем?



Андрей не сводил взгляда с собеседника.



— И зачем, по–вашему?



— По–моему… — Арианит затянулся папиросой и с шипением погасил ее. — Ну что ж, у
меня есть гипотеза. Достаточно безумная. Что такое «танатос», знаете?



— Бог смерти?



— Да — если Танатос с большой буквы. А «танатос» с маленькой буквы — инстинкт
смерти. Впрочем, я подозреваю, что это просто одно и то же… Так вот. Я думаю,
что в последние столетия в коллективной психике людей родился Танатос. Вернее —
новая версия Танатоса, отличающаяся от старой так же, как злокачественная
опухоль от нормальной части тела. Где–то там, в среде сигналов, циркулирующих в
миллиардах умов… Коллективное стремление к самоубийству. Что–то вроде
патологического разума, не привязанного ни к какой конкретной голове. И вот этот
разум обрел себе рабочий орган… Вы еще не думаете, что я свихнулся?



— Нет, не думаю, — сказал Андрей. — Звучит необычно, но… Вы думаете, что Ангел
был запрограммирован Танатосом? Серьезно?



Арианит вздохнул.



— Мне самому трудно в это поверить, — сказал он. — Но уж очень хорошо это
объясняет все события. Живое орудие. Человек, задачей которого было как можно
больше разрушить… Понятия не имею, как с этим уживалась его личность. Знал ли он
о том, что запрограммирован? То есть о какой–то обработке знал, конечно же. Но
что ему о ней сказали? Технически такое можно сделать, если, например, заставить
определенные нейроны выпускать отростки в определенные стороны. Ювелирная
работа, но реальная. Я спрашивал специалистов.



— А ураниты?



— Ураниты — это другое… Я думаю, что после того, как мы вышли в Галактику, общий
поток развития человечества еще и разделился на несколько ветвей. Дивергенция. И
— конкуренция между ветвями, кто выживет, тот выживет… Нет. Не совсем так. Даже
победившая ветвь может быть на самом деле короткоживущей. Обреченной. Успех — и
неизбежное вымирание… Вы понимаете, что нам грозило?



— В случае победы уранитов?



— Или Гондваны… Это две ветви. Из четырех имеющихся… Имевшихся… А человечество —
очень неравновесная система. Разнообразие в нем долго не держится. Так что
война, по–моему, кончилась еще не худшим образом.



— Не худшим? — Андрей содрогнулся.



Арианит сочувственно смотрел на него.



— Далеко не худшим, — подтвердил он. — Попробуйте представить мир, в котором
победили ураниты. Треть человечества — слепцы, остальные две трети — неграмотные
рабы… А что касается Гондваны — то ее операция здесь, на Карфагене, была только
началом. Есть четкие разведывательные данные. Они не собирались нас завоевывать.
Жители Византии были им не нужны даже в качестве рабов. Они собирались
стерилизовать планеты — и потом заселять их… Но даже все эти кошмары — только
симптом.



— Симптом чего?



Арианит смотрел сквозь дым без всякого выражения.



— Изменения, — сказал он. — Как говорил кто–то из древних учителей: мы не умрем,
а изменимся. Здесь, в Галактике, у людей зашевелились душевные структуры,
которые на Земле дремали. Вот простой пример. Пока человечество жило только на
Земле, в нем преобладали монотеистические религии. Язычество было исключением.
Сейчас — точно наоборот. В коллективных слоях психики смещаются какие–то пласты.
Идут течения. Мы постепенно становимся другими. И встречаем богов.



— Богов?



Арианит пожал плечами.



— Удобное название для любого узла, к которому сходится множество прямых и
обратных информационных связей. Люди создают богов, да. Но и боги создают людей…
Когда–то люди надеялись, что в Галактике нас ждет Христос: грустный, добрый…
сочувствующий… А если это не Христос? Если это Кали? Пока что мы наткнулись
именно на нее. Прямо лицом к лицу, если вы не заметили… Ну, а если дальше будет
еще страшнее?



Андрей вдохнул и выдохнул.



— Значит, по–вашему, Ангел был орудием Кали?



— Это гипотеза, — напомнил Арианит. — Не более чем. Проверить ее невозможно,
поскольку тело Ангела разнесено на элементарные частицы. Я о другом. Мы
надеялись встретить в Пространстве если не Христа, то уж хотя бы Аполлона: пусть
равнодушного, но прекрасного. А встретили Кали. И вы все равно хотите идти
дальше?..



Андрей грустно улыбнулся.



— Плыть необходимо, — сказал он.



Руди Бертольд остановил автомобиль у Тремонт–хауса. Солнце жгло. Стеклянные
террасы верхних этажей отсвечивали алым. К машине сразу же подошел солдат в
синем доломане, с карабином. Опознал своего и вернулся на пост, не сказав ни
слова.



Миновав стеклянные двери, Руди покосился на дежурного — тот лишь кивнул. В лицо
его знали.



Теперь предстоял путь на самый верх.



В лифте Рудольф молчал. Ответил кивком какому–то полузнакомому полковнику;
проводил взглядом девушку с погончиками службы связи. А когда они вышли, он
остался один.



Последний этаж.



В приемной навстречу Рудольфу встал дворцовый препозит — высокий, худой, седой
человек в необычном красном мундире.



— Входите, — только и сказал он.



Руди кивнул и сам открыл высокую дверь.



— Рад вас видеть, Рудольф…



Кабинет был залит светом из огромного окна. Руди вышел на середину.



— Я тоже. Я тоже рад вас видеть, ваша вечность.



Аттик Флавий встал и прошел ему навстречу.



— Садитесь, пожалуйста… Будем пить кофе?



— Да… Пожалуй.



Аттик Флавий подошел к столу и запустил кофейный автомат. Поймав взгляд
Рудольфа, он улыбнулся.



— Как видите, я до сих пор предпочитаю это делать сам. Не могу отрицать, что
власть меняет человека… но это можно контролировать. Наверняка по себе знаете.



— Знаю, — подтвердил Руди. — Давайте к делу. Вас, наверное, интересует — как
идет сбор транспортов на Равенну. С этим все нормально. После здешних событий
возникло как–то неожиданно много желающих переселиться.



Флавий кивнул.



— Да. Я‑то как раз этого ожидал. И, кроме того, я думал, что, издав указ о
частичной отмене на Равенне сословного деления, мы проведем некий отбор. Туда
пойдут те, кто хочет новой жизни. И прекрасно. Вы же знаете лучше меня, как тут
пора все менять…



— Насколько я понимаю, вас для этого и выбрали, — сказал Рудольф.



Флавий добродушно усмехнулся.



— Можно сказать и так… Последний транспорт на Равенну ушел позавчера?



— Да.



— Никаких волнений вокруг этого не было? Тревожных сигналов?



Рудольф подумал.



— Волнения были. Мелкие. Вагоны с провизией пытались грабить. А вас беспокоит
что–то конкретное?



— Нет, — сказал Флавий. — Не конкретное. Просто заботы и предчувствия. Вы
знаете, что предстоит перенос столицы?



— Знаю, — сказал Рудольф. — И правильно. Не Икарию же столицей делать… Хотя
здесь неплохо.



Флавий покосился в сторону окна.



— Красиво, — сказал он. — На Ираклии тоже красиво, но иначе. А на Равенну я уже
сам хочу посмотреть. А вы хотите?



— Пожалуй, нет… То есть, если будет нужно, я перееду. А так — мое место здесь.



Флавий сочувственно посмотрел на Рудольфа.



— Устали?



— Немного.



— С Хризодраконом отношения поддерживаете?



Руди насторожился.



— Уже неделю его не видел. А надо?



— Ну… — Флавий вздохнул. — Как хотите, а получается, что внутренние дела —
сейчас ваша область. Если вам нужен красивый титул, вроде протоспафария,
например, — только скажите. А что касается Хризодракона… Он полезный человек.
Полезный и опасный. Сами знаете.



Руди наклонил голову.



— Вы собираетесь расформировать корпус кавалергардов?



— Нет… Не сразу. И не расформировать. Просто забрать у них постепенно
карательные полномочия. Есть полно других задач. И для них, и для вас… Рудольф,
я же знаю, что у вас есть собственная разведка. Вы ее начали создавать сразу по
прибытии сюда — на всякий случай. Уж поверьте, я вас в этом целиком поддерживаю.
Во–первых, это противовес кавалергардам, во–вторых — надеюсь, вы поделитесь
какой–то информацией и со мной, если будет нужно. Только у меня просьба: за
кавалергардами приглядывать потщательней. Не светясь, конечно. Вроде бы вы этому
уже научились. Не то что я жду от них каких–то особых подлостей. Но когда верхи
кавалергардов, все эти полковники и бригадные генералы, поймут ситуацию — их
может повести. И я не уверен, что у Хризодракона хватит сил их остановить.
Понимаете? Мы должны быть готовы к такому повороту.



— Да, я понимаю. У меня в Корпусе кавалергардов уже есть агенты.



Флавий одобрительно кивнул.



— Потоки информации — главное, с чем, сидя в этом кабинете, приходится иметь
дело, — сказал он. — Очень скучно, знаете ли. Хотите еще кофе?



— Хочу.



Флавий встал и принялся что–то сыпать в чашки.



— Хотелось бы заниматься чем–то мирным, — сказал он. — Очень я надеюсь, что
серьезных войн больше не будет. Не при нашей жизни, по крайней мере…



— А шалостей со стороны адмиралов вы не боитесь? Они–то к войне привыкли, им без
нее трудно.



— Не преувеличивайте. Они тоже устали… Хотя я знаю, что вы не любите военных, —
с этими словами Флавий поставил перед Рудольфом дымящуюся чашку.



— Да не то что не люблю. Просто не понимал их никогда… И кстати, раз уж мы
заговорили о военных. Я понимаю, что это чисто ваша компетенция, но мне
любопытно.



— Да?



— Альянс. Мне интересно, как идет наше сотрудничество с Северным альянсом. С их
стороны вы проблем не ожидаете?



Лицо Флавия просветлело.



— Пожалуй, что не ожидаю, — сказал он. — Вас это удивляет? У представителей
Альянса, по крайней мере у тех, с кем я имел дело, есть одна прекрасная
особенность. Их логика — прозрачна. Они могут быть совершенно безжалостными, но
всегда понимают, ради какой выгоды совершается то или иное действие. И стараются
себя не обманывать. Таких штучек, как у нас, когда человек, свихиваясь на борьбе
за власть, забывает о цели и начинает крушить то самое, что по уму следовало бы
сохранить для себя… ну, вы сами знаете, как подобное бывает. И хуже еще бывает…
Так вот, Альянсу это свойственно менее всего. Сейчас мы сотрудничаем, потому что
нам есть чем обменяться. «Тристан» — действительно совместный проект.
Конструкция корабля ведь почти целиком наша, вы знаете это? Она просто не
пригождалась, пока шла война…



Флавий помолчал.



— Ваша вечность… Вы позвали меня, чтобы поговорить о кавалергардах? Или… о
«Тристане»?



Флавий внимательно посмотрел на собеседника.



— У вас есть чутье, — сказал он. — Да. Я позвал вас, чтобы поговорить о
«Тристане». Вы знаете, когда его старт?



— Точно — нет. По косвенным данным — думаю, что дня через три–четыре.



— Через четыре. Руди, мне очень нужно, чтобы «Тристан» взлетел без проблем. Для
меня это сейчас самое важное.



Рудольф слегка удивился.



— Ему что–то угрожает? Есть конкретная информация?



— Нет. Я же сказал: тоска и заботы. Всего лишь. Вы посмотрите сами на
обстановку. Прежде всего, есть недодавленные «синие». Я знаю, что с их
уцелевшими вожаками договориться удалось, я сам этим занимался. Но там есть
шайки, неподконтрольные никому… Помимо этого, есть остатки уранитов. Я знаю, что
вы их вылавливаете, и кавалергарды тоже этим заняты, но где–то ведь они еще
прячутся… И есть вероятность провокаций со стороны любых недовольных элементов.
Хоть тех же кавалергардов, например. «Тристан» — очень хорошая мишень. Так вот,
— его голос стал твердым. — Делайте что хотите, но обеспечьте, чтобы старт
«Тристана» прошел спокойно. Это — мой приказ как императора.



— Я понял, — сказал Рудольф. — Конечно, я все сделаю. Но позвольте все–таки
спросить: почему это так важно? «Тристан» ведь идет к звезде, регулярного
сообщения с которой потом не предполагается. И планет с жизнью там скорее всего
нет. Чистая наука.



Флавий благостно покивал.



— Чистая наука, — повторил он. — Да… но не только. Прежде всего, на проекте
«Тристан» сейчас висят отношения с Альянсом. Это ведь просто чудо, что нам
удалось их так выстроить. Спасибо Велизарию. Тут рисковать нельзя точно. И потом
— вспомните, что это первый наш такой проект с начала Войны двух империй.
Шестьдесят лет уже… Если «Тристан» уйдет успешно — я с облегчением вздохну и
начну готовить перенос столицы на Равенну. Понимаете? Это символ. Считайте меня
суеверным, если хотите. Я не обижусь. Но мне очень, очень важно, чтобы все
удалось.



Алексей проснулся в белом павильоне, не сразу поняв — где он. Воспоминания о
доме на Рэли мелькнули и прошли. Тут пахло пустыней.



Да, конечно. Полигон на Карфагене, стартовая площадка «Тристана».



Моего звездолета, подумал Алексей.



Он прошлепал в ванную, накинув легкий халат. День обещали жаркий. Ах, и ведь до
старта — считанные дни…



Какой уж тут сон.



Алексей прекрасно понимал, что уходит надолго. Почти наверняка — на годы. Он
очень жалел, что не может провести эти последние дни на Рэли. Пройтись по лесу,
вдохнуть влажный воздух…



Ладно. Как легло, так легло.



В конце концов, любая планета прекрасна.



Он вышел на крыльцо, с удовольствием поймав кожей ветер.



Очень высоко парила крылатая фигурка. Бородач, скорее всего. Этих хищников тут
хватало.



Время последний раз проверить себя, подумал Алексей. Хорошо, что я сейчас один.



Он опять вспомнил дом на Рэли. Осенние листья, лестницу на второй этаж.
Случайные детали.



Здесь не хуже. И степь, и пустыня хороши по–своему.



И — будто тяжелая жидкость влилась в сердце…



— Это не измена, — сказал Алексей вслух. — Иногда уходишь от того, что любишь…
чтобы еще больше полюбить.



Совсем рядом ветер качал головки чертополоха. Алексей аккуратно, нежно потрогал
его. Хрупкий колючий плод. Листья — как кинжалы. Образ изломанной геометрии.



…И тут вдали что–то запылило.



Алексей присмотрелся — и чертыхнулся про себя.



Машина. Конечно. Кого несет в такую рань?..



Еще через минуту он понял, кто это.



— …Привет, — сказал Андрей Котов, сдвигая на лоб шоферские очки. — Прости, я
ненадолго…



— Проходи, — сказал Алексей, посторонившись.



— …И вот война… Ты же в ней участвовал, как и я. Сейчас неважно, кто на чьей
стороне. Знаешь, я понимаю, что это чушь, но мне надо выговориться. Мы летим,
потому что не можем не лететь. Это понятно. Предаем людей, которые остаются
залечивать раны от войны — а они же просто чудовищны. Мы эгоисты. Космос —
занятие для эгоистов, — Андрей попытался улыбнуться.



Да, подумал Алексей. Да, он прав. Про это точно надо было поговорить до старта.



— Ты знал, на что соглашаешься, — напомнил он. — Ты мечтал об этом с детства.
Помнишь, как мы оба обрадовались, когда Гаррис нас познакомил?.. А что касается
эгоизма — это совершенно верно. Каждая клетка в большом организме эгоистична.
Только, по–моему, эгоизм — вообще пустое слово. Ты можешь назвать так любое
поведение, абсолютно любое. Что бы ты ни делал, ты это делаешь зачем–то… Сейчас
тебя одолела рефлексия. Понимаю. Это естественно. — Алексей помедлил. — Андрей,
неужели ты когда–то думал, что наши звездные экспедиции очень многих волнуют?



Андрей помотал головой.



— И правильно, — сказал Алексей. — У нас вот на эту тему были социологические
исследования. Людей, для которых освоение Галактики входит в список значимых
интересов, в любом нормальном обществе не более двух процентов. И это еще много,
уверяю тебя… У вас в Византии таких людей еще меньше, я уверен. Мы работаем для
себя. Да. Все так. Но разве ты когда–то думал, что у нас есть выбор?



— Наверное, нет.



Алексей поджал губы.



— Кажется, я понимаю, — сказал он. — И я должен сказать… в общем, есть факторы,
которые ты не учитываешь. Если бы ты не улетал, ты наверняка принял бы участие в
восстановлении вашего разрушенного мира. Это похвально… но… Во–первых, для меня
не секрет, что полета очень хочет ваш император.



Андрей поднял глаза.



— Который?



— Нынешний… Хотя я знаю, что широкого объявления о смене императора у вас еще не
было… Говорят, когда умер Шихуан–ди, о его смерти народу и вовсе шестьдесят лет
не объявляли — смуты боялись. Правда ли это — не знаю, я вообще плохо знаю
историю Земли. Но тут что–то похожее. Так я о чем говорю: есть чисто
политические соображения, из–за которых ваш император Аттик очень поддерживает
нашу затею. Тебе, видимо, просто забыли о них сообщить. С одной стороны, это
способ поддержать хорошие отношения с нами. С другой — демонстрация, что война
действительно закончилась. Скорее всего, есть и какие–то мотивы еще, мне
недоступные… я вообще это все знаю в пересказе Гарриса, честно говоря. Но я ему
верю. Даже если бы ты хотел просто послужить своей империи — лучшего способа бы
не придумал. Да, я понимаю, что тебя травмировал результат войны, мне подобное и
представить страшно, — Алексей передернулся. — Но… Как тебе сказать. Это
турбулентность. Локальный вихрь, в который человечество оказалось втянуто, и
вышло из него изрядно ободранным. Но ведь вышло же! Все, теперь мы просто
потечем дальше…



— До следующего водоворота, — сказал Андрей сквозь зубы.



Алексей развел руками.



— Следующий будет уже другим, — сказал он. — Но ведь надо знать хотя бы, куда
течешь. И дорогу пробивать — надо… Послушай. Все эти политические соображения, о
которых я рассказал — на самом деле чушь. Вермишель незначимая. Хочешь, я
главное тебе скажу?



— Попробуй.



— Сейчас попробую, — пообещал Алексей. — Ты думаешь, у меня сомнений не
бывает?.. На твоем месте я сам был бы не уверен — стоит ли уходить… если бы
экспедиция «Тристана» была единственной. Но это не так. Да–да. Ты этого не
знаешь пока… Уже почти достроен «Сид» — сверхдальний звездолет, он пойдет за
рукав Лебедя, в сторону Ядра. И еще один корабль того же типа, пока безымянный,
пойдет на север, в сторону Галактического Края. Экипажи там предполагаются тоже
смешанные. Это целая программа — пока секретная, но долго она такой не
останется… Когда я это узнал, я даже подумал, грешным делом, что с «Тристаном»
поторопился. Но ладно уж. Все равно и в моей, и в твоей жизни полет «Тристана» —
наверняка не последний.



Андрей потряс головой.



— Поразительно, — сказал он. — Хотя если подумать… Тут есть о чем подумать.
Спасибо. Не буду я больше отвлекать тебя.



— Пожалуйста, — сказал Алексей. — До старта.



Андрей хотел что–то ответить, но только сделал жест рукой и побрел к своей
машине.



Алексей проводил его взглядом и посмотрел на часы. Потом на небо.



Бородач все еще парил, почти невидимый.



Вокруг было очень просторно.



Алексей улыбнулся.



«Тристан» стартовал поздно вечером. Его разгонный двигатель был фотонным: на
кораблях с двигателями Лангера антигравы не применялись. Поэтому в момент старта
многие жители планеты увидели, как посреди равнины возникает огненная струна.
Растет, растет, тянется к черному небу…



Рудольф Бертольд находился в этот момент на шоссе. Он остановил машину, вышел из
нее и стал смотреть на горизонт. Долго, внимательно. Он не был путешественником
по натуре. К теме звездных открытий он был скорее равнодушен. И все–таки ему
было приятно, что в деле, которое сейчас делается, поучаствовал и он.



Аттик Флавий стоял у окна. Он видел перечеркнутое трассой корабля небо, но
смотрел внутрь, где ворочалась сложная мешанина чувств. Вроде бы все удалось.
Программа дальних исследований запущена, это прекрасно. О смене императора и о
переносе столицы будет повсеместно объявлено завтра же. Новая эра. Династия
Флавиев. Все было бы хорошо, если бы не левая сторона груди, в которой почему–то
щемило, щемило. Еще бы… И все–таки он был счастлив. Как человек, который был
приговорен врачами, пролежал много месяцев в постели — а теперь случилось чудо,
и он здоров, вышел на дорогу сам, вдохнул свежего ноябрьского воздуха… Все будет
хорошо, сказал он про себя. Мы начали. И теперь все зависит только от нас.



Платон Арианит сидел в номере гостиницы вместе с Никой. Он помнил свой разговор
с первым помощником «Тристана» и немного жалел, что был так резок. Не надо
никого останавливать. Бессмысленно. Куколка уже треснула, и бабочка высунулась
наружу. Теперь остается только помочь ей… Страшно, конечно. Новый мир — это
всегда страшно. Но где страх, там и надежда. Пусть корабли Одиссея плывут к
Геркулесовым столбам — и дальше… Платон закурил и погрузился глубже в кресло.
Ника стояла у окна. Платон видел, что глаза у нее мокрые, но не спешил утешать.
Тут пока ничего не сделаешь. Победа — это всегда для одних торжество, а для
других слезы…



И наконец, Георгий Навпактос тоже наблюдал старт «Тристана».



Он уже отвык от мыслей о космосе, потому что в последние месяцы занимался только
поместьем. Перед тем, как пожениться с Мирой, он имел серьезный разговор с
главой дома Бериславичей. Тот был, в общем, доволен таким зятем: молодой, с
очень приличным чином, неглупый и искренне любящий свою избранницу; а главное,
Август Бериславич отнюдь не был самодуром, так что желание дочери стало для него
первейшей причиной снять все возражения. Но кое–какие условия он все же
поставил. И главным из них была постоянная жизнь здесь, в поместье. Каждый
должен заботиться о куске земли, который ему дан богами, — сказал Август. Это
главное. Если этого держаться, остальное приложится…



Георгий согласился сразу. Наверное, он пожертвовал бы ради Миры не только
службой. Даже если бы еще было чем жертвовать.



Он часто вспоминал первый вечер после бракосочетания. Как он вошел в подаренную
им в замке квартиру, скинул свой гражданский сюртук и сразу сел к столу: как
будто всегда жили вместе. А ведь и правда — как будто всегда…



Что было бы, если бы мы не встретились? — спросила однажды Мира. Что за чушь,
удивился Георгий. Неужели были такие времена, когда мы не были знакомы?.. Это
просто ошибка. Ты всегда была со мной, даже если об этом еще не знала…



Жизнь коротка, разлука — безумие, — шептал он, обнимая ее. Мы не расстанемся
никогда.



Сообщение о полете «Тристана» пришло по комму, всколыхнув, конечно же, старые
воспоминания. Поместье Бериславичей стояло на склоне хребта, обращенном как раз
к равнине. От стартового стола его отделяло километров пятьсот — на таком
расстоянии пуск можно было увидеть. Уходящая в небо ниточка… Георгий стоял под
деревом. На это все–таки надо было взглянуть. Как будто кто–то взрезал небосвод
лезвием: яркий след, но вот он уже расплылся, затух… Все. Они ушли. Мы остались.
Будь что будет. Природе не нужны ни наши уходы, ни наши возвращения. Главное —
каждый раз правильно делать выбор. Да, это главное…



Георгий в последний раз посмотрел на гаснущий след и зашагал вверх по склону, к
дому.



КОНЕЦ




ПРИЛОЖЕНИЕ КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ГАЛАКТИКИ

В 1912 году президентом Северо—Американских Соединенных Штатов был выбран на
второй срок Уильям Тафт. Смены президента–республиканца на президента–демократа
не произошло. Как следствие, США не вступили в Первую Мировую войну, оставшись в
рамках доктрины Монро. Их внешнеполитической задачей по–прежнему было
доминирование в Западном полушарии — и только в нем.



Завершение Первой Мировой войны в Европе протекало в этих условиях очень тяжело.
В июле 1918 года Людендорф прорвал фронт на Марне в результате первой в истории
массированной химической атаки. Все парижские больницы были переполнены
солдатами, пораженными ипритом. Сам Париж оказался под угрозой — впервые со
времен «первой Марны», памятного сентября четырнадцатого. Это был один из многих
сюрпризов, с которыми столкнулись союзники в страшном 1918 году. 17 октября
немцы совершили нечто и вовсе до тех пор невообразимое — химическую атаку на
море, в результате которой погибла почти вся команда британского линкора
«Орион».



Ответом на это стали бомбардировки. «Хэндли–пейджи» и «виккерсы» выгружали на
Германию 500–килограммовые бомбы и возвращались, быстро оборачиваясь; к началу
1919 года в таких налетах принимали участие уже сотни самолетов. Символами этого
этапа войны стали полуразрушенные города Мец и Висбаден. Когда армия союзников
форсировала Рейн, а четырехмоторные английские бомбардировщики стали регулярно
бомбить Берлин, германское правительство наконец запросило мира.



Условия мирного договора 1920 года, как и следовало ожидать, оказались очень
суровы. Германия была разделена на три государства: Северогерманская
конфедерация, Рейнский союз и Бавария. Причем первые два из них получили
удивительную структуру: федеративные республики, в состав которых входило
некоторое количество подчиненных монархий. Австро—Венгрия продолжила
существовать, хотя в несколько усеченном виде и ценой того, что автономии
оставшихся в ее составе территорий были значительно расширены; императорская
власть стала там вполне номинальной. А самой сильной державой на юго–востоке
Европы неожиданно оказалась Греция, которая ввиду полной пассивности
Салоникского фронта направила все свои силы против турок. При поддержке
британского Средиземноморского флота, у которого в тот момент все равно не было
более серьезных задач, греки провели в самом конце 1918 года крупный десант в
район Смирны, овладев в итоге всей Ионией. По Севрскому мирному договору эти
земли так и остались в составе Греции. Эгейское море стало «внутренним греческим
озером».



Россия была теперь занята исключительно своими проблемами. Во Франции из–за
чудовищных потерь начался настоящий антивоенный психоз. Фактически в Европе
после 1920 года не осталось империй. Казалось, что обстановка на земном шаре
наконец стабилизировалась.



Однако тот, кто так считал, упускал из виду очень существенную вещь.
Великобритания больше не могла поддерживать статус гегемона мира, принадлежавший
ей со времен победы над Наполеоном. Ее экономическое могущество было подорвано.
В самой Англии начались проблемы с инфляцией, массовые увольнения и забастовки,
быстро перераставшие в уличные беспорядки. В мае 1925 года министром внутренних
дел Великобритании был назначен вызванный из оппозиции Уинстон Черчилль, который
без колебаний начал вводить в угрожаемые населенные пункты части регулярной
армии. В некоторых столкновениях приняли участие даже танки. В газетах всего
мира уже употреблялся термин «английская революция». Ценой довольно большой
крови Англию удалось привести к миру. Британская империя сохранилась. Но
правительство понимало, что отпадение от нее доминионов — теперь вопрос времени.



Следующие десять лет, однако, прошли спокойно. Германские государства не
представляли больше никакой угрозы: они относительно легко перевалили через
экономический кризис и благополучно жили в своих границах, развивая культуру и
промышленность. Германия как военный фактор была устранена, причем прежде всего
этим были довольны сами немцы. Повторения ужасов 1918–19 годов не хотел никто. И
когда новая мировая война все–таки началась, большая часть населения Земли даже
не поняла — что, собственно, случилось.



Правда, вряд ли кого–то удивило, что взрыв опять произошел на Балканах. К этому
уже привыкли. Но никто не мог предположить, чем на этот раз все закончится.



Четвертая Балканская война 1936 года вначале напоминала Вторую Балканскую.
Греко–болгарская граница была беспокойным местом еще с памятных времен царя
Фердинанда, который мечтал о возрождении Византии под своим скипетром и примерял
копии регалий константинопольского императора. После поражения Болгарии в Первой
Мировой войне Фердинанд отрекся от престола и эмигрировал в Баварию. Но
отношение греков к стране бывшего противника осталось очень настороженным. И не
зря.



В январе 1936 очередные внутренние волнения в Болгарии привели к тому, что одна
из мятежных воинских частей затеяла перестрелку с греческими пограничниками.
Погибли люди. В ответ греческая армия перешла пограничную реку Марица и
двинулась на север. На следующий день болгарское правительство объявило Греции
войну. Вначале боевые действия шли вяло из–за зимы, но в апреле в районе горы
Беласица болгарская армия была совершенно разгромлена — как французы при Седане,
писали газеты. В начале мая греческая армия под командой генерала Каподистрия
взяла Софию, а к концу мая греки контролировали уже почти всю территорию
Болгарии. Война, по сути, закончилась.



Человек, сыгравший в этих событиях ключевую роль — Константин Каподистрия —
вовсе не звался так с рождения. Он был самым обычным греком, сыном рано умершего
рыбака с острова Эвбея. В 16 лет он по собственному настоянию принял фамилию
своего отчима, потомка известной средиземноморской семьи (правда, совсем не той
ветви, к которой принадлежал первый президент независимой Греции граф Иоанн). На
военной службе он выдвинулся как блестящий тактик и очень рано получил
генеральское звание. Армия узнавала его по белоснежному мундиру с развевающимся
черным плащом — совсем не положенная уставом форма, но генерал Каподистрия
никогда не был фанатиком устава. Свои причуды он оправдывал результатами боевой
работы. В момент взятия Софии ему было 38 лет.



Оказавшись в оккупированной Болгарии в окружении преданных ему лично войск,
Каподистрия не терял времени даром. Он тут же сформировал из согласившихся
сотрудничать болгарских политиков коллаборационистское правительство, усадил его
за стол переговоров, заставил подписать перемирие и только потом поставил
центральное правительство Греции перед этим фактом. Вывести хотя бы часть своей
армии из Болгарии он, однако, наотрез отказался. Воздействовать на него силой
политики из Афин не могли: это означало бы военный мятеж. В результате Болгария
так и осталась формально независимой страной, но под греческой оккупацией.



Время, проведенное в Болгарии, Каподистрия потратил на приведение в порядок
своей армии — а теперь это была действительно его личная армия, готовая
выполнить любой приказ своего командующего. К тому же он ее усилил, в основном
за счет находившихся в Болгарии русских белогвардейцев, многие из которые с
радостью пошли на греческую службу. Из них получилось что–то вроде гвардии.
Теперь Каподистрия был обладателем уникальной военной силы, привести которую в
движение значило изменить всю обстановку в Юго—Восточной Европе. Через полгода
один из членов греческого правительства публично выступил с идеей дать
выдающемуся генералу должность военного министра, и Каподистрия тут же заявил,
что это предложение он готов принять. Отказать ему не посмели.



В мае 1938 года Каподистрия преподнес всем сюрприз, самостоятельно, силами своей
армии, начав военную кампанию против Турции. В Афинах он потом говорил, что
получил данные о готовящемся турецком нападении и едва успел организовать
превентивный удар — времени на консультации не оставалось. Так было дело или
нет, никто не проверял. Операция выглядела блестяще спланированной:
стремительная переброска войск через Дарданеллы, сопровожденная десантом в
Трапезунд, и дальше, в Малой Азии, — очень быстрое движение по дорогам. Большая
часть турецкой армии оказалась в окружении и плену раньше, чем правительство в
Анкаре успело толком осознать происходящее. И было встречное сражение уже в
окрестностях Анкары, где лучшие турецкие дивизии были разрезаны и раздавлены
внезапно брошенными в атаку греческими танками. Танки были северогерманского
производства, что оказалось новостью не только для турок, но и для греческого
правительства; но это, конечно, уже ни на что не повлияло. Армия Каподистрии
взяла под контроль всю материковую Турцию меньше чем за неделю. Именно тогда и
вошел в обиход термин «молниеносная война».



Начиная операцию против Турции, Каподистрия пошел на огромный риск. В случае
неудачи его, безусловно, ожидал бы расстрел за государственную измену. Но теперь
афинское правительство оказалось в большом затруднении. Вывести войска из Турции
и Болгарии не давало недавно возникшее, но успевшее очень быстро стать
влиятельным общественное движение «За Великую Грецию», которое требовало ни в
коем случае не отдавать уже приобретенные территории. Впрочем, активисты
движения называли эти территории отнюдь не «приобретенными», а «возвращенными» —
на том основании, что они когда–то входили в состав Византийской империи.



Между тем военный министр, в полном соответствии со своей должностью, продолжал
заниматься вверенными ему войсками. Некоторые соединения он отвел из областей
боевых действий на отдых; в частности, моторизованная дивизия «Этолийский союз»
расположилась прямо в Аттике, в районе Афин. Когда на проходившей в это время
сессии парламента прозвучало предложение назначить Константина Каподистрию
премьер–министром Греции, большинство депутатов проголосовало «за». Высокий
чернобородый генерал, одетый в белый мундир и вороного цвета плащ, поднялся на
трибуну, поклонился спикеру и произнес клятву: он будет заботиться о Греции так,
как заботился бы о своей матери. Ему аплодировали стоя.



Вновь назначенный премьер–министр прекратил на время всякие военные действия и
занялся внутренней политикой. Прежде всего он объявил об аннексии захваченных
турецких земель. Жившим там туркам предлагался выбор: или эмигрировать на бывшие
вассальные территории Османской империи (в Ирак или Аравию), или полностью
эллинизироваться, пользуясь во всех официальных случаях только греческим языком
и отправляя детей только в греческие школы. Даже имена и фамилии у таких турок
требовали менять на более близкие к греческим. Кстати, к анатолийским армянам
Каподистрия отнесся совершенно противоположным образом, всячески приветствуя
включение их в Грецию как народа; именно по его инициативе в Салониках был
открыт армянский университет.



Об армии, впрочем, премьер–министр тоже не забывал. Кроме греков, русских и
армян, в ней теперь служили болгары, македонцы, албанцы, евреи–сефарды и даже
ассимилированные турки. Всех их просили, не забывая о своих корнях, признать
этнические различия второстепенными и осознать себя вооруженными силами единой
страны — Великой Греции. Это название понемногу становилось официальным.



После греко–французской войны 1943 года пожизненный президент Франции, 92–летний
маршал Фош, уступил Великой Греции мандат на управление Сирией и Ливаном в обмен
на финансовую компенсацию. «Мне не нужна еще одна Крымская война», — сказал он
при этом. Действительно, удержать изолированные владения на Ближнем Востоке
Франция, скорее всего, не смогла бы. Так что решение Фоша следует признать
разумным, хотя статус Франции как великой державы и был в результате
аннулирован. Но в 1943 году это еще мало кто понимал. И вообще — в том году мало
кто знал, чего следует ждать дальше.



Присоединив Сирию, Каподистрия наконец–то перенес столицу Греции из Афин в
Константинополь. Как и следовало ожидать, это решение получило полнейшее
одобрение парламента. Военные действия тем временем опять прекратились — надо
было освоить присоединенное. К тому же на верфях Константинополя, Салоник и
Варны вовсю шло строительство флота.



В 1944 году Каподистрия предложил провести референдум по вопросу о
восстановлении в Греции монархии. Предложение премьера на тот момент уже
равнялось приказу. Референдум прошел в июле 1944; в нем принимали участие только
полноправные граждане Великой Греции, то есть далеко не все жители ее
территории. Подсчет показал, что за восстановление монархии высказались 76%
граждан. Вопрос был решен.



Кандидатура монарха сомнений не вызывала: как выразился один министр, «с
человеком, у которого в кармане полмиллиона штыков, было бы довольно трудно
поспорить на эту тему». Но Каподистрия удивил всех (кроме своего ближнего
окружения) тем, что пожелал короноваться не королевской короной, а
императорской. Развернутых объяснений по этому поводу он не дал, и через
месяц–другой к его требованию просто все привыкли. Тем более что возразить было
нечего.



3 июня 1945 года Константин Каподистрия короновался в соборе Святой Софии,
приняв титул императора Константина XII.



Предыдущий император — Константин XI — погиб 29 мая 1453 года, при захвате
Константинополя турками. Каподистрия счел необходимым подчеркнуть
преемственность.



Официальное название государства теперь было — Греческая империя. Хотя в
средствах массовой информации всех остальных стран ее очень быстро начали
называть короче, в одно слово: Византия.



Новая война, на этот раз действительно изменившая мир, началась в 1949 году. В
сентябре этого года у острова Родос, который с Первой Мировой войны принадлежал
Италии, произошла перестрелка между греческим и итальянским крейсерами. Это
стало для константинопольского правительства поводом поднять вопрос о Родосе и
вообще об островах Додеканес, которые давно пора было передать Греции (по мнению
греков, конечно). 20 сентября Греческая империя объявила Италии войну. На
стороне Италии в войну вступила Англия, которую давно беспокоила ситуация на
Средиземном море; на стороне Византии — Германия, к тому времени уже
объединенная, и Австро—Венгрия. С последней у Византии теперь был не только
союз, но и династическая связь: младшая сестра императора Константина, Ксения
Каподистрия, уже четыре года являлась супругой императора Генриха.



Боевые действия сначала пошли вполне предсказуемо. Греческая танковая армия
двинулась из Сирии на юг, захватила Палестину и форсировала Суэцкий канал;
только в Египте британцы смогли организовать сопротивление — там начались
тяжелые бои. Тем временем еще одна танковая армия прорвалась из Восточной Сирии
в Ирак и довольно быстро вышла к Персидскому заливу. Англичане теряли Ближний
Восток.



Тут наконец в войну вступила Франция. Имперские амбиции Византии беспокоили
французов почти так же, как и англичан, и теперь они решили, что оставаться в
стороне больше нельзя. Помочь англичанам французы могли прежде всего своей
мощной сухопутной армией, которую они немедленно начали перебрасывать из Тулона
в Тунис и дальше — в Египет.



В апреле 1950 года обнаружилось, что у Византии есть совершенно неожиданный
союзник: Южная Африка. Правительство Южноафриканского союза вспомнило, что
значительная часть его территории была когда–то захвачена британцами с помощью
военной силы, и объявило о выходе из подданства Британской империи.
Южноафриканские войска заняли Бечуаналенд и Родезию, а южноафриканские крейсера
вышли в Индийский океан и начали появляться даже в Красном море.



У британцев оставался один, но очень важный стратегический козырь: господство на
Средиземном море, до сих пор почти безусловное. Настало время его
продемонстрировать. Сделать это можно было путем удара по морским коммуникациям
греков, которые протянулись через все Восточное Средиземноморье. Британские
адмиралы рассчитывали на то, что здесь состоится генеральное сражение, и
надеялись его выиграть.



Вечером 19 июня 1950 года с британской базы на Мальте вышла эскадра, в которой
было четыре линкора: «Кинг Джордж V», «Дьюк оф Йорк», «Принс оф Уэллс» и
флагманский «Вэнгард», на тот момент самый большой и самый современный линкор в
мире. Разумеется, их сопровождало положенное количество крейсеров, эсминцев и
вспомогательных кораблей. Все это двигалось на восток.



Около 7 часов утра 21 июня в ясном небе над британской эскадрой появился
одинокий византийский бомбардировщик. Его приняли за разведчика и реагировать не
стали — скрывать местонахождение эскадры сейчас не имелоникакого смысла. Когда
от самолета отделился небольшой темный предмет и начал опускаться на парашюте,
возможно, кто–то и понял, в чем дело; но что–то предпринимать за оставшиеся
секунды было поздно. Впрочем, поздно было с самого начала.



Атомный взрыв уничтожил «Вэнгард» мгновенно. Три других линкора не затонули,
хотя и были серьезно повреждены. К бою корабли эскадры больше способны не были:
все находившиеся на них моряки получили комбинированные поражения, самой
страшной составляющей которых было воздействие радиации. Те, кто видел близко
огненный шар, еще и ослепли. Кроме «Вэнгарда», у англичан затонул легкий крейсер
и несколько небольших кораблей; оставшуюся часть эскадры с трудом, на малой
скорости, удалось довести до порта Тобрук, где личный состав сразу начали
перегружать в госпитали. Новое оружие, разработанное в Константинополе
германскими учеными и испытанное в глубочайшем секрете в пустынной части Сирии,
сработало.



Миланский мирный договор от 15 июля 1950 года был заключен на условиях,
полностью продиктованных Константином XII. Державы — противники Византии ничего
не смогли противопоставить атомному оружию, уже готовому к дальнейшему
применению. Все расположенные к северу от экватора французские колонии в Африке
стали франко–византийским совладением, за исключением Алжира, который Константин
все–таки решил оставить чисто французским. Британия передала Византии мандаты на
управление Ираком, Палестиной и Иорданией, а также вывела свои вооруженные силы
из Египта. Наконец, итальянские колонии в Африке Византия просто аннексировала.
Теперь она была настоящей империей, причем значительно превосходящей по площади
Византию прошлого.



Испаряющийся в огненном шаре линкор «Вэнгард» стал символом новой эры. Надо
сказать, что никакой общественной атомофобии в мире после этого не возникло —
возможно, потому, что ядерная бомба была применена не против города, а на море,
против кораблей, так что пострадали в основном их команды. Люди смотрели на
распад атома просто как на новое эффективное оружие, пусть и страшноватое по
действию, но отнюдь не превращающее войну во что–то дьявольское. И еще —
надеялись на него, как на источник новой энергии.



Неудивительно, что на первом космическом корабле, который взлетел в 1965 году с
космодрома Кисимайо в Византийской Восточной Африке, силовой установкой был
атомный реактор.



Император Константин XII умер в 1982 году в возрасте 84 лет. Так что несколько
первых полетов в космос он еще успел увидеть.



Однако Византия была не единственной державой, начинавшей претендовать на
мировое господство. На «мировой шахматной доске» был по крайней мере один
превосходящий ее игрок: Япония, которая расширила свои владения еще в результате
Первой Мировой войны — в благодарность за отправку японской эскадры в Северное
море ей досталась даже Германская Новая Гвинея — и с тех пор продолжала
непрерывно усиливаться. Противостоять ей было некому: у Британской империи
хватало проблем и ближе к дому, других же сильных противников на Тихоокеанском
театре просто не имелось. К 1950–м годам Япония в целом завершила присоединение
Китая (проведя там настоящий геноцид в традициях хана Хубилая), и тогда стратеги
из Токио обратили свои взоры на Северную Америку. Изоляционистская политика
Северо—Американских Соединенных Штатов не позволила им подготовиться к обороне
как следует, а главное — не позволила это сделать вовремя. После
японо–американской войны 1962 года под протекторат Японии перешли Калифорния и
Орегон. И было ясно, что этим дело не кончится.



В 1969 году японцы одновременно попытались захватить в России Приморье, а в
Северной Америке — Неваду. Это стало их стратегической ошибкой. Правда, взять
Владивосток им после тяжелой осады все–таки удалось. Занять Неваду — тоже. Но
именно после этого и в Дальневосточной республике (так называлось крупнейшее из
государств, образовавшихся к этому моменту на территории бывшей Российской
империи), и в Америке люди одновременно поняли: ситуация не просто угрожающая,
но смертельно опасная. С «островным Чингисханом» надо что–то делать, и
немедленно.



Уже в конце 1969 года между ДВР и САСШ был заключен военный союз, который через
несколько лет перерос в политическую унию. Примерно тогда же к этому союзу,
получившему название Северного альянса, присоединилась Канада.



В 1984 году в районе Командорских островов произошло решающее сражение между
силами Альянса и японским ударным флотом. Потопление четырех японских атомных
авианосцев навсегда пресекло «имперский вектор» Японии, направленный на север.



К 30–м годам XXI века раздел мира между империями был завершен. Византия через
систему протекторатов, династических уний (как с Австро—Венгрией, где
императором стал племянник Константина XII, принявший его фамилию) и сателлитных
государств почти полностью контролировала две части света: Европу и Африку.
Япония сохранила владения на американском берегу Тихого океана, очень активно
осваивала Китай и к тому же сумела сделать то, что не удалось даже монгольским
великим ханам, — присоединить Индию, причем все ее жители были объявлены
японскими гражданами. Это положило начало небывалым демографическим потокам:
впервые в истории население полуострова Индостан стало массово мигрировать за
его пределы, прежде всего — на свободные для заселения территории бывшего Китая.
Так что Японская империя очень быстро стала вовсе не чисто японской, и даже не
чисто монголоидной. Иран и Средняя Азия, где еще сохранялись самостоятельные
государства, служили буферными зонами: прямого столкновения «между владыкой
Востока и владыкой Запада» не хотел никто.



И было еще одно образование, занимавшее в мировой системе сил совершенно особое
место: Северный альянс, небывалая арктическая сверхдержава. В нее входила не
только Арктика, но и вообще значительная часть Северной Азии и Северной Америки.
Базой для развития Альянса была его сверхсовременная промышленность, основанная
на последних достижениях науки и часто предлагавшая неожиданные решения старых
проблем. Например, только здесь главным средством дальнего транспорта стали
колоссальные гелиевые дирижабли с атомными двигателями — вместо железных дорог,
которые на вечной мерзлоте не имело смысла строить. Столицей Альянса был
выстроенный очень далеко за Полярным кругом, на архипелаге Северная земля,
великолепный город Колчак, прозванный журналистами «десятым чудом света».



После 1984 года Альянс больше не участвовал ни в одной войне. Его президенты
один за другим объявляли о своем полном нейтралитете, а провоцировать их никто
не рисковал. Впрочем, крупных войн теперь вообще больше не случалось: мировые
державы гасили их в зародыше.



Но мир никогда не бывает статичным долго. История была готова пойти на новый
виток.



В 2014 году с космодрома Кисимайо был запущен первый космический корабль с
термоядерным двигателем. Его создали византийские конструкторы с помощью коллег
из Северного альянса; весь проект был совместным. Еще через три года свой
корабль того же класса запустили с архипелага Бисмарка японцы. Это открыло
человечеству Солнечную систему.



Пока шло освоение ближайших планет, инженеры на Земле упорно работали над
увеличением мощности космических двигателей. Вместе с мощностью росла и
скорость. В 2055 году корабль с людьми на борту удалось в эксперименте разогнать
до 0,9 скорости света. Это давало путь уже не к планетам, а к звездам.



Первые звездные экспедиции были очень тяжелы. Они длились десятками лет, с
потерями экипажей, составлявшими многие десятки процентов — как в первых
кругосветных плаваниях Магеллана и Дрейка. Тем не менее продвижение постепенно
шло, опорные пункты на планетах других звездных систем успешно создавались;
«космический фронтир», в частности, привлекал большое количество искавшей
приключений молодежи, из–за чего обстановка на Земле стала заметно более
спокойной. Но экономического смысла это в течение следующих двух веков
практически не имело.



Все изменилось после перехода от инерциальной космогации к неинерциальной. В
2278 году венский физик Антон Лангер изобрел двигатель, позволивший кораблям
идти по межзвездным трассам не с постоянной скоростью (пусть даже
возлесветовой), а с произвольно варьируемыми высокими ускорениями. Испытания
двигателя Лангера были очень опасны: из 12 кораблей, принимавших участие в его
первоначальной отладке, погибло 7. Но когда владение им наконец превратилось в
технологию, это позволило полностью снять характерные для ранних межзвездных
полетов релятивистские эффекты. В XXII веке была вполне нормальной ситуация,
когда экипаж корабля, проведшего в дальней экспедиции пять лет, возвращался на
Землю, на которой к тому времени проходило в лучшем случае уже лет тридцать. При
этих условиях космические путешествия, конечно, не могли быть массовыми.
Добровольцы, выбравшие освоение фронтира, уходили туда, как правило, навсегда —
их возвращения на Землю просто не предполагалось. После появления двигателей
Лангера эффективные скорости кораблей значительно превысили скорость света, а
времени на борту корабля теперь проходило ровно столько же, сколько на Земле в
течение его путешествия. При полетах к не очень далеким звездам это чаще всего
были недели, иногда — месяцы. В связи с этим возникло понятие абсолютно
свободного полета (АСП), в который в принципе могли отправляться даже
одноместные яхты.



Примерно тогда же выяснилось, что космогация на дистанциях, превышающих 20
световых лет от Земли, принципиально не может быть прямолинейной. Точные
измерения показали, что даже свет на таких расстояниях идет не по прямой, а по
отрезку сферической спирали. И после нескольких лет работы физиков–теоретиков
эти данные привели к новой модели мира.



Еще в XX веке английский астроном Питер Берч показал, что нашу Вселенную можно
математически уподобить вращающемуся телу, состоящему из густой жидкости. Если
вязкость такой жидкости хоть чуть–чуть неравномерна, в ней обязательно
образуются отдельные спиральные потоки — как в чашке кофе, в которой размешивают
сливки. Так устроен весь космос. Спиральность нашей Галактики является мелким
частным проявлением общей закономерности. Есть спирали более низкого порядка.
Есть и более высокого. Именно спиральному закону оказалось подчинено
распределение в наблюдаемой части Вселенной «светлой» материи, состоящей из
электронов, протонов и нейтронов, и «темной», не имеющей никаких наблюдаемых
свойств, кроме массы.



Даже приближаться к «континентам» и «островам» темной материи было смертельно
опасно. Корабли могли двигаться только в разделяющих их «проливах», где
встречались светящиеся объекты — звезды и туманности. Такая Вселенная напоминала
лабиринт. Традиционная астрография, составленная по наблюдениям звезд с Земли,
не помогала при путешествиях по ней совершенно: большинство объектов с трудом
соотносилось с их земными отображениями, а многие были вообще ранее неизвестны.
Карты приходилось составлять с нуля.



Кроме всего прочего, для космогации в «проливах» было необходимо отличное
владение геометрией Римана — что, в свою очередь, требовало серьезного
математического образования. Это быстро породило особую категорию людей:
космических офицеров, в которых было что–то от обычных офицеров, а что–то от
ученых, но которые сильно отличались и от тех, и от других.



По Касабланкскому договору 2280 года право выхода в Дальний Космос получили
только три государства: Византия, Япония и Северный альянс. Еще примерно через
век их корабли, пробившись через лабиринты «проливов» между массивами темной
материи, вышли на огромное свободное пространство, тянувшееся в рукаве Стрельца
на несколько десятков световых лет. Ярких звезд там не было. Зато было много
звезд спектрального класса G, к которому относится Солнце. Это пространство
получило название Спирального моря.



Первые же исследования Спирального моря показали, что планеты земного типа,
вполне пригодные для полного терраформирования, в системах его звезд есть. В
единичных количествах — но есть. Это означало, что пространство для человечества
наконец открыто. Началась массовая колонизация.



Астрография Спирального моря установилась быстро. Направление в сторону вращения
Галактики стали называть востоком, противоположное — западом. Югом называлось
направление в сторону ядра Галактики, севером — соответственно, в сторону ее
края. Наконец, перпендикулярно плоскости Млечного пути располагалась ось зенит —
надир; условный зенит находился в галактическом скоплении Волосы Вероники, надир
— в скоплении Скульптора. Такой мир действительно напоминал земной океан, только
сторон света в нем было шесть. В системе каждой солнцеподобной звезды обычно
удавалось найти в лучшем случае одну пригодную для жизни людей планету, так что
расселение требовало непрерывного поиска. И в поиск уходил один корабль за
другим. Это было удивительное время — время, когда все силы великих держав
уходили на освоение нового Пространства. Казалось, что человечество стало
всемогущим.



На западе Спирального моря находились колонии первого государства, начавшего его
последовательное освоение — Византийской империи. Уже к концу XXV века здесь
были заселены три землеподобные планеты. Вокруг них, как обычно в таких случаях,
стали возникать колонии–сателлиты, с небольшим населением и специализированными
функциями: сельскохозяйственные планеты, планеты–шахты, планеты–заводы и даже
планеты–тюрьмы. Переселение людей с Земли шло стремительно; еще быстрее росло
население на новых местах. В начале XXVII века общая численность жителей колоний
Византии подошла к десяти миллиардам. На земных имперских территориях людей жило
уже меньше.



Восток Спирального моря стал зоной освоения Японской империи. Название этого
государства теперь уже было чистой данью традиции: подсчет 2710 года показал,
что этнических японцев там не больше десяти процентов, а верующих синтоистов —
десятые доли процента. В отличие от Византии, заселенной почти исключительно
потомками европейцев, Японская империя была приютом всех мыслимых рас: в ней
жили и дальневосточные азиаты–монголоиды, и представители чуть ли не всех
народов полуострова Индостан, и иранцы, и белые европейского типа (в основном
выходцы из Австралии и Южной Африки). Население космических колоний этой империи
довольно быстро превысило население колоний Византии. Большая часть его жила на
четырех главных планетах, окруженных очень развитой сетью мелких
колоний–сателлитов.



Наконец, на севере Спирального моря расположились системы, принадлежавшие
Северному альянсу. Население Альянса было меньше, чем население Византии, хотя
по технологической мощи Альянс ей не уступал. Жили здесь в основном потомки
североамериканцев и русских.



К XXVIII веку период бурного развития космических владений завершился. Рост,
конечно, продолжался и дальше, но уже плавно. Звездные колонии всех трех держав
давно и безусловно превзошли свои земные метрополии как по численности
населения, так и по экономической мощи. Транспортные потоки, связывающие Землю с
планетами Спирального моря, значительно уменьшились. Корабли, шедшие на Землю,
теперь в основном перевозили религиозных паломников, желавших посетить святые
места, или состоятельных туристов, которые решили полюбоваться на колыбель
человечества. Земля на глазах превращалась в периферийную планету, ценную в
основном своими древними памятниками.



В 2731 году византийский император Михаил XIV сделал решающий шаг, перенеся
столицу на планету Ираклий. Примеру Византии сразу же последовал Северный
альянс, столицу которого перенесли на Глорию. На Земле у этих государств
остались только местные губернаторства.



С Японской империей все было гораздо сложнее. Ее император, к тому времени
окончательно превратившийся в чисто церемониальную фигуру, наотрез отказался
покинуть Киото. Это привело к волнениям. На нескольких планетах возникли
сепаратистские мятежи, которые были тут же подавлены правительственными
войсками. Подавлением руководил адмирал Рама Нагараджан, командующий всеми
вооруженными силами империи за пределами Земли. Но ситуация осталась
неопределенной. Для населения так называемых японских колоний власть Киото давно
уже не значила ничего. Император физически не мог заставить жителей дальних
планет выполнять свои приказы, даже если бы и захотел. Собственных космических
войск у него не было, а его авторитет как «сына Неба» признавала только горстка
синтоистов. Но сказать, что в империи возник ваккум власти, было бы неверно.
Власть, причем почти абсолютная, принадлежала главам местных управляющих
структур. Это могло обернуться чем угодно — вплоть до распада государства.



15 марта 2736 года Рама Нагараджан неожиданно выступил по всем экранам планет
Японской империи. «Бывшей Японской империи» — именно так он сказал в своем
обращении. Власть земного императора — это призрак, который следует развеять,
сказал он. Слова «Япония», «Киото», «Аматэрасу» давно превратились для здешних
жителей в пустые звуки. Разве не так? — спросил Нагараджан в лицо людей,
сидевших перед экранами. Нам пора жить самостоятельно, — сделал он вывод. И
закончил: с этой минуты он временно принимает на себя власть в бывших японских
колониях, чтобы потом передать ее тому, на кого укажет народ.



Немедленным следствием этого выступления стала так называемая «пятидневная
гражданская война»: против Нагараджана выступили традиционалисты, которые были
за считанные сутки разгромлены верными своему командующему войсками. Очень
быстро все успокоилось. Никакого массового сопротивления не возникло; впрочем,
никто и не сомневался, что в своих главных утверждениях Нагараджан совершенно
прав.



Теперь надо было понять, как же называется возникшее государство. Между собой
жители обычно называли его просто Империей — каждый на своем языке, но все
понимали, что имеется в виду. Однако какое–то название все же было необходимо.
Нагараджан, которого чрезвычайный парламент уже утвердил в должности верховного
правителя бывших имперских планет, совсем с этим вопросом не спешил. Только
через год он объявил о референдуме, на котором фигурировало всего одно, не
привычное никому название: Гондвана.



За неделю до референдума Нагараджан специально выступил по космическому вещанию,
чтобы обосновать свое предложение. Он сказал, что называть новое государство по
имени родины какого–то из живущих в нем народов нельзя: это будет просто
невежливо по отношению к остальным, «нетитульным». Остается извлечь название из
истории. Несколько тысячелетий назад на Земле существовала империя Гондвана,
благополучная, могущественная и объединившая в себе всю Южную Азию. Это имя —
счастливое. Вот его он, Нагараджан, и предлагает для нового государства, надеясь
на поддержку.



В этот же день несколько известных ученых–историков сделали по информационным
каналам заявление, опровергающее слова правителя. Никакой империи Гондвана, тем
более занимавшей всю Южную Азию, никогда не существовало. Рассказ о ней — чистый
миф. В ответ авторы заявления были арестованы. Правда, через две недели их
освободили, не предъявив никаких обвинений. Но к этому времени 88% жителей
бывших колоний уже проголосовали за предложение правителя. Вопрос о названии
решился.



Еще через год состоялась сессия парламента, на которой было принято решение, что
политическим строем новой державы будет, как и раньше, монархия. Так Рама
Нагараджан стал императором Гондваны, самого большого по числу планет и людей
государства во Вселенной.



Византия сначала не обратила на эту перемену особого внимания. Большинство
византийцев было уверено, что дела Японской империи, как бы она теперь ни
называлась, их не касаются. Так они думали до 2740 года, когда случился инцидент
с планетой Изольда.



Эта планета вращалась вокруг белой звезды класса F, которая находилась в стороне
от всех обитаемых систем и потому долго не иcследовалась. Византийцы высадились
в ее системе всего за три года до событий. Изольда оказалась исключительно
богата осмием — металлом, очень нужным в промышленности (из него делали
некоторые детали двигателей Лангера). Итак, Изольде предназначили участь
планеты–рудника. Но толком освоить ее не успели. Византийские транспортные
корабли, прибывшие на Изольду, чтобы поставить рудный завод, к своему изумлению
обнаружили там батальон гондванских космических сил. Командир батальона заявил:
Гондвана считает Изольду находящейся в своем локальном пространстве и будет
защищать ее, как любой другой участок своей территории. Переговоры ни к чему не
привели. Отступить Византия не могла, и ее космический флот начал боевые
действия.



Так началась война, в которую Византия и Гондвана втягивались с каждым годом все
глубже. Правда, боевые действия в основном касались только полосы, в которой у
обеих сторон находились промышленные планеты–сателлиты. Их брали штурмом,
сдавали, штурмовали опять. Количество кораблей, находящихся в первой линии, у
обеих сторон постепенно росло. Византийская промышленность пока выдерживала
требуемое от нее напряжение. Но было совершенно неясно — что дальше.



Война шла уже несколько десятилетий, когда на троне Византии оказался император
Велизарий VI. Побеседовав с чиновниками своего главного штаба, он сделал вывод,
что войну пора заканчивать. Было спланировано решительное наступление с целью
захватить одну из центральных планет противника — Варуну. Имея ее в руках,
византийцы могли потребовать от Гондваны мира в обмен на возвращение территории.
Сил космического флота для такой операции, по расчетам, хватало. Командовать
наступлением был назначен молодой адмирал Андроник Вардан.







ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора Глава 1 Межзвездная Цусима Глава 2 От Порт—Артура до Византии Глава 3
Путь ворона Глава 4 Гондвана Глава 5 Рокировка Глава 6 Генеральное сражение
Глава 7 Начало зимы Глава 8 Битва при Пангее Глава 9 Черный ферзь Глава 10 Полет
буревестника Глава 11 Игры генералов Глава 12 Ответный удар Глава 12+1 Carthago
delenda est Глава 14 Точка перегиба Глава 15 Победа над Ураном Глава 16 Когда
нас в бой пошлет товарищ Велизарий Глава 17 Конец войны Глава 18 Плыть
необходимо Приложение Краткая история Галактики